Я жестом выразил свое согласие.
— Маркиза, начал он, была маленькой женщиной с белокурыми волосами и розовым личиком, когда я женился на ней. Она была очень своеобразная, живая и хорошенькая. Это было оригинальное, подвижное, восхитительное маленькое животное. Она прыгала как козленок в Люцерне и щебетала как птичка в лесу весной. В сущности она не была вполне ни женщиной, ни маленьким животным, ни птичкой. Это было существо более сложное, более оригинальное. В ее уме, шумном веселье, беспечном щебетании, неожиданных капризах, в полном равнодушии к моим вкусам, чувствам, любви, во всех ее проявлениях видны были черты всех этих трех существ. Но любопытнее всего была ее душа, совсем маленькая душа, как у мухи, чувствительная, вздорная, вибрирующая, которая вечно кружилась и билась около меня с криком и смехом, от которых можно было с ума сойти.
Лора была моей шестой женой... Да, верно, шестой! Две первые умерли. Не знаю отчего. Другие меня в один прекрасный пень покинули... Также не знаю почему. И еще менее понимаю, какая тайная, враждебная сила заставляла меня жениться. Ведь я заранее знал, что ждет меня.
Моя жизнь, смею вам сказать, какое-то сплетение противоречий... Мне кажется, что я самый безобидный человек в мире. Я никогда не злюсь, не дуюсь, не нервничаю. Я готов все сделать, чтобы угодить своим близким. Я исполняю все их капризы, как бы вздорны они ни были. Ни жалоб, ни ссор, ни обид, ни приказаний, никогда ничего подобного. Я совершенно отказываюсь от своих желаний, привычек, я готов пожертвовать собой для счастья того, кто живет со мной. И несмотря на эти героические усилия обезличить себя, я не могу удержать около себя женщины больше трех месяцев. Все они совершенно одинаково тяготились мною. Брюнетки, блондинки, маленькие, большие, полные, худые, все одинаково презирали меня. Не проходило и трех месяцев, как они исчезали... Одни умирали, другие без всяких основании покидали меня. Без всяких оснований, уверяю вас, разве только на том единственном основании, что как мужчина и женщина мы были антиподами по отношению друг к другу.
Да, да, я знаю, что мне могут сказать... Скажут, конечно, что я сам был виновником своего несчастья... Но что прикажете делать... Я не могу выносить одиночества. В одиночестве я совсем несчастный человек. Меня заедает тоска, и преследуют страшные образы. Это еще хуже женщины. Мне необходим всегда шум семейной обстановки. Мне уже не важно, будет ли это музыка или скрежет зубовный, лишь бы только что-нибудь было и отгоняло от меня страшные призраки тишины.
Я вам расскажу одну совершенно непонятную историю. Прошу извинить меня. Я буду краток и буду избегать пошлостей.
В первую же ночь после свадьбы со мной произошел странный и неприятный случай. Я сжимал в своих объятиях свою жену со всем пылом своей страсти, как вдруг Лора быстрым движением вырвалась из моих рук и, отбросив меня в сторону, — воскликнула:
— Более мой! какая я беспамятная... Боже мой! Боже мой!., я забыла помолиться святому Жозефу!
Не обращая внимания на мое удивление и непристойный беспорядок, она встала на колени на кровати и с распущенными волосами и обнаженной шеей стала осенять себя крестным знамением.
— Святой Жозеф, молилась она, будь милосерд к папеньке, к маменьке, к сестричке... пошли им счастья и долголетия!.. Будь добр к моим миленьким кошечкам Плюме и Кики и бедному Николаю (это был попугай), — он уже стар, не поет больше и я боюсь, что он умрет... Будь добр также к моему мужу и пусть он не причиняет мне боли.
Затем, приняв более брачную позу, она с улыбкой на устах сказала:
— Ну вот... готово... Теперь можете продолжать...
Но пыл пропал уже у меня... и мне невозможно было вернуть этот момент очарования. Лора не могла скрыть от меня своего чувства досады, которое долго видно было в углах ее рта.
На следующий день мы отправились после завтрака гулять в поле. Она блистала своей красотой. Настроена была весело и даже несколько шаловливо. Каталась по траве, заговаривала с цветами, птицами, бабочками и сама казалась цветком, птичкой, бабочкой... Ее маленькая душа, как у мухи, кружилась и жужжала в солнечных лучах... В каштановом лесу, где мы были одни, я схватил ее в свои объятия... Уже было поздно, и мы решили вернуться. Она была немного утомлена и шла опираясь на мою руку. Я был в восторге от своего счастья и также хранил молчание, в котором слышались громкие слова, шумная музыка и раскаты грома. Вдруг она оставила мою руку и мелкими, осторожными шагами, как сорока, прыгающая утром по влажной траве, выбралась на тропинку, которая вела через дорогу вправо в долину.
— Куда ты идешь по тропинке? — закричал я, куда ты идешь?
— Наш дом как раз напротив, за холмом... Сюда ближе, — ответила она.
Легкая и воздушная она продолжала прыгать по тропинке. Я догнал ее.
— Эта дорога никуда не ведет, моя дорогая... Она выходит к речке...
— Ну что же, — возразила Лора, если она ведет к речке... мы пройдем через мост.
— Но там нет никакого моста...
— Нет моста?.. Зачем ты говоришь, что нет моста?.. Это не любезно с твоей стороны... Зачем же эта тропинка, если нет моста?.. Смешно было бы...
И вдруг строго, повелительным тоном прибавила:
— Я хочу пройти через мост, вот и все!.. Слышишь?.. Иди через деревню, если тебе угодно.
В самых мягких выражениях я попытался разубедить ее, но она заставила меня замолчать своим резким тоном. Я не смел настаивать и пошел за ней по тропинке среди булыжника, который ранил нам ноги, и терновых плетней, которые рвали ее платье...
В конце тропинки протекала широкая и глубокая речка, над которой с другого берега свесились ветви ивы и ольхи. Темно-зеленая поверхность воды напоминала пропасть.
— Вот видишь! — сказал я мягким голосом и без всякого упрека... Нет моста... И ты устанешь.
Она сделала недовольную гримасу, но ничего не ответила. Несколько минут она простояла и смотрела на зеленую поверхность воды, на ивы и ольхи на другом берегу. Мы повернули обратно. Мы оба как-будто стеснялись чего-то. Мы оба были подавлены какими-то новыми предчувствиями, и наш путь стал для нас трудным и тревожным, как восхождение на Голгофу.
Лора еле передвигала ноги от усталости, и я несколько раз предлагал ей опереться на мою руку. Она на-отрез отказывалась.
— Нет... Нет... Я не хочу твоей руки... Я ничего от тебя не желаю... Ты злой человек.
Вечером она не вышла к столу и не хотела впустить меня в свою комнату, заперев ее на ключ.
— Убирайся... — крикнула она мне за дверью... Я очень больна... Я не хочу тебя больше видеть...
Напрасно я умолял, употребив в дело все свое красноречие и заклиная простить невольно причиненную обиду... Я даже стал оправдываться.
— Ну, да, да! — закричал я, поворачивая ключ в замке... Конечно... Там был мост...
Она оставалась неумолимой и упрямо повторяла:
— Нет... нет... слишком поздно!.. Я не хочу тебя больше видеть... Убирайся...
— Боже мой! — говорил я себе, удаляясь в свою комнату, еще одна уходит от меня... И почему? Что с ней такое происходит?.. Не может мне простить, что не было моста через речку?.. Возможно... Ведь покинула же меня Клементина только потому, что, когда она однажды вечером возвращалась с бала, пошел дождь и испортил ей платье... Или она чистосердечно верит в эту минуту, что это я из умышленной жестокости, пользуясь своим авторитетом мужа, заставил ее усталую идти по тропинке и переходить через заведомо несуществующий мост?.. Мне бы хотелось знать это... Может, быть, она сама этого не знает...
— Не правда ли, как удачно все складывалось для меня?
Он замолчал...
— А потом, — спросил я... вы развелись?
— Да... через шесть месяцев... Я был слишком несчастлив.
— А она вторично вышла замуж?
— На следующий год она вторично вышла замуж за красивого молодого человека Жозефа Гардара. Я его хорошо знал...
После некоторой паузы он прибавил:
— Он умер от нее...
— Как же это случилось?
— О! очень комично.
Он слегка усмехнулся.
— Я вам расскажу этот анекдот. Это было через неделю после их свадьбы. Они обедали одни у себя дома. Когда они встали из-за стола, Лора сказала своему мужу:
— Мой друг, я хочу, чтобы ты принял ванну.
Гардар с удивлением смотрел на нее.
— Ванну?.. Теперь?.. Зачем?
— Я так хочу, мой друг.
— Разве я грязен?
— О, нет!.. Но я. хочу, чтобы ты принял ванну сейчас же.
— Но это безумие!.. Вечером, да... но теперь?
— Я так хочу... хочу... хочу...
Она говорила со сложенными руками, с мольбой в голосе.
— Это бессмысленная просьба, моя дорогая... И кроме того, уверяю тебя, это опасно...
— О! сделай мне это удовольствие... Я хочу, мой дорогой...
Она села к нему на колени, нежно обняла его и прошептала:
— Прошу тебя... сейчас!
Они пошли в ванную комнату. Лора сама хотела приготовить ванну и разложила на столике мыло, щетки, волосяные перчатки, пемзу...
— Я сама буду растирать тебя... Посмотришь, как хорошо будет.
Раздеваясь, он продолжал еще протестовать:
— Какая глупая мысль!.. Да и опасно... так скоро после обеда... Знаешь, некоторые умирали от этого.
Она заливалась громким смехом:
— О! некоторые... Никогда не умирают, когда делают удовольствие своей жене.
Он начинал сердиться.
— Но я ведь совершенно чист... Я сегодня утром принял душ... Я совершенно чист.
— Ну! Ну! не злись.
Крайне удивленный он вошел в ванну и опустился в воду.
— Так! — сказала Лора... Разве не приятно? Окунись хорошенько, мой милый... Так!.. Еще!..
Через несколько минут у Жозефа Гардара появилось какое-то странное неприятное чувство. Хотя вода была очень теплая, ему показалось, что ногам стало холодно. Он стал задыхаться. Лицо раскраснелось, в голове появился жар... В ушах зашумело, как от колокольного звона.
— Лора!.. — закричал он, Лора!.. Мне дурно... мне дурно...