Учитывая, что повстанцы уже непосредственно угрожали столице Синьцзяна Урумчи, Политбюро приказало двум бригадам войск ОГПУ при поддержке авиации расчистить дороги, ведущие к столице, и подавить мятежников. Тем временем мы, действуя на основании того же решения Политбюро, подвезли к границе с Синьцзяном несколько самолетов и запас бомб. Все это имущество на какое-то время застряло на подходах к Синьцзяну, поскольку дороги были блокированы мятежниками. В конце концов этим имуществом занялось командование ВВС. Летчики «доставили» груз губернатору, сбросив бомбы на головы мятежников в окрестностях столицы и посадив самолеты прямо в осажденной крепости. Я получил указание направить губернатору счет за бомбы и другое имущество.
Прорвавшись к Урумчи, советские войска разгромили повстанцев, и скоро в Синьцзяне прочно укрепилось просоветское правительство. Сталин намеревался сделать Синьцзян зоной исключительного советского влияния и нашим опорным пунктом на Востоке. Нам пришлось полностью экипировать десятитысячную армию Синьцзяна, от ботинок до гоминьдановских эмблем. К губернатору были направлены советские советники, которые практически выполняли функции министров. В Синьцзян была направлена комиссия под председательством родственника Сталина, Сванидзе, которая должна была составить план реконструкции района. Мне было поручено направить в регион инженеров для строительства дорог, аэродромов и ангаров по всему Синьцзяну.
Вскоре Синьцзян стал практически советской колонией. Советское правительство гарантировало стабильность ее валюты путем предоставления большого кредита, мы доминировали в сфере торговли и направляли политику этой китайской провинции. Являясь номинально частью Китая, Синьцзян направил в Россию своих консулов, и посол Китая, понимая ситуацию, не высказал возражений. Примерно в это же время, в 1935 году, Чан Кайши через свое министерство ВВС запросил у нас самолеты. Мне было дано указание ответить отказом. Сталин не хотел усиления позиций Чан Кайши.
У меня возник небольшой конфликт с ОГПУ по поводу артиллерии, которую мы направляли в Синьцзян. Губернатор сообщил, что присланные ему пушки уже были в употреблении. Проведенная проверка показала, что бригады ОГПУ, возвращавшиеся из Синьцзяна после подавления мятежа, решили «обменять» свои пушки на новые, не удосужившись информировать об этом Москву. Я пожаловался Розенгольцу и услышал в ответ: «Не ссорься с ОГПУ. Уменьши цену Синьцзяну и забудь об этом».
В целом я старался не допускать вмешательства ОГПУ в мои дела и только значительно позже узнал, как внимательно оно следило за моей работой. Моя рабочая нагрузка постоянно увеличивалась, часто приходилось работать по ночам, и я попросил Наркомвнешторг прислать мне еще одну стенографистку. Вскоре у меня появилась молодая женщина с хорошими рекомендациями наркомата. Одета она была по последней моде, причем в одежду явно иностранного происхождения, с лакированными ногтями, ухоженной кожей и даже ювелирными украшениями, что было разительным контрастом с нашими бедно одетыми секретаршами. Она рассказала, что ее муж Грозовский работает в аппарате ЦИК и что недавно они возвратились из-за границы. У нее были превосходные рекомендации, и я поручил ей работу с секретной корреспонденцией. По существу, она в течение трех-четырех месяцев контролировала всю мою переписку. Однако она не отличалась особым служебным рвением и аккуратностью. И когда в конце этого периода она захотела уволиться по семейным обстоятельствам, я расстался с ней без сожаления.
Я бы не вспомнил об этом случае, если бы ее имя не появилось в парижских газетах, когда я там жил на положении беженца. Газеты были полны сообщениями о похищении лидера белогвардейской эмиграции генерала Миллера. В организации этого похищения французские газеты обвиняли советское посольство. Упоминался высокопоставленный сотрудник ОГПУ, пользовавшийся дипломатическим иммунитетом, который сразу после похищения неожиданно уехал в Москву. Полиция подозревала, что его жена, работавшая секретарем в торгпредстве, была причастна к этому заговору Решением суда ей было запрещено покидать Париж до окончания расследования. Она жила в здании посольства и всегда выезжала на роскошном посольском «кадиллаке» в сопровождении его сотрудников. Французские полицейские следовали за ней на некотором расстоянии в своем «ситроене».
Однажды, в самый разгар газетной кампании с требованием ее ареста, она, как обычно, выехала на прогулку и за ней, как обычно, последовал полицейский «ситроен». Она выехала за город, и, когда на дороге стало свободно, ее шофер нажал на газ и оторвался от преследователей. Больше они ее не видели. На следующий день французским газетам оставалось только констатировать, что «мадам Грозовская и ее муж находятся вне пределов французского правосудия». И тут я понял, что во время работы в «Автомотоэкспорте» я был под неослабным наблюдением ОГПУ.
Моя работа была связана с поддержанием постоянных контактов в дипломатическом корпусе, особенно с представителями стран Востока. Я не только имел возможность наблюдать их работу, но и в какой-то мере светскую жизнь. За пятнадцать лет, прошедших со времени моих контактов с Чичериным, произошли большие перемены. Теперь все великие державы имели своих дипломатических представителей в столице мировой революции. Несомненно, самыми выдающимися личностями были Буллит, Васуф-Бей и Лукашевич, представлявшие соответственно США, Турцию и Польшу. Но самой оригинальной личностью был литовский посол Балтрушайтис, который перед войной был известным российским поэтом. Дипломатическая жизнь в Москве в эти годы была довольно колоритной, но я опускаю это время, чтобы перейти к описанию инцидента, который совершенно неожиданно для многих людей приобрел к настоящему моменту историческое значение.
Рождение парашютных войск
В 1934 году, еще будучи офицером резерва, я был призван на военные сборы и в течение трех месяцев работал в аппарате Генерального штаба. Там я имел возможность наблюдать создание нового вида вооруженных сил Красной Армии – парашютных войск. Многие выражали удивление по поводу того, что это военное новшество впервые появилось в индустриально отсталой стране. История создания парашютных войск, которая совершенно случайно стала мне известна, пока еще никем не рассказывалась. Это особенно интересно потому, что сама идея косвенно пришла к нам из Соединенных Штатов, правда, не из промышленной, а из развлекательной сферы.
В наших ВВС было много несчастных случаев, и пилоты, как из числа курсантов летных училищ, так и из состава регулярных частей, очень часто гибли. В 1929 году Алкснис решил послать в США эксперта для ознакомления с работами в области применения парашютов. Его выбор пал на Сергея Минова, молодого, энергичного майора ВВС, с которым я познакомился через генерала Александра Фрадкина, ставшего впоследствии главой советской военной закупочной комиссии в США.
По пути в США Минов остановился в Париже, и я вместе со своим заместителем по авиационным закупкам Фрадкиным провел с ним несколько часов. Минов был настроен несколько скептически в отношении возможных практических итогов своей поездки. Что ему позволят посмотреть? Да и вообще, есть ли там что-то полезное для нас? «Но все-таки, – сказал он, – если там есть что-то стоящее в парашютном деле, я до этого доберусь».
В Америке он провел почти год и на обратном пути снова в Париже предстал перед нами полон энтузиазма. Несмотря на то что США еще не признали Советскую Россию, его встретили очень вежливо, показали авиационные заводы, аэродромы и летные школы. В Америке он совершил свой первый парашютный прыжок; качество американских парашютов и уровень подготовки американских летчиков, на его взгляд, были очень высокими.
Но даже за выпивкой в парижском кафе он не мог удержаться от высказываний в типично советском духе:
– Я видел некоторые вещи, за которые было просто стыдно. Чтобы свести концы с концами во время депрессии, первоклассные пилоты вынуждены подрабатывать, совершая прыжки с парашютом для развлечения публики. Подумать только! Я видел, как один пилот прыгал с парашютом на сельской ярмарке! Изобретение, предназначенное для спасения человеческих жизней, превращается в развлечение для зевак!
– Конечно, это капиталистическая Америка, – поддержали мы его. К счастью, в Советском Союзе, думали мы, где энергия людей используется в плановом порядке, классным пилотам не приходится зарабатывать себе на жизнь парашютными прыжками на ярмарках.
Тогда мы не знали, что в Америке парашютные прыжки на ярмарках были традиционным развлечением с момента изобретения парашюта. Мы с Фрадкиным уже собирались переменить тему разговора, а Минов все продолжал переживать за американских летчиков.
– И все-таки, – завершил он, – вы бы видели восторг публики! В этом есть какой-то пропагандистский потенциал.
В своем докладе Алкснису Минов упомянул большой спортивный интерес, который вызывали прыжки с парашютом, и предложил использовать парашютизм для привлечения внимания советского населения, и особенно молодежи, к авиации. Алкснис передал эти соображения Сталину, которому идея понравилась, и колеса бюрократической машины завертелись. В газетах стали появляться статьи с восторженным описанием парашютных прыжков. Начали создаваться парашютные клубы, а сами парашютисты получать всесоюзную известность. Юноши и девушки, затерявшиеся в безликой массе, обнаруживали, что могут быстро стать известными, занимаясь парашютным спортом.
Радио и газеты постоянно рассказывали об успехах парашютистов, каждый орган печати считал это своим долгом. Для России это скоро стало тем, чем бейсбол являлся для Америки. Проводились соревнования по затяжным прыжкам. Прыжки совершались в различных условиях: зимою, ночью, над лесами, над озерами, одиночно и в группе, с оружием и без него. По радио сообщалось, что сын колхозника Иван Петров решил навестить родителей, но возвращается он в родительский дом не пешком и не на поезде, а падает с неба на парашюте. Парашютный прыжок Ивана к себе домой жители его села или городка будут обсуждать неделями.