Колебаться не приходилось, несмотря на то что я мог и встретиться с капитаном Немо. Я тихо приотворил дверь, но мне показалось, что ее петли произвели сильный шум! Вероятно, этот шум существовал только в моем воображении.
Я пробирался ползком по темным коридорам «Наутилуса», останавливаясь на каждом шагу, чтобы сдержать биение сердца.
Я добрался до угловой двери салона и тихо ее отворил. Салон был погружен в полный мрак. Аккорды органа тихо звучали. Там был капитан Немо. Он меня не видел. Я думаю, и при полном освещении он бы не заметил меня, до того экстаз поглотил его всецело.
Я полз по ковру, опасаясь произвести малейший толчок, шум, который мог бы выдать мое присутствие. Прошло пять минут, пока я добрался до задней двери, выходившей в библиотеку.
Я хотел ее отворить, как вздох капитана Немо приковал меня к месту. Я понял, что он встает. Я даже мельком его видел, так как несколько лучей света проникало из библиотеки в салон. Он шел ко мне, сложив на груди руки, спокойный, скорее скользя, как призрак, чем идя. Его стесненная грудь вздымалась от рыданий. И я слышал, как он прошептал эти слова, последние, которые мне пришлось услышать.
— Всемогущий Боже! Довольно! Довольно!
Был ли это вопль угрызения совести, вырвавшийся из груди этого человека?
Вне себя я бросился в библиотеку. Я поднялся по центральной лестнице и через главный выход направился к лодке.
Я проник через то самое отверстие, как и мои товарищи.
— Бежим, бежим! — воскликнул я.
— Сейчас, — ответил канадец.
Футляр из листового железа, в котором помещалась лодка, был закрыт и заперт на замок. Нед Ленд его открыл, воспользовавшись английским ключом, который имел при себе. Затем он отвинтил гайки, с помощью которых лодка удерживалась на поверхности «Наутилуса».
Вдруг внутри судна послышался шум. Голоса с живостью переговаривались. Что могло случиться? Заметили наше бегство? Я почувствовал, как Нед Ленд вложил мне в руку кинжал.
— Да, — прошептал я, — мы сумеем умереть.
Канадец прекратил свою работу. Только одно слово, повторенное двадцать раз, страшное слово, объяснило мне причину того возбуждения, которое распространилось внутри «Наутилуса»:
— Мальстрим! Мальстрим! — кричал экипаж. — Мальстрим!
Могло ли раздаться при нашем ужасном положении более ужасное слово? Следовательно, мы находились в опасных местах близ норвежского берега. Не был ли «Наутилус» увлечен в эту пучину, в то время когда мы готовились выйти на лодке в море?
Известно то, что во время прилива воды, стесненные между островами Феро и Лофотенскими, вырываются с непреодолимой силой. Они образуют водоворот, из которого еще никогда не выходил ни один корабль. Со всех сторон сюда устремляются чудовищные валы. Они образуют водоворот, справедливо названный «пуп Атлантического океана», вращательная сила которого простирается на пятнадцать километров.
На этом пространстве втягиваются в пучину не только корабли, но также киты и белые медведи арктических стран.
Вот сюда-то «Наутилус» невольно или умышленно и был вовлечен своим капитаном. Корабль уже стал описывать спираль, все более приближаясь к пучине. Точно так же и лодка, еще не успевшая освободиться от судна, уносилась вместе с ним с поразительной быстротой. Я это чувствовал. Я испытывал болезненное головокружение, обычное после продолжительного вращательного движения. Нас охватили страх и ужас, дошедшие до последних пределов. Кровообращение остановилось, нервная деятельность прекратилась, выступил холодный пот, словно пот предсмертной агонии. Какой шум вокруг нашей утлой ладьи! Какие ревы и мычания, которые эхо повторяет на расстоянии многих миль! Какой грохот от этих вод, дробящихся об острые скалы на дне, там, где самые твердые тела разбиваются, где всасываемые стволы деревьев обращаются в мягкую шерсть, по выражению норвежцев!
Какое ужасное положение! Нас качало и бросало из стороны в сторону. «Наутилус» защищался, как человеческое существо. Его стальные мускулы трещали; временами он становился на дыбы, и мы еле-еле удерживались.
— Держаться крепче! — восклицал Нед Ленд. — Надо снова завинтить гайки. Удерживаясь на «Наутилусе», мы можем еще спастись.
Он не успел докончить своей фразы, как раздался треск, гайки сорвались, и лодка, выскользнув из своего гнезда, вылетела и понеслась, словно камень из пращи, в водоворот.
Я ударился головой о железный каркас лодки и от сильного удара потерял сознание.
Заключение
Вот заключение нашего подводного плавания в морях.
Что произошло в эту ночь, каким образом вынесло лодку из страшного водоворота, каким образом Нед Ленд, Консель и я вышли из бездны, этого сказать я не сумею. Но когда я пришел в себя, то лежал уже в хижине рыболова Лофонтенских островов. Оба мои товарища, целые и невредимые, стояли возле меня и пожимали мне руки. Мы поцеловались с восторженным изумлением сердца.
В эту минуту думать о возвращении во Францию не приходилось. Сообщения между Северной и Южной Норвегией весьма редки. Приходилось дожидаться прибытия парохода, который совершает рейс раз в два месяца.
Здесь, в среде этих честных людей, нас приютивших, я пересматривал повествование о моих приключениях. Оно точно. Ни один факт не упущен, ни одна подробность не преувеличена. Это правдивый рассказ о необычайной экспедиции в стихии, которая недоступна для человека, но которую со временем прогресс предоставит в полное его распоряжение.
Поверят ли мне? Не знаю. Не в этом суть после того, что было. Дело в том, что теперь я имею право говорить об этих морях, под водой которых меньше чем за десять месяцев я сделал двадцать тысяч лье, об этом подводном кругосветном путешествии, которое мне предоставило столько чудес при пересечении Тихого и Индийского океанов, Красного и Средиземного морей, Атлантики, северных и южных морей.
Но что произошло с «Наутилусом»? Удалось ли ему побороть втягивающую силу Мальстрима? Жив ли капитан Немо? Продолжает ли он под водами проявлять свое ужасное мщение или остановился перед этой последней гекатомбой? Доставят ли когда-либо волны его манускрипт, который заключает в себе всю историю жизни Немо? Узнаю ли я наконец имя этого человека? Исчезнувший корабль откроет ли нам свою национальность и национальность капитана Немо?
Я надеюсь. Я также надеюсь, что его могущественное подводное судно осталось победителем в море, в его ужасной пучине, и что «Наутилус» вышел невредимым оттуда, где погибло столько кораблей! Если это так, если капитан Немо продолжает плавать в океанах и морях — в этом возлюбленном его отечестве, то пусть утихнет ненависть в его суровом сердце. Пусть созерцание стольких чудес потушит идею мести! Пусть исчезнет в нем карающий судья и его место займет кроткий ученый, исследователь морей. Если его судьба и странна, то она все же величественна, возвышенна. Разве я не вижу этого на себе самом? Разве я не прожил десять месяцев этой необычайной жизнью? И на вопрос, поставленный шесть тысяч лет тому назад Екклесиастом: кто измерил глубины морей? — два человека из всех людей имеют право ответить: капитан Немо и я.