– Мистер О’Брайен?
– Да.
– Чарли Уильямс здесь. У вас есть три минуты.
Через несколько секунд в телефоне послышался голос Чарли Уильямса:
– Алло.
– Чарли, это Шон О’Брайен. Я хочу, чтобы ты знал – я уже почти добрался до настоящего убийцы Александрии. Ты знал, что Александрия пристрастилась к героину?
– Я подозревал, что дело плохо – у нее слишком сильно менялось настроение.
– Но она ни разу не сказала об этом?
– Прямо – нет. Она говорила, чтобы я держался подальше. Сказала, есть люди, которые сразу уберут меня, даже следов не останется.
– Но она не называла этих людей или человека?
– Нет. Она боялась до усрачки. Потому я и пытался вытащить ее оттуда.
– Я понял, Чарли.
– Спасибо за то, что вы делаете. Этот адвокат, мистер Хьюстон, реально полезный. Он сует стопор всюду, куда дотягивается.
– Он лучший. Чарли, я просто хочу, чтобы ты держался. Не терял надежду.
– Надежда – все, что у меня осталось, О’Брайен.
– Чарли, поверь, у тебя будет не только она.
– Хотел бы я твоей уверенности, – нервно рассмеялся Чарли. – У этой камеры ожидания есть свои плюсы. Она чуток больше моей. Меня перевели из клетки восемь на девять в ящик двенадцать на девять. Пришлось оставить фотографии. Мне не разрешили принести сюда фото мамы и Лекси. Я получил койку, одеяло и… и все…
Ему перехватило горло, голос сорвался.
– Чарли, скоро ты выберешься оттуда, – сказал О’Брайен. – И тогда сможешь поехать домой и повидаться с матерью.
После долгого молчания Чарли ответил:
– Они спросили, что я хочу на последнюю трапезу. У меня такое ощущение, будто вся моя жизнь превратилась в кино с плохим концом. Один из охранников сказал, что сначала они делают первый укол, чтобы тебя отключить, но он не всегда срабатывает. А потом они делают второй укол, и ты просто лежишь там. Не можешь двигаться. Не можешь говорить. Но чувствуешь, слышишь и думаешь. Чувствуешь боль, когда твои органы начинают вырубаться… один за другим… особенно легкие. Я не хочу так умирать. Господи боже, не так невиновный человек должен уходить из этого мира… О’Брайен, помоги мне.
86
Уже смеркалось, когда О’Брайен въехал на парковку «Понс Марина». Над устьем поднимался туман, накатываясь на лодки. Он превращал старые ртутные фонари в шары рассеянного света, похожие на хэллоуинские тыквы, сияющие над причалами.
Макс услышала приближение О’Брайена раньше, чем увидела его. Она запрыгнула на портативный холодильник, стоявший в кокпите лодки Ника Кронуса, и дважды гавкнула.
– Сосиска, ты с кем разговариваешь? – спросил Ник, выбираясь из каюты.
О’Брайен присел на корме и потрепал Макс по голове. Отсюда ему был виден телевизор, стоящий в каюте.
– Спасибо, что присмотрел.
– Я собираюсь взять ее с собой на рыбалку. Когда рыбина сядет на крючок, я скажу ей: «Сосиска, взять!» Она прыгнет в воду и принесет рыбу ко мне.
– Макс может стать или самым маленьким в мире лабрадором, или наживкой для акулы.
– Хочешь пива? Ты ел?
– Да и нет. Хочу пива и еще не ел. Но сейчас у меня нет времени ни на то, ни на другое. Мне нужно тихонько посидеть на «Юпитере» и подумать. Я что-то упускаю во всех этих событиях, связанных с…
– Шон, оно все идет по телику. «Фокс ньюс» только что показывало интервью с этим адвокатом из Майами.
– А где Дейв?
– Сказал, собирается сходить в магазин за вином и приправами для спагетти.
О’Брайен поднял Макс и поставил ее на причал. Она тут же метнулась за сверчком.
– Спасибо, Ник. Макс, пойдем.
Макс заторопилась вперед. О’Брайен взял ее на руки, чтобы поднять на транец.
– Нет места лучше дома, верно, Макс?
Макс смотрела на него яркими глазами и виляла хвостом.
– Нам нужно вернуться в наш дом на реке. Старому причалу нужны новые доски. Вдобавок мне тебя не хватало, а может, не хватало нашего привычного уклада.
Макс гавкнула и практически кивнула головой. О’Брайен открыл дверь каюты и вошел, Макс вбежала следом. Он насыпал ей в миску сухого корма, открыл иллюминаторы, поставил ноутбук и разложил на столике документы из дела Коул. Он просматривал даты ареста, предъявления обвинения, даты слушаний. Разбирательств. Отсрочек и переносов.
Зазвонил мобильник. Рон Гамильтон.
– Шон, я говорил с Тодом Джеффрисом из УБН. Он сказал, что Майк Чемберс играл главную роль в расследовании и аресте Руссо, но агент Кристиан Манеру много и чертовски здорово работал по этому делу.
– Интересно, не было ли у Манеру каких-то предположений относительно истории с героином?
– Не знаю, Шон. Зато я отлично знаю тебя… и если ты говоришь таким тоном, значит, ты очень близко к чему-то подобрался.
– Готовлюсь к грандиозной облаве.
– Что?
– Одна фразочка Манеру. Смог бы ты спустя десять лет вспомнить диалог одного из своих допросов?
– Смотря какого. По прошествии времени все это дерьмо сваливается в одну кучу.
– Знаю.
– Шон, с чем ты там развлекаешься? У тебя есть что-то на Манеру?
– Давай поговорим попозже. Мне надо сделать одну домашнюю работу.
О’Брайен отключился и на секунду прикрыл воспаленные глаза. Что-то не сходится. Но что? Он вспомнил, как Джуди говорила ему о словах Александрии, сказанных накануне ее смерти. «Иногда по ошибке можно довериться дурным людям… а они встречаются даже среди тех, кому платят за то, чтобы они тебя защищали».
О’Брайен откинулся на спинку стула. Взгляд не отрывался от материалов дела, а перед глазами застыло лицо Кристиана Манеру.
– Ах ты, сукин сын…
87
О’Брайен схватил со стола свой мобильник и набрал Лорин Майлз.
– Почему ты не сказала мне, что в твой дом кто-то вломился?
– Что?
– Мне сказал Рон Гамильтон. Когда это случилось?
– Во вторник днем или вечером.
– Это случилось после того, как я дал тебе для расшифровки лист из блокнота Сэма Спеллинга?
– Да. В тот вечер я ушла с работы и отправилась с подругами в бар. Насколько помню, я приглашала тебя присоединяться.
– Лорин, образ жизни Кристиана Манеру как-то изменился с того времени, когда Руссо посадили за наркоторговлю?
– Что ты имеешь в виду? И будь добр, отвечай поаккуратнее.
– Я понимаю, прошло десять лет, все меняется, но не замечала ли ты что-нибудь, связанное с Кристианом… не отдельные события, выпадающие за рамки характера, а какое-нибудь едва заметное изменение стиля жизни? Может, он пару раз отдыхал в таких местах, на которые обычно не хватает зарплаты спецагента, но так, чтобы выдающихся…
– Ничего подобного не было. И мне не нравится характер нашего разговора, точнее, допроса. В чем дело? Кристиан – один из лучших, самых порядочных агентов в нашем Бюро.
– Ты забирала лист Спеллинга, файл с ним, домой?
– Да.
– Кристиан знал об этом?
– Я упоминала об этом мимоходом в тот день.
– Лорин, он спросил тебя о бумаге или ты сама заговорила о ней?
– Секунду, сейчас вспомню… Он упомянул ее, а что?
– Пока ничего.
– Шон! Ради бога, прошу тебя! Прекрати это, ладно? Я доверю Кристиану свою жизнь. Ты бьешь мимо ворот.
– Ты права! Я бью мимо ворот, так меня нацелил Кристиан. Нацелил на Руссо и отлично справился с задачей. Возможно, я так спешил спасти жизнь Чарли Уильямса, что даже не заметил этого. А может, просто не привык не доверять агентам ФБР, как ты.
– Нет!
– Я перезвоню.
О’Брайен отключился и принялся быстро пролистывать материалы дела. Он собирался взглянуть на часы и посмотреть, сколько осталось времени у Чарли Уильямса, но вместо этого продолжал корпеть над бумагами. Где же он видел или слышал фразу, не совпадающую с хронологией убийства Александрии Коул и осуждения Чарли Уильямса? О’Брайен закрыл глаза и постарался очистить ум.
Думай.
Макс сидела у его ноги и смотрела на него снизу вверх.
Когда О’Брайен изначально допрашивал Руссо и Серхио Конти, Руссо уже предъявили обвинение в торговле наркотиками, а до суда было еще далеко.
«Поскольку тогда мы готовились к грандиозной облаве, этот разговор нас не заинтересовал, но сейчас, оглядываясь назад, можно предположить, что алиби было сфабриковано, и он действительно мог в ту ночь убить девушку».
О’Брайен мысленно воспроизводил эти слова. Кристиан Манеру стоит у стола Лорин Майлз, цитируя алиби Руссо:
«Ели на балконе его пентхауса и швыряли панцири на пляж. Называли это «крабий дождь».
О’Брайен пролистал страницы, пока не добрался до нужного места и прочитал: «Джонатан Руссо заявил, что обедал на террасе кондоминиума Серхио Конти, и сообщил, что они взяли кувшин шардоне и несколько фунтов каменных крабов с пристани, ели их на балконе пентхауса и бросали панцири вниз, на пляж. Называли это «крабий дождь».
О’Брайен взглянул на даты. Александрия Коул была убита в пятницу 18 июня 1999 года. Он подключился к Интернету и застучал по клавишам. Через несколько секунд на экране появилось досье арестов Джонатана Руссо. О’Брайен просмотрел данные и остановился на дате ареста за хранение контрабанды – кокаина – в количестве более двух килограмм с целью продажи на территории США. В колонке «Дата ареста» стояло: 3 мая 1999 года.
Почему ФБР прослушивало Руссо, когда он уже был арестован и заперт?
«Поскольку тогда мы готовились к грандиозной облаве, этот разговор нас не заинтересовал, но сейчас, оглядываясь назад, можно предположить, что он действительно мог в ту ночь убить девушку».
О’Брайен откинулся на спинку стула и прошептал:
– Ты не связал запись разговора об алиби с убийством Александрии Коул, потому что никакой записи не было… ты прочитал об этом. Ты вовсе не готовился к облаве. Ты не слышал заявлений Руссо. Ты прочитал их в моем отчете. Мерзавец!
88
О’Брайен позвонил Лорин Майлз.
– Лорин…
– Шон.
Она почти задыхалась.