Эйвери водила руками по фотографиям, чтобы упорядочить мысли.
– Значит, Виктория Форд убивает Кэмерона Янга, потому что он не бросает жену.
– И потому, что он заделал жене ребенка после того, как заставил Викторию сделать аборт.
Эйвери медленно кивнула:
– И как вы узнали про аборт?
– Мы истребовали ее медицинскую карту, а потом она призналась во время допроса, что сделала аборт.
– И во время аборта возникли осложнения?
– Верно, – сказал Уолт. – Процедура лишила ее возможности иметь детей в будущем.
– И это был аргумент окружного прокурора, почему она его убила?
– Да.
– Ладно, – сказала Эйвери. – Значит, Виктория убивает его. Затем ей в голову приходит идея обставить все как самоубийство. Она завязывает вторую, более длинную веревку вокруг его шеи и бежит в гардеробную, чтобы привязать веревку к сейфу, самой тяжелой вещи в комнате.
– Верно.
– Пока она торопится подогнать место преступления под самоубийство и режет веревку, чтобы привязать ее к сейфу, она режется об нож.
– Верно.
Эйвери внимательно смотрела на фотографию окровавленного ковра.
– Затем она привязывает веревку и сбрасывает тело с балкона?
– Да, такова была оценка места преступления и довод обвинения.
– Почему она оставила нож? – спросила Эйвери. – Если Виктория подгоняла все под самоубийство, зачем ей оставлять нож со своими отпечатками рядом с сейфом?
– Она запаниковала, – уверенно сказал Уолт. – Может, предположила, что его свяжут с Кэмероном. Ведь нож с его собственной кухни. Если мы полагаем, что в этот момент она рассуждала логически, то надо также спросить, зачем ей оставлять на тумбочке бокал со своими отпечатками. Или свою мочу в унитазе. Но мы никогда не утверждали, что она сделала все идеально. Совсем наоборот. Виктории Форд не удалось убийство. По крайней мере, скрыть следы.
Эйвери продолжала перебирать фотографии. Она подняла изображение раздувшегося тела Кэмерона Янга, висевшего на заднем дворе.
– Виктория весила пятьдесят четыре килограмма. Утверждалось, что она протащила мертвого мужчину на сорок пять килограммов тяжелее себя через спальню, подняла его и перебросила через метровую ограду балкона. Не легкая задача.
– Но не невозможная. Особенно на фоне выброса адреналина.
Эйвери смотрела на Уолта, пока он говорил. Что-то в его тоне или поведении подсказывало: сегодня он менее уверен в деле и его выводах, чем, вероятно, был двадцать лет назад. Она сомневалась, что причиной его скептицизма стали ее первые несколько вопросов, и Эйвери задавалась вопросом, есть ли что-то еще, что известно ему про это дело.
Она показала на коробку:
– Давайте посмотрим остальное.
Глава 38
Манхэттен, Нью-Йорк
суббота 3 июля 2021 г.
Уже после девяти вечера они решили сделать перерыв. Глаза Эйвери горели, а в основании черепа зарождалась тупая головная боль из-за чтения множества документов, полицейских рапортов и расшифровок допросов. Она спустились на лифте в лобби и вышли через вращающиеся двери в вечернее тепло. Оба не обедали, так что отправились в «Паблик хаус», где сели за барную стойку и заказали бургеры и пиво. Вечер субботы, а вокруг пусто.
– Вы когда-нибудь видели город таким? – спросил Уолт.
– Никогда. Я слышала рассказы о том, как он пустеет на Четвертое июля. Некоторые из моих друзей любили оставаться, когда все остальные устремлялись из города. В детстве я проводила лето в Висконсине.
– В Висконсине?
– Да. Родители каждое лето отправляли меня в лагерь. Восемь недель мореходного лагеря в северном Висконсине. Так что ребенком меня всегда не было на Четвертое июля. Когда я была старше, мы обычно ездили… – Эйвери остановила себя, два ее мира снова столкнулись. – У нас был дом в Хэмптонс. Мы всегда проводили Четвертое июля там.
– У ваших родителей?
Эйвери кивнула.
– Они до сих пор владеют им? – спросил Уолт. – Я имею в виду, что если у вас есть доступ к дому в Хэмптонс, то напрашивается вопрос, почему вы проводите выходные со мной.
Эйвери улыбнулась:
– Я работаю. Но нет, дома… давно нет.
Эйвери не упомянула, что «домом» был особняк площадью больше девятисот квадратных метров на пляже и что его не просто «нет», а он конфискован властями, как все до единого объекты недвижимости, которыми владела ее семья. Она также пропустила тот факт, что ее мать умерла, отец жулик и что ее время в Нью-Йорке этим летом приведет к гораздо более крупным последствиям, чем прольет свет на виновность или невиновность Виктории Форд. «Просто мелочи жизни», – думала Эйвери, потягивая пиво. Пустяки, которые она держала при себе, когда знакомилась с новыми людьми.
Им подали бургеры. Между укусами Уолт спросил:
– Проводить лето в Висконсине… было скучно для ребенка?
– Совсем наоборот. Это были лучшие времена моей жизни. Мореходная школа была известной и престижной. И до сих пор такая. По крайней мере, в пределах маленькой, сектантской группы людей, которые хотят вбить искусство ходить под парусом в своих детей с того момента, как те научатся ходить. Лист ожидания длиной в годы, буквально. Некоторые из друзей моих родителей записывались, как только у них рождались дети. Кроме шуток. Это был единственный способ получить место. Или так, или у твоих родителей много денег и много влияния.
– У ваших родителей они были?
Эйвери пожала плечами:
– Типа того. Но каким бы образом они ни записали меня туда, лето там было особенным. Для меня и моего брата. Боже, он обожал это место.
Воспоминания о Кристофере на мгновение отвлекли ее. После затянувшегося молчания она поняла, что Уолт смотрит на нее в ожидании продолжения.
– Он прямо на озере. Лагерь. Дети со всей страны приезжали туда учиться ходить под парусами. Даже парочка детей из Англии. Мне нравился их акцент. В детстве я мечтала переехать в Лондон, только чтобы говорить как они. Наша дружба была странной. Мы виделись друг с другом только летом и не общались остальную часть года. Но как только заканчивался учебный год, все, чего я хотела, это отправиться в Систер-Бэй. И когда мы с моими друзьями по парусам воссоединялись каждое лето, было впечатление, будто мы никогда не расставались. У детей, которые ездят в лагерь, есть такой вид привязанности.
– Вы проводили там все лето?
– Восемь недель. Каждое лето.
– И что, вы спали в палатках?
Эйвери рассмеялась:
– Вы не лагерный ребенок, да?
Уолт покачал головой.
– Мое лето состояло из бейсбола на улицах Куинса. Отправить меня в лагерь было бы равносильно тюремному заключению.
– Только лагерные дети понимают. Нет, мы не спали в палатках. Мы жили в домиках, с ванными и даже унитазами. Да, в Висконсине есть такая роскошь, как водопровод и канализация.
Уолт поднял раскрытые ладони:
– Я не издеваюсь над Висконсином. Просто ничего не знаю про летние лагеря.
– Я просто прикалываюсь. Но в лагере на самом деле были классные большие, красивые домики. Целая дюжина – настоящие бревенчатые домики, где жили все ученики. По шесть в домике. В них творилось много безумного.
– Могу только представить. В старшей школе вы тоже ездили туда?
– И в колледже тоже. Я вернулась инструктором.
– Вы еще ходите под парусом?
– Все время. В Лос-Анджелесе у меня маленькая «Catalina». Я стараюсь выходить в море… – Голос Эйвери затих, потому что мысли метнулись к фотографиям места преступления. – Раз в неделю.
– Что такое? – спросил Уолт.
Эйвери покачала головой, положила свой бургер и сделала глоток пива. Она показала на стакан Уолта.
– Допивайте. Нам надо вернуться к вам в отель. Мне надо еще раз посмотреть на фото места преступления.
Глава 39
Манхэттен, Нью-Йорк
суббота 3 июля 2021 г.
Они торопились назад по пустым улицам. Эйвери молчала, стоя рядом с Уолтом в лифте. Когда он открыл дверь своего люкса, она прошла к столу и села. Она снова подвинула фотографии к себе и перебирала их, пока не нашла нужные, после чего положила их рядом на столешнице.
– Смотрите сюда.
Уолт наклонился над ее плечом.
– На что смотреть?
– Видите этот узел? – спросила Эйвери, показывая на веревку, привязанную к ножке сейфа. – И эти? – Она показала на узлы, завязанные вокруг запястий Кэмерона Янга.
– Да. Судмедэксперт отметил их. Подождите.
Уолт сел рядом с ней и достал из коробки отчет о вскрытии. Быстро пролистал его.
– Вот. – Уолт положил отчет на стол и показал предложение с комментарием доктора Локарда. – Судмедэксперт описал узлы как «альпийскую бабочку». Он сказал, что они широко используются в альпинизме.
– Он ошибся, – сказала Эйвери.
– В чем?
– Это не альпинистские узлы, а морские. Я вяжу их почти каждые выходные.
– Морские узлы?
– Да. Это булинь. Я уверена. – Эйвери подняла глаза от фотографий и пропела: – Зайчик кустик обошел, в норочку свою зашел.
Уолт поднял брови.
– Это стишок, чтобы запомнить, как вязать узлы. Я выучила его в детстве в Систер-Бэй. Рассказ про мореходный лагерь подтолкнул мою память.
– Ладно, – пожал плечами Уолтер. – Значит, это морские узлы. И о чем это вам говорит?
– Это говорит мне о том, что человеку, который их вязал, пришлось использовать обе руки.
– Верно. Судмедэксперт тоже отметил это. Узлы можно завязать, только пользуясь двумя руками, а следовательно, Кэмерон Янг не мог сам связать себе руки. Это один из доводов, по которым мы исключили самоубийство.
– Тогда где кровь? – спросила Эйвери.
– Кровь? Я показывал вам. – Уолт показал на фотографии. – Мы обнаружили крупные капли крови Виктории Форд на ковре рядом с сейфом.
– Да, я видела. И на ковер накапало много крови. Но если я правильно поняла последовательность событий – сначала Виктория порезалась, пока резала веревку, чтобы привязать ее к сейфу и сбросить Кэмерона Янга с балкона, – разве на веревке не осталось бы следов этой раны? Если Виктория порезалась до такой степени, что вся эта кровь натекла на ковер в гардеробной, то где остальная кровь на месте преступления?