Майя пошла за молодой женщиной, поднялась вслед за ней по лестнице на второй этаж и так шла по залу, пока та не повернулась к ней.
— Боюсь, что мест нет. Вы не будете против, если я подсажу вас за чей-нибудь столик?
— А у меня есть выбор? — сказала Майя и посмотрела на сотрудницу Friday’s, которая дружелюбно подняла брови в ответ.
Затем они приблизились к столику на четверых, за которым Майя увидела голубоглазого мужчину, которому только что принесли коктейль с мятой и кусочками льда в высоком стакане. Женщина подошла к нему, что-то его спросила, он равнодушно посмотрел на Майю и произнес что-то в ответ.
— Все в порядке, пожалуйста, садитесь, — обратилась она к Майе и подала ей меню. — Желаю хорошо провести время!
— Свободно? — спросила Майя голубоглазого, прежде чем сесть.
— Да, — сказал он и улыбнулся. — Прошу.
Майя заказала Dr. Pepper’s и бургер, фирменное блюдо заведения. Все это время голубоглазый потягивал свой коктейль и безразлично смотрел перед собой. Когда он снова взглянул на нее, Майя заметила, что голубые глаза наблюдают за ней с интересом. На его лице снова заиграла улыбка.
— Вы хорошо говорите по-английски, — сказал он.
— …значит — понятно, что я нездешняя… Жаль… — отозвалась Майя в своем стиле.
— Наоборот, у вас прекрасное произношение, но в Нью-Йорке не говорят на оксфордском английском, — он снова улыбнулся. — Разрешите представиться. Я Дуглас.
— Очень приятно. Меня зовут Майя. Майя Кавай, — сказала она.
— И мне очень приятно. У вас светлые глаза, так что вы наверняка не из Индии, хотя мне кажется, что Майя индийское имя…
— Это длинная история, — сказала она, — потребует больше времени, чем мы просидим в этом заведении «быстрого питания».
— Что касается меня, то я готов послушать и длинную историю, — сказал он, — тем более — от такой интересной собеседницы.
«Гляди-ка, — подумала Майя, — у меня есть шансы».
— Мне очень жаль, — любезно сказала Майя, — но у меня дела.
— Дела есть дела… — проговорил он понимающе в то время, когда ему принесли заказ.
— Вы живете здесь? — осмелилась спросить Майя после некоторой паузы.
— Раньше жил, — ответил Дуглас.
— Я могла бы поклясться, что у вас дом в Квинсе, — сказала она.
— Нет, и никогда не было, — улыбнулся он. — А что делаете здесь вы?
— Работаю над диссертацией по лингвистике. Приехала недавно, у меня ровно год, чтобы ее написать и защитить. Потом я вернусь домой.
— А куда домой, позвольте узнать? — спросил с серьезным видом голубоглазый.
— В Македонию. Вы слышали о Македонии?
— О, да! — оживился голубоглазый. — Она упоминается в Библии.
— В самом деле? — сказала Майя, хотя и сама прекрасно знала, что этот топоним несколько раз упоминается в Писании. — И это все?
— Ну, нет. Про вашу страну часто писали два года назад в связи с кризисом в Косово. Мне кажется, у вас и сейчас есть проблемы…
— Война, — печально сказала Майя и про себя отметила, что Македония всегда, от новозаветных времен до наших дней, воспринималась и воспринимается как средоточие беспорядков, кризисов и войн.
— Мне очень жаль, — спокойно сказал Дуглас, все-таки желавший вернуться к более приятной теме разговора. — Как вам здесь?
— Да, вроде, нормально.
— Ностальгия не мучает? Наверное, тоскливо…
— А вы бы что чувствовали, если бы уехали из родного города?
— Я-то как раз люблю путешествовать!
— И я. Но быстро начинаю скучать… И ненавижу расставания… А ведь когда вы куда-то едете, значит, откуда-то уезжаете.
— Но почему бы не воспринять отъезд как возможность освоения новых территорий?
— В голову никогда не приходило.
— А что вы делаете, когда не работаете над диссертацией?
— Гуляю. Нью-Йорк — замечательный город.
— Вы были на крыше Всемирного торгового центра?
— Нет, все только собираюсь.
— А вот я собираюсь туда прямо сейчас. Сверху открывается необычный вид на окрестности Нью-Йорка. Пошли?
Майя немного подумала, потом посмотрела в его ясные, светящиеся улыбкой глаза. И улыбнулась в ответ.
45
Миладинов заказал еще одно пиво. Пиво было слабым и походило на лимонад. Он достал блокнот и начал записывать, а канун[51] и уд безостановочно наполняли комнату восточными мелодиями. За два столика от него сидел печальный человек, уже уставший от танцев. Когда он заметил, что Миладинов что-то пишет в своем блокноте, танцор встал и подошел ближе.
— Пишешь?
Миладинов поднял голову и вежливо кивнул в знак приветствия и одновременно подтверждения.
— И что же ты пишешь, приятель? — сказал незнакомец и без разрешения сел на пустой стул.
— Стихотворение, — сказал Константин. — А что?
— Да так, ничего. Я не знаю… Меня всегда интересовали писатели, творческие люди, — сказал неизвестный без какого-либо намека. — И о чем твои стихи, приятель?
— О переселении.
— Ω, φανταστικά![52] — заорал мужчина и ударил по столу, так что из слабого пива Вайферт пошли пузырьки. — Очень интересная тема. Я бы сказал даже: это настоящая тема. Долгая и обширная. Φανταστικά! И, как тебе пишется, приятель?
— Вы необычно разговариваете, — заметил Миладинов. — Вы, верно, не здешний?
— Я из твоей темы! — сказал человек и громко рассмеялся. — Приехал с Крита. Там не осталось никого из тех, кого я любил, и я почувствовал себя на огромном острове одиноким… Как птица без гнезда. И улетел. Сейчас я здесь, в Скопье, — добавил он, подав руку Миладинову. — Меня зовут Йоргос Зорба.
— Χαίρω πολύ κύριε Ζορμπά[53], — ответил поэт на безупречном греческом. — Με λένε Μιλαντίνοβ. Κώνσταντιν Μιλαντίνοβ[54].
— Вы так хорошо говорите по-гречески! Видно, что вы человек ученый. Я был знаком с одним писателем, таким же, как вы, мечтателем, — сказал необычный человек и громко рассмеялся случайной рифме. — Видите, и я поэт, только об этом еще никто не знает.
Затем он снова посерьезнел. Музыка перестала играть. Зорба вытащил портсигар и предложил Миладинову сигарету.
— Я вижу, ты куришь, — сказал Зорба и продолжил прерванную историю о своем друге. — Тот человек, мой друг, хотел написать роман про меня. Похож я на персонажа из романа? — насмешливо приподнял он брови.
— А что вы делаете в Скопье?
— В принципе, ничего особенного, — сказал Зорба и добавил: — У меня есть маленькая шахта недалеко от Скопье, в месте под названием Баняни. Я всю жизнь занимался горным делом и в Греции тоже работал на шахте. Ищу место, годное для нормальной жизни, как и все остальные люди. Но найти его, скажу тебе, непросто…
— Ваш родной край далеко…
— Ох, далеко, — согласился, горестно вздохнув, Зорба.
— Здесь для вас по-прежнему чужбина… — добавил певец ностальгии.
— А скажи мне, приятель, где родина птицы — место, из которого она прилетела, или место, куда она летит?
— Что?
— Как говорится: Τοπεπρωμένων φυγείν αδύνατον[55]. Так нам на роду написано. Быть перелетными птицами. Уезжать и возвращаться. Иногда и оставаться где-нибудь. Вот так и я — чайка, прилетевшая в Скопье с южных морей.
— Я думаю, — заметил Миладинов, — вам хочется вернуться домой. Вас терзает тоска.
Музыка тихо зазвучала снова.
— Есть тут один секрет… — сказал Зорба.
— Секрет? — с любопытством переспросил поэт и, облокотившись на столик, придвинулся поближе к новому знакомому.
— Я открою его тебе, если хочешь. Ты танцуешь, приятель? Все дело в том, чтобы суметь тоску превратить в дерт[56]. Так это называется у нас в Греции.
— Так это называется и здесь, и в Турции…
— Знаю, дорогой, знаю! У нас у всех, в этих краях, в крови одно и то же: дерт, — в возбуждении говорил Зорба. — А ты знаешь, в чем хитрость? Хитрость в том, чтобы разбудить сердце. Горе обратить в радость. Вот почему я танцую. И пляшу, пляшу, пляшу. Εεεεπ — φανταστικά. Танцую ζεϊμπέκικο[57]. Φανταστικά. Я отдаюсь ритму. Ω, πόσο φανταστικά и я лечу. Я возвращаюсь домой. Обычно ночью. Лечу над вершиной Олимпа, над родной Пиерией, над Акрополем и Сунионом, смотрю, как засыпают Афины, делаю круг над Пелопоннесом, лечу над эгейскими архипелагами и прилетаю на Крит, чтобы посмотреть на восход солнца. Чтоб ты знал, на Крите самые красивые в мире восходы. Солнце выныривает прямо из моря. Добро пожаловать, Солнышко! — приветствую я его. А потом снова лечу. Лечу, как Дедал. Не падаю в море. А бывает и такое. К сожалению, некоторые, как Икары. У них тает воск на крыльях, и они падают — в боль и печаль, и тонут в них. Я — нет. Я начинаю танцевать в моих любимых трактирах в Скопье, здесь, в «Океане», в «Подвале Цекича» и в «Янче хане», а продолжаю танцевать на песчаном пляже моей Пиерии и там, на острове Крит. Пью τσικουδιά[58]. Забываю обо всем. Οοοχ! Расстояния исчезают. Мир становится дружелюбным. Душа полна! Τι ωραία, τόσο φανταστικά[59]. Попробуй как-нибудь, приятель, ты увидишь, что это работает. Все становится возможным, только если ты хочешь этого.
— Красиво говорите — прямо как настоящий персонаж из романа, — с интересом слушал Миладинов владельца банянской шахты.
Музыканты снова заиграли одну из его любимых песен. Зорба вздрогнул и посмотрел на них, но потом перевел взгляд на собеседника.
— Может быть, мой приятель и вправду обо мне написал?! — он громко и хрипло рассмеялся. — И я сейчас живу в какой-нибудь его книге?.. Ну, да ладно. Пойду, потанцую… Такими разговорами только душу травить… Надеюсь, что вечером я опять полечу!