Что касается меня, то я, признаюсь, сильно струсил. На лбу у меня выступили капельки холодного пота.
«Обдумай хорошенько! — сказал я самому себе. — Спешить некуда. Охотиться за морскими выдрами, как мы охотились в лесах острова Креспо, — это еще ничего. Но бродить по морскому дну, когда знаешь, что того и гляди появится зубастая красавица, — дело другое. Я знаю, что в некоторых местах, например на Андаманских островах, негры, не задумываясь, нападают на акул с кинжалом в одной руке и петлей в другой, но я знаю также, что многие из этих смельчаков отправляются к праотцам. К тому же я не негр, да если бы я даже был негром, то небольшое колебание в подобном случае мне можно простить».
Я стал размышлять об акулах, мне представлялись их громадные челюсти, вооруженные многочисленными рядами зубов, — челюсти, которые могут перекусить человека пополам. Думал я, думал и додумался до того, что уже начал чувствовать боль в пояснице.
Кроме того, меня возмущала беспечность, с какой капитан Немо пригласил меня на эту охоту. Я не мог примириться с его спокойствием. Со стороны можно было подумать, что он пригласил поохотиться на какую-нибудь безобидную лисицу!
Утешал себя я тем, что Консейль, видимо, не захочет идти и его отказ избавит меня от этой приятной прогулки. Что касается Неда Ленда, то я не был уверен в его благоразумии. Опасность всегда его не отталкивала, а привлекала. И чем опасность была больше, тем привлекала сильнее.
Я попробовал опять читать книгу Сирра, но перелистывал я ее теперь машинально. Между строк мне виделись зубастые разверстые пасти.
Вдруг вошли Консейль и Нед Ленд, спокойные и даже веселые. Вероятно, они еще не знали, на какое веселье их пригласили!
— А я вам скажу, профессор, — начал Нед Ленд, — что этот капитан Немо — чтоб ему провалиться! — сделал нам сейчас любезное предложение…
— А! — перебил я. — Вы уж знаете…
— С позволения их чести, — сказал Консейль, — капитан Немо нам сказал: «Приглашаю вас посетить завтра, вместе с профессором, знаменитые цейлонские жемчужные промыслы». Он сказал это очень учтиво, очень ласково и показал себя настоящим джентльменом.
— Больше он вам ничего не сказал?
— Ничего, — ответил канадец, — только прибавил, что он вам уже говорил про эту прогулку.
— Он точно мне говорил… и он ничего вам не сказал об одном обстоя…
— Ничего, профессор, ничего. Что ж, вы согласны?
— Я-то? Разумеется… Я вижу, что вы всем этим очень довольны, Ленд.
— О, это очень занятно, профессор!
— И очень, может быть, опасно! — заметил я с ударением.
— Опасно! — вскрикнул Нед Ленд. — Нашли опасность!
Побывать там, где ловят жемчуг, что ж тут такого?
Очевидно, капитан Немо не счел нужным сказать моим товарищам об акулах. Я встревоженно смотрел на них, и мне казалось, что у них уже недостает руки или ноги.
Должен ли я их предупредить или нет? Разумеется, должен, но как это сделать лучше?
— С позволения их чести, — сказал Консейль, — я бы послушал историю о том, как добывают жемчуг. Я бы хотел, чтобы их честь изволили поподробнее рассказать про ловлю жемчуга.
— Рассказать тебе про саму ловлю, Консейль, — спросил я, — или про разные случаи?..
— Про ловлю, про ловлю! — перебил канадец. — Если хочешь отправиться в путь, так прежде нужно узнать дорогу.
— Ну так садитесь, друзья мои, и я вам расскажу все, что сам вычитал в книге англичанина Сирра.
Нед и Консейль уселись на диван, и тотчас же канадец задал мне вопрос:
— Профессор, что такое жемчужина?
— Любезный друг, — отвечал я ему, — поэт называет жемчужину слезой моря, восточные народы считают жемчужину отвердевшей каплей росы, для женщин — это украшение, небольшой камень овальной формы с перламутровым блеском, который они носят на шее, в ушах или на пальцах, для химика — смесь фосфорнокислой соли и углекислого кальция, и, наконец, для натуралиста — это просто болезненный нарост внутри некоторых двустворчатых раковин, представляющий собой шаровидный наплыв перламутра внутри мягкой ткани мантии моллюска.
— Класс моллюски двустворчатые, или безголовые, — сказал Консейль.
— Точно так, Консейль, — ответил я ему. — Ну, вот между этими моллюсками, способными образовывать жемчужины, кроме настоящей морской жемчужницы, есть пинны, морские ушки, турбо, тридакны — одним словом, все выделяющие перламутр, то есть органическое вещество, отливающее голубым, голубоватым, фиолетовым, розовым или белым блеском, устилающее внутренность их створок.
— Значит, и съедобные ракушки тоже могут производить жемчуг? — спросил канадец.
— Да. Например, ракушки, которые водятся в некоторых водах Шотландии, Уэльса, Ирландии, Саксонии, Богемии и Франции.
— Ну это хорошо, что вы сказали, я теперь на эти воды буду глядеть повнимательнее, если случится там побывать.
— Главным образом производит жемчуг моллюск, известный под названием жемчужница, meleagrina margaritifera, — драгоценная перловка. Жемчужина — это не что иное, как перламутровое сгущение сферической формы. Оно или прилепляется к створкам, или пристает к самому моллюску. На створках жемчужина прилеплена крепко, а на моллюске она только чуть держится. Но у нее всегда есть ядро — инородное тело, песчинка или паразит, попавшее в раковину или ткань моллюска. Вокруг него и нарастает перламутровое вещество в продолжение многих лет тонкими концентрическими слоями.
— Много находят жемчужин в одной раковине? — спросил Консейль.
— Много, друг мой. В некоторых раковинах попадается по целому ожерелью. Говорят, что когда-то была найдена раковина, где было сто пятьдесят акул.
— Акул? — вскрикнул Нед Ленд.
— Разве я сказал «акул»? — вскрикнул я, смутившись. — Неужели я сказал «акул»? Я хотел сказать — жемчужин. При чем здесь акулы? Это не имеет никакого смысла!
— Их честь это справедливо изволили сказать, — ответил Консейль. — А теперь, с позволения их чести, желательно бы узнать, каким способом вынимают жемчужины.
— Есть много разных способов. Часто, когда жемчужины чересчур крепко пристали к створкам, так их вырывают щипчиками. Обычно же раскладывают раковины на плетеных циновках из испанского дрока, который растет по берегам. Моллюски умирают на воздухе и через десять дней уже находятся в требуемом состоянии разложения. Тогда раковины погружают в огромные резервуары с морской водой, потом открывают и промывают. Самые крупные жемчужины выбирают вручную. Затем начинается работа сортировщиков. Прежде всего они отделяют перламутровые пластинки, известные под названием «настоящей серебристой», «белого дичка» и «черного дичка», и раскладывают их по ящикам весом от ста двадцати до ста пятидесяти килограммов. Потом они вынимают из раковин ноздреватое вещество — паренхиму, кипятят его и процеживают, чтобы извлечь самые мелкие жемчужинки.
— Как же ценятся эти жемчужины — по величине? — спросил Консейль.
— Не только по величине, — отвечал я, — но и по форме, по цвету, по блеску, по игре. Самые ценные жемчужины те, которые образуются в ткани самого моллюска, поодиночке. Они обыкновенно бывают белые, большей частью непрозрачные, но иногда попадаются такие, которые отличаются какой-т о особой, опаловой прозрачностью. Они или шаровидные, или грушевидные. Из шаровидных делают браслеты, а из грушевидных — подвески. Грушевидные встречаются реже и поэтому продаются дороже и поштучно. Жемчужины, которые снимают с раковин, имеют неправильную форму и продаются на вес. Наконец, есть еще низший сорт жемчуга, мелкие жемчужинки, известные под названием «бисер». Этот жемчуг продается мерками и идет большей частью на вышивание церковных покровов и украшений.
— А ведь отбирать крупный жемчуг от мелкого — работа долгая и трудная! — сказал Консейль.
— Нет, Консейль, вовсе не такая долгая и трудная, как ты полагаешь. У сортировщиков есть особые сита. Дырочки на них различной величины, и всего их одиннадцать номеров. Самый крупный жемчуг остается в сите, где имеется от двадцати до восьмидесяти дырочек, — это самый первый сорт. Второй сорт жемчуга остается на решете, в котором от ста до восьмисот дырочек. Наконец, третий сорт остается на решете, имеющем до тысячи отверстий.
— Хитро придумано! — сказал Консейль. — А какой, с позволения их чести, получается доход с этой жемчужной ловли?
— Если верить книге Сирра, так цейлонские жемчужные поля ежегодно приносят три миллиона акул.
— Акул!.. — вскрикнул Нед Ленд.
— Франков, с позволения их чести, — заметил Консейль.
— Да, франков! Три миллиона франков, — поправился я. — Но я думаю, что все-таки теперь жемчужные промыслы приносят меньше, чем прежде. Да вот вам пример: американские жемчужные промыслы приносили в царствование Карла V четыре миллиона франков, а теперь всего две трети этой суммы. Общий доход с жемчужной ловли можно оценить в девять миллионов ежегодно.
— А вот я слышал, с позволения их чести, что бывали такие жемчужины, которые очень высоко ценили! — сказал Консейль.
— Бывали, Консейль. Говорят, Цезарь подарил Сервилии жемчужину, которая стоила сто двадцать тысяч франков на наши деньги.
— А я так слыхал, что одна дама растворяла жемчуг в уксусе и пила, — сказал Нед Ленд.
— Клеопатра! — заметил Консейль.
— Чего только эти штучки не выдумают! Ведь у такого жемчужного напитка, должно быть, кошмарный вкус! — сказал Нед Ленд.
— Разумеется, Нед, — отвечал Консейль, — верно, и она не находила в нем ничего хорошего, зато ей было лестно, что она может выпить рюмочку такого уксуса, который стоит сто пятьдесят тысяч франков.
— Очень мне жаль, что не я женился на этой лакомке, — сказал канадец, делая такое движение рукой, которое без слов выражало его мысль.
— Вы? — вскричал Консейль. — Вы — муж Клеопатры!
— Что ж? — отвечал канадец. — Ничего, можете смеяться. Я ведь собирался один раз жениться, и если не женился, так это не моя вина. Я даже купил невесте жемчужное ожерелье — ее звали Кэт Тендер, невесту, — только она вышла за другого. А