.
И все мы были сломлены под тяжестью этих обвинений.
Впрочем, вся эта буря в Интернете вскоре улеглась, в мире возникли другие животрепещущие темы. К примеру, сообщение некоего пиарщика о новой вспышке СПИДа в Африке. Затем какой-то комедиант вздумал пошутить в адрес жертв цунами. А один конгрессмен не постеснялся назвать всех чернокожих ленивыми.
К счастью для тех двадцати двух свидетелей, которые слышали крики, но ничего не предприняли, имена их не были преданы огласке. Полиция опасалась расправ. Но в деле они, конечно, были указаны.
Одно имя я узнал сразу. Это оказался отец человека, с которым я говорил по телефону часа два тому назад.
Дон Харвуд. Отец Дэвида Харвуда.
Искать его Финдерман не пришлось. Он сам явился в полицию и сознался в своем грехе.
– Я был одним из них, – сказал он Ронде. – Одним из тех людей, которые ничего не сделали.
Финдерман в своих заметках указала, что этот мужчина разрыдался как ребенок, рассказывая ей о том, что слышал.
– Я как раз садился в машину. Собирался заехать в табачную лавку, посмотреть, не появилось ли у них на стендах с печатной продукцией чего-нибудь новенького. – В подвале своего дома он мастерил для внука Итана игрушечную железную дорогу, и искал последний выпуск журнала о поездах Лайонел[12]. Нашел один номер и, когда вышел на улицу, услышал крики. Вроде бы они исходили из парка, я посмотрел туда и подумал: наверное, надо что-то предпринять. А потом глянул на людей на улице, и все они прогуливались так спокойно, никто ничего не делал, словно ничего и не слышал. Ну и тогда я решил, что беспокоиться не о чем. Никогда, никогда себе этого не прощу!
Убийство Фишер привело к еще одному печальному последствию.
Виктор Руни пустился в запой. Его уволили из пожарной части, и с тех пор он так и сидел без работы. Если верить записям Ронды, его сокрушило чувство вины. Он непрестанно корил себя за то, что не вышел из бара вовремя и опоздал на встречу с Оливией. Еще при первом ознакомлении с делом я подумал, что, возможно, источник вины кроется в чем-то другом.
К примеру: он сам мог убить Оливию. В девяти случаях из десяти женщину или девушку убивает муж или возлюбленный.
Но Ронда проверила его алиби. Поговорила с его собутыльниками, которые были в баре «У Рыцаря». В момент смерти Оливии он находился с ними.
И снова тупик.
Поэтому мне и захотелось навестить Уолдена Фишера. Посмотреть, проверить, может, мы что-то упустили.
Последний раз я видел отца Оливии в приемной больницы, когда он сидел и ждал, что к нему выйдет врач. С учетом того, какой там сегодня наплыв пациентов, возможно, что он до сих пор еще ждет.
Если только не умер.
Мне сказали, что Ангус Карлсон все еще в больнице, разговаривает с людьми. Я позвонил ему, понимая, что он до сих пор еще может находиться в отделении «неотложки», где мобильная связь недоступна.
Он ответил.
– Привет, – сказал Ангус. Голос у него был разбитый, что и неудивительно, с учетом того, через что ему довелось пройти.
– Привет, – поздоровался я. – Хочу попросить тебя об одном маленьком одолжении.
– Не смогу.
– Но ведь ты даже не выслушал, в чем оно заключается.
– Разве ты еще не знаешь? – спросил Карлсон.
– Знаю что? – Уж не заболел ли он, не дай бог.
– Ну про все это дерьмо, что случилось в больнице. Я сейчас на улице, даю показания.
– Да в чем дело?
– Я стрелял в человека.
– Что?!
Он вкратце поведал мне о том, что случилось.
– Господи Иисусе… – протянул я.
– Да уж, вот именно. Что же дальше будет? Апокалипсис зомби?
Типичная для Карлсона попытка выдать шутку, но даже намека на веселость в голосе его не было. Наверное, впервые за все время я ему от души посочувствовал.
– Вообще похоже на то, что ты поступил правильно, – сказал я. – И еще тебе просто повезло. Ведь его не убил, просто обездвижил. Еще неизвестно, что было бы, если б этот тип начал стрелять первым.
– Да, пожалуй. Так чего ты хотел?
– Ладно, не важно.
– Ну уж нет. Валяй, выкладывай.
– Хотел поговорить с Уолденом Фишером. Он был в приемной, когда я уходил. Ты его с тех пор не видел?
Пауза.
– Нет, – ответил он. – Помню, что ты с ним говорил, но после этого не видел.
– Может, его вызвали на осмотр? Или положили в больницу?
– Может, и так. Вообще-то они увозят отсюда много людей. – Снова пауза. – Карлсон, судя по всему, заговорил с кем-то другим. – Слушай, мне пора, – сказал он. – О чем ты собирался поговорить с мистером Фишером?
– Не бери в голову, – отозвался я. – У тебя и без того проблем хватает. Ты смотри, Ангус, держись, слышишь?
– Ладно, – сказал Карлсон. – Спасибо тебе, Барри.
Я мог бы вернуться в больницу и заняться поисками Уолдена Фишера, но понимал, какой сейчас там творится бардак, особенно если учесть, что была еще и стрельба. Даже если он все еще в больнице, на поиски уйдет уйма времени. А потому я решил, что разумнее будет сначала заехать к нему домой – вдруг ему стало лучше и его отпустили.
Припарковавшись перед домом, я заметил через сетчатую дверь крыльца, что вторая дверь открыта нараспашку. Это еще вовсе не означало, что он непременно дома. Возможно, у него просто не было времени запереть дом, когда он выбегал на улицу больным и в полном смятении. Что он сказал мне тогда в больнице? Что его едва не переехала машина «скорой»?..
Я посмотрел под ноги и увидел остатки содержимого чьего-то желудка. Такие сюрпризы частенько подстерегают тебя в Промис-Фоллзе возле бара в пятницу или субботу вечером.
Я подошел к двери, легонько постучал и окликнул через сетчатую перегородку:
– Мистер Фишер?
Послышался скрип отодвигаемого стула. Через сетку был виден небольшой коридорчик, ведущий в кухню, и вот через несколько секунд в нем возник Уолден. Он медленно подошел к сетчатой двери, распахнул ее.
– О, – сказал он. – Привет.
– Так вы дома, – заметил я. – Как себя чувствуете?
– Словно корову выблевал. Из больницы меня вышибли, сказали, чтоб ехал в Олбани, пусть там меня посмотрят.
– Вы уже вернулись?
– Вообще не ездил, – устало ответил он. – Просто сил нет. Пока что еще не помер. И думаю, что не помру, вот только слабость ужасная.
– Могу я войти?
– А, ну да, конечно. Сидел тут на кухне и смотрел в окно. Я бы предложил вам кофе, но, думаю, это из-за него мне стало худо, так что не стоит.
Я прошел следом за ним на кухню и поинтересовался:
– А врач вас смотрел?
– Какая-то дамочка, да и то на скорую руку. Но там были люди, которым гораздо хуже, чем мне, они практически уже помирали, и она больше занималась ими.
– Но сейчас вам лучше?
Уолден кивнул.
– Да. Утром выпил всего пару глотков кофе, который себе сам и сварил. Наверное, это меня и спасло. Не умею варить кофе, все время какая-то дрянь получается, вот и пить неохота. – Он слабо улыбнулся. – Так что, думаю, скверный кофе спас мне жизнь. Он махнул рукой в сторону раковины, там громоздилась гора немытой посуды, рядом на столике стояла распечатанная коробка с хлопьями. – Извините, не прибрано тут у меня.
– Все нормально.
– В холодильнике есть пиво. Баночка попкорна тоже найдется. Может, лимонадом угостить? Вон там, в картонной упаковке, и водопроводная вода в него попасть никак не могла.
– Ничего не надо, спасибо.
– Как думаете, когда мы снова сможем пить воду из-под крана?
Я покачал головой:
– Понятия не имею. Не возражаете, если присяду?
– Да, конечно, будьте как дома.
Я выдвинул стул и уселся на него. Уолден Фишер сел напротив. На столе лежал несессер с маникюрными принадлежностями. Он взял его, сунул в карман рубашки. Ногти у него были неровные, словно обкусанные. Как-то раз он говорил мне, что нервы за последние несколько лет расшатались, совсем ни к черту. Что и неудивительно.
– А как вы добрались сюда из больницы? – спросил я.
– Виктор меня подвез, – ответил он. – Так вы пришли меня просто проведать или по какому другому делу?
– Мы тут на днях говорили об Оливии, – сказал я. – Хотелось бы продолжить разговор.
– Валяйте, – кивнул он.
– Мы не перестали разыскивать мерзавца, убившего вашу дочь.
Уолден пожал плечами:
– Ну, хорошо, раз вы так говорите.
– Не стану вдаваться в подробности, но временами казалось, я знаю, кто это мог бы быть. И на ум приходили разные личности, в том числе уже сидящие в тюрьме или, возможно, даже умершие.
– К примеру?
– Я ведь уже говорил, не имею права вдаваться в подробности. Но теперь уверенности у меня поубавилось.
– О чем это вы, не пойму?
– Да о том, что это вовсе не тот человек, которого задержали за другое преступление.
Уолден всем телом подался вперед:
– Он что, снова убил?
Я покачал головой:
– Простите. Не могу пока говорить. Я пришел к вам, чтобы как можно больше узнать об Оливии. Расскажите мне о ней.
Уолден откинулся на спинку стула.
– О, она была замечательная. Такая умница. Для меня и Бэт она была всем, буквально всем. Такая девушка всего в жизни могла добиться. Она могла стать знаменитостью, поразить весь мир, если бы ей выпал такой шанс.
– Полностью с вами согласен.
– Оливия никогда не подличала. Не таила на людей обиду. Всегда радовалась, если у кого-то случалось что-то хорошее. Сами знаете, как нынче устроены люди, им не нравится, если кто другой добился успеха. То ли ревность, то ли зависть, сразу и не поймешь. Но она была совсем не такая.
– А выросла она здесь? – спросил я и обвел взглядом кухню.
– Да. Мы с Бэт жили здесь, когда она у нас родилась. Другого дома она и не знала. И когда училась в Теккерее, тоже жила здесь, а не в общежитии. Не было никакого смысла, и потом, жизнь в родном доме обходится куда как дешевле.
– Это уж точно.
– А ее комната наверху сохранилась, – сказал Уолден. – Ничего там не трогал и не менял.