Оуэнс направил самолет на немецкую автоколонну. Первая бомба накрыла последнюю машину, преградив тем самым путь к отступлению.
Следующие авиамашины принялись методично накрывать автомобили немцев смертельными снарядами. Люди выпрыгивали из горящих машин и пытались отбежать как можно дальше от дороги, и поля, но пулеметные очереди с истребителей сопровождения догоняли их, превращая в неподвижное кровавое месиво.
— Штурман, что вы там говорили про инструкцию? — крикнул Оуэнс, заводя бомбардировщик на второй круг.
— Кэп, — перекрикивая рев двигателей, проорал в ответ Рисс, — нам приказано накрыть третью от начала колонны машину. Уничтожить ее вместе с пассажирами.
— Выполняем приказ! — Оуэнс опытной рукой направил самолет на «хорьх» фельдмаршала Роммеля.
Мюллер крикнул в приоткрытую дверь:
— Гюнтер, пригласите ко мне Губера, Пиффрадера, Гейслера и Мейзенгера. Срочно!
Всё. Работа началась.
Только что Гизевиус передал ему по телефону самую свежую информацию: нападение на фюрера состоится 20 июля.
Положив по окончании разговора трубку на место, Мюллер какое-то время смотрел на аппарат в раздумье: звонить Гиммлеру или нет? «Нет», — решил он в итоге. Если люди Бормана успели установить у него в кабинете «прослушку», рейхслейтер может расценить его сообщение как измену. А потому рисковать не следовало. Самому же Борману он сообщит о дате покушения с нейтрального аппарата в каком-нибудь полицейском участке. И лишь после того, как даст задание своим людям.
Шеф гестапо не мог знать, что Гиммлеру уже известно о времени покушения. Час назад Шелленберг сообщил главе РСХА последнюю информацию, полученную, в свою очередь, за три часа до этого от Штольца.
— Гюнтер! — снова крикнул Мюллер и стукнул кулаком по столу, — вы передали мою просьбу?
— Так точно, господин группенфюрер, — резво возник в дверном проеме помощник. — Разрешите доложить. Только что поступило сообщение: тяжело ранен фельдмаршал Роммель.
— И что? — («Нет, Гюнтер иногда бывает невыносим».) — Мне поехать во Францию и сделать ему примочки на голову? Я спрашиваю: вы передали мою просьбу?
— Да, господин группенфюрер.
— Свободны. И прикройте, в конце концов, эту чертову дверь!
Очень хотелось есть. Мюллер давно отвык от нормальной домашней пищи. Женился он в 1924 году на Софи Дишнер, дочери книгоиздателя. Из-за ее папаши, ярого оппозиционера Гитлера, в 1933-м у него были проблемы. Софи родила ему сына и дочь, но потом в семье начались раздоры. Если бы не католическая вера, давно развелся бы. К тому же другие женщины, особенно с годами, возбуждали его несравнимо больше, нежели жена. Особенно Мюллеру нравилась бывшая секретарша Барбара Хельмут. Тугая бабёнка. Если б не война, за стеной сейчас сидела бы она, а не тугодум Гюнтер.
— Хайль Гитлер!
Мюллер вскинул голову.
— А, это ты, Губер. Присядь, сейчас подойдут остальные. Тогда и начнем разговор.
— Ты плохо выглядишь, Генрих.
Старые сослуживцы Мюллера, переведенные им в Берлин из мюнхенской полиции, без свидетелей всегда называли его по имени. Так желал сам группенфюрер. Старая гвардия должна верить в «своего парня» безгранично и в случае чего разбиться в доску, но выполнить даже невозможное.
— Мог бы и промолчать. Я каждое утро вижу себя в зеркале.
— Проклятая работа. — Губер похлопал себя по карманам; — Нет времени не то чтобы отдохнуть, но даже выкурить сигарету.
— Ты же бросил курить.
— Мог бы и промолчать.
Дверь приоткрылась, и в кабинет протиснулся Гейслер.
Мюллер усмехнулся. С каждым из тех, кто сейчас заполнит его кабинет, он проработал не один год. Знал их всех как облупленных. В первую очередь как профессионалов, способных добыть информацию даже из-под земли. Но знал и о том, сколько каждому из них потребуется на это времени. А самое главное, знал, что при любых обстоятельствах все они будут держать язык за зубами.
Наконец явился последний из приглашенных.
— Кто из вас лично знаком с полковником Штауффенбергом? — Мюллер сходу приступил к делу, вперив в присутствующих пристальный взгляд.
— Я, — откликнулся Пиффрадер. — Точнее, знаком не столько с ним, сколько с его братом.
— Отлично. Гейслер, подбери две группы для внешнего наблюдения. Объект — Штауффенберг. Докладывать мне обо всех передвижениях полковника. Регулярно и в любое время суток. Пиффрадер, ты с третьей группой организуешь наблюдение за Троттом и Хофаккером. Надеюсь, мне не надо напоминать, кто эти люди?
— Я все понял, Генрих.
— И не вздумай попасть на глаза Бертольду, брату полковника. Мейзингер, а твоя задача — организовать постоянное наблюдение за Бендлерштрассе, 36.
— За штабом резервной армии генерала Фромма?
— Тебя что-то удивляет в моем приказе? — Мюллер недобро прищурился. — С каких это пор у тебя появилась нездоровая привычка задавать лишние вопросы?
— Просто…
— Засунь свое «просто» глубоко в карман и не доставай долгодолго.
— Я-то готов молчать. А вот они не будут.
— Кто — «они»?
— Резервисты. Если заметят «наружку».
— А ты сделай так, чтоб не заметили. — Мюллер поморщился: во время подобных срывов тупая боль мгновенно сжимала желудок, доводя порой до слез. — Губер, проверь нашу охрану на телеграфе, радиостанциях, вокзалах. Если заметишь хоть что-то подозрительное, немедленно сообщи. Всё. Приступайте к работе. — Как только все поднялись, Мюллер добавил: — И главное. Никто не должен даже догадаться о ваших действиях. Причем особый упор я делаю на слове «никто».
Хозяйка квартиры провела к комнате Гизевиуса гостей: полицай-президента Гельдорфа и начальника V управления (криминальная полиция) РСХА Артура Небе. Оба входили в состав антигитлеровской оппозиции.
— Что-то случилось? — спросил их «Валет», плотно прикрыв дверь. — Мы же договорились: никаких встреч до завтрашнего дня.
— Извините, Ганс, но дело требует вашего внимания. — Гельдорф присел на стул, а Небе, немолодой, но довольно привлекательный мужчина, остался стоять рядом с хозяином. — Рассказывайте, Артур.
— Дело вот в чем, господин Гизевиус, — заговорил Небе. — Подолгу службы мы, помимо проведения обычных расследований, занимаемся также изучением последствий разного рода взрывов. И недавно пришли к следующему выводу: во время взрыва стопроцентно уничтожается все, что находится в радиусе нескольких метров от эпицентра взрывного устройства. Но в трех из семи случаев предмет или живое существо, находившиеся в самом эпицентре, остаются неповрежденными.
— Как это понимать? — Гизевиус пока с трудом воспринимал новую для него информацию.
— А так, наш дорогой друг, — вмешался Гельдорф, — что даже если полковник поставит завтра портфель прямо у ног Гитлера, тот может остаться в живых.
«Господи праведный, — сердце Гизевиуса болезненно сжалось, — этого еще не хватало!».
— И… что же теперь делать?
— Выход один. Взрыв должен произойти в закрытом бетонном помещении. Тогда, по данным экспертов, результат будет стопроцентно положительным, — подвел черту Небе.
— Но Гитлер в последнее время проводит совещания исключительно в деревянных и наземных строениях. На свежем, можно сказать, воздухе. Значит, исход взрыва может оказаться непредсказуемым. — Гельдорф осмотрелся в поисках воды: его мучила жажда.
— И что же вы хотите услышать от меня? — спросил Гизевиус у Небе.
— Вам следует срочно встретиться с генерал-полковником Беком и убедить его устроить завтрашнее совещание под землей. В недавно построенном бункере, — со знанием дела произнес криминалист.
— Но как он это сделает?!
— Понятия не имею. И тем не менее Бек должен выполнить данное условие. Иначе вся акция теряет смысл.
— Жалко только Штауффенберга. — Гельдорф наконец нашел в шкафу початую бутылку вина и сделал несколько глотков прямо из горлышка. — Если Гитлер не выпустит его из зала совещаний, он погибнет вместе с ним.
«Или бомба не взорвется и Гитлер останется жив», — помрачнел «Валет».
«Моя любимая девочка,
К сожалению, тот мир, в котором мы живем, это не волшебная страна, как поется в песне, а мир, где идет борьба за выживание. Вполне естественная, а потому чрезвычайно жестокая борьба не на жизнь, а насмерть. Единственным утешением для нас, мужчин, в это кошмарное время являются наши любимые. Вот и у меня есть любимая — самая необыкновенная, лучшая из всех! Любовь моя, помни, я всегда с вами, какие бы дни ни настали,
А потому прошу тебя: срочно отправь детей в Аусзее! Только сделай это тихо, без лишнего шума. Не хочу, чтобы языки соседей трепали потом по всем углам, что мы используем служебный транспорт в личных целях, И постарайся поскорее сдать в аренду дом в Шварцваальде. Только не продешеви.
Как странно, что после объяснений в любви приходится возвращаться к обыденным мирским проблемам. Но иначе нельзя. Не грусти, любимая.
Твой М»
Борман заклеил конверт. Завтра утром письмо будет уже у Герды: Вальтер об этом позаботится. Главное, чтобы жена сообразила выполнить его инструкцию немедленно. А теперь спать. С завтрашнего утра наступят сутки напряженного труда.
— Генрих, Штауффенберг только что покинул свою квартиру в Ванзее.
— Один?
— Нет, с братом.
— Чем поехали? Пошли пешком? Куда? Мне что, из тебя по слову вытягивать?
— Никак нет, группенфюрер. Сели в легковой автомобиль штаба резервной армии. Двинулись в сторону Берлина. Следовать за ними?
— Оставайся на месте. Может, к тебе еще гости пожалуют.
— Ты не боишься? — Бертольд с волнением взглянул на брата.
— Нет. Хотя, пожалуй, некоторое чувство беспокойства все же испытываю, — ответил полковник. — На всякий случай: если что-то пойдет не так, как мы запланировали, постарайся незаметно исчезнуть из Германии.