Геббельс удовлетворенно заложил руки за спину: Шпеер ответил почти так, как он того хотел. Теперь осталось посвятить его в свои планы.
— А вы уверены, герр доктор, что в Берлин первыми войдут англичане? Лично я в этом очень сомневаюсь. Русский каток сметает все на своем пути. А потому наша столица станет скорее всего самым
страшным эпилогом, который только может придумать больной человеческий рассудок. Здесь будут драться за каждый дом, за каждую комнату, за каждый квадратный метр.
— Я уверен, что немцы не сдадут столицу врагу.
— А при чем здесь немцы? — Геббельс и не думал скрывать усмешку. — Я хочу, чтобы не немцы дрались с русскими. А чтобы русские убивали англичан и американцев. За каждый дом и за каждый метр. Только в этом случае мы еще сможем уберечь некое подобие державы. Если же этого не произойдет, Германия станет для них мусором, который союзники в своих планах давно уже выкинули на помойку. Они жаждут безоговорочной капитуляции. Надо же, Рузвельту, представителю цивилизованной, как вы выразились, нации, пришло такое в голову! А вы знаете! что следует за словами «безоговорочная капитуляция»? Гибель Германии. Раздел ее на равные доли. Именно доли, потому что ее будут делить как праздничный пирог. На всех желающих. Единственные, кто не будет ничего решать в нашей с вами Германии, это будем мы сами, немцы. А потому я вижу задачу в том, чтобы разрушить Тройственный союз. И тем самым облегчить участь Германии.
Геббельс налил себе воды, но пить не стал.
— Вы правы, доктор, — неожиданно вернулся к началу разговора Геббельс. — Мы сделаем пышные похороны. С факелами. Ночью. Так, чтобы вся Европа, весь мир снова вздрогнул от выкриков тысячи глоток молодых наци! А после мы сорвем планы союзников. В чем вы мне поможете. Спросите, каким образом? Разрешите пока сохранить детали в тайне. Пусть дальнейшее развитие событий станет для вас сюрпризом. Впрочем, не только для вас. Кстати, у меня появилась еще одна идея. Честно признаюсь: впервые она пришла мне в голову на совещании у Геринга. В тот момент, когда зачитывался доклад о проблемах на Восточном фронте.
— Можно поинтересоваться, что за идея?
Геббельс все-таки сделал один глоток, поставил стакан на стол, а потом наклонился к Шпееру и тихонько произнес:
— Господин министр, нам срочно нужен египтолог. Точнее, специалист по бальзамированию трупов.
Гизевиус, сойдя на перрон, первым делом огляделся по сторонам. И не из желания провериться на наличие наблюдения, а от переполнявших его чувств.
Казалось, он покинул Цюрих не две недели, а как минимум два столетия назад.
Ни единого военного мундира, ни одного черного кителя. Ни криков, ни плача, ни сирен. Ни одного разрушенного здания. Мирная жизнь протекала мимо, окружая со всех сторон. Со всеми радостями, которые может себе позволить только мирная жизнь. Слезы — разве что от радости. Крики — разве что от счастья. И тишина. Мирная тишина.
С минуту дипломат стоял не двигаясь, а потом суета жизни увлекла его за собой. Подхватил небольшой чемодан, он направился на привокзальную площадь, где жестом остановил такси.
Водитель вышел из машины, уложил груз в багажник, приоткрыл заднюю дверцу:
— Прошу.
Однако стоило Гизевиусу расположиться на сиденье, как с обеих сторон в машину впрыгнули мужчины незапоминающейся внешности и, зажав его своими телами, захлопнули за собой двери. На переднем сиденье тем временем вальяжно расположился пожилой человек в дорогом костюме.
— Господин Бонхоффер, — первым, естественно, заговорил пожилой, — нас попросили сопроводить вас до Берна.
— Но я не еду в Берн. — «Валет» почувствовал сухость в горле. — Это недоразумение.
— Как вам будет угодно, — пожал плечами пожилой. — Но у нас приказ доставить вас именно в Берн.
Плечи Гизевиуса поникли. Ничто ему не помогло. Ни то, что он не пошел к Штольцу. Ни то, что достал билет сам, а не воспользовался услугами гестапо. Все насмарку. Они все равно его выследили. Они — это наверняка гестапо.
— Можно задать вопрос?
Пожилой отрицательно качнул головой:
— Нежелательно.
Мюллер долго, минут сорок, листал папку с делом Куркова. Сергей сидел напротив и безучастно наблюдал за столь дотошным следователем, представившимся ему Шлейхером. От скуки он начал изучать внешность гестаповца, запоминая ее при этом почти с фотографической точностью. Мужик невысокого роста, редкие волосы, глубокие залысины со стороны лба, тонкие губы, твердый крепкий подбородок. На переносице характерные тени: носит очки. Хотя тщательно это скрывает. К примеру, как сейчас. Дурная привычка: когда читает, страницу придерживает левой рукой, а пальцами правой выбивает незатейлевую мелодию по столешнице.
Мюллер оторвался от чтения и еще раз внимательно оглядел молодого человека.
— Фамилия, имя?
— Курков Александр. — Солдат сделал паузу и добавил: — Петрович.
— Легенда меня не интересует. Настоящее имя.
— Шилов Сергей Иванович. Родился в Ставрополе…
— Достаточно. — Мюллер кивнул на материалы уголовного дела: — Это ваши подвиги здесь описаны?
— Мои.
— Кроме воровства, чем еще зарабатывали на существование?
Курков неопределенно пожал плечами:
— Разным. В основном физическим трудом. Но этим на, как вы выразились, существование, особо не заработаешь.
— Вы знаете, что в Германии не приветствуется воровство? Наши законы очень строги к желающим завладеть чужой собственностью.
— А я и не собираюсь воровать.
— Чем же вы собираетесь заниматься в будущем?
— До будущего нужно сперва дожить. А там как карта ляжет.
— Воровской сленг приберегите для другого случая. Почему решили перейти на нашу сторону?
— На той стороне я не нашел для себя ничего хорошего. А здесь Европа. Другой уровень.
— Больший выбор благ?
— Зачем же так? Я ведь свои мозги могу применить и в мирных целях. И не только себе капитал составить, а и обществу пользу принести.
— Кстати, по поводу пользы обществу. — Мюллер раскрыл папку на нужной странице. — Расскажите, при каких обстоятельствах вы застрелили капитана Шталя?
Курков протестующе вскинул руку:
— Я защищался, а не убивал его.
— Я сформулировал вопрос некорректно? Лично мне разницы не видится.
— Потому что вы находитесь по ту сторону стола. Вы сказали, что я застрелил, но это можно расценить как преднамеренное убийство. И потому я с вашими словами не согласен.
Лицо шефа гестапо не выражало никаких эмоций. Казалось, будто он знает все слова арестованного наперед.
— Вы довольно неплохо разбираетесь в нюансах речи.
— А как же иначе? Бывает, судья сделает ошибку в таком нюансе, и срок увеличивается на несколько лет.
— Хорошо. Расскажите свою версию произошедших событий. И без нюансов.
Пока Курков детально излагал события последних двух суток, Мюллер с любопытством его разглядывал. Как, черт побери, этот парень смог за короткое время соединить несоединимое? Бургдорфа искали несколько десятков человек. Целенаправленно. С использованием всего арсенала гестапо. А сидящий напротив варвар с ним просто случайно столкнулся. Так сказать, нежданная встреча. Гизевиус не пришел на встречу со Штольцем, зато, кажется, ему нашлась достойная замена.
— Стоп, — остановил Мюллер рассказ Куркова. — Теперь подробнее о сражении возле метро.
Сергей начал издалека, и Мюллер, склонившись к столу, вновь углубился в размышления. Да, похоже, встреча с двойником действительно случайность. Превратность судьбы. Или насмешка. Как ни назови, а парнишка все равно обскакал его подчиненна. А выигрывает не тот, на кого ставят, а тот, кому фарт сопутствует.
Телефонный звонок разом оборвал и рассказ одного, и раздумья другого.
— Слушаю. — Группенфюрер умел молниеносно переключаться на новую информацию.
— Господин генерал… — «Мельник» плотнее прижал трубку к уху: и без того высокий голос Кнохена от возбуждения буквально звенел и его мог услышать русский. Плюс ко всему эта дурная привычка называть всех по званию.
— Что?
— Мейзингер погиб.
Мюллеру понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное.
— Каким образом?
— Убили. Водопроводной трубой.
— Подозреваемый?
— Сбежал.
«За решетку! — хотелось заорать на весь кабинет. — Всех за решетку!» Однако ответ прозвучал спокойно:
— Оставайтесь на месте. — Мюллер опустил трубку на рычаг. — Вот что, господин Шилов. До моего возвращения вы останетесь в нашем уютном заведении. А чтобы вам не было скучно, изложите свой рассказ в письменном виде. Со всеми подробностями. И попрошу ни одной не забыть. Это в ваших интересах.
Пока машина пробиралась сквозь заторы и пробки, образованные вследствие недавнего авианалета, пальцы шефа гестапо выбивали по кожаной спинке кресла тирольский танец.
«Ай да БургдорфІ — Мюллер нервно покусывал нижнюю губу. — Недооценили мы его. Хотя почему «мы»? Я недооценил! Я один. Шилов наверняка о корректоре не упомянет. И правильно сделает. Не дай бог, кто-нибудь захочет взглянуть на показания русского. Не нужно, чтобы кто-то еще знал, как пересеклись их дорожки. Но каков же подлец корректор…»
Машина притормозила рядом с подбитым танком. Мюллер поздоровался со всеми сразу и, слушая доклад Тимана, прошел в сопровождении сотрудников к трупу Мейзингера.
Тиман и Кнохен, если верить их устному отчету, уже тщательно осмотрели труп коллеги и пришли к интересным выводам.
— Судя по всему, их было двое, господин группенфюрер. Смотрите, — Кнохен откинул серое одеяло, позаимствованное из подземного логова Бургдорфа, и глазам Мюллера предстал обнаженный труп Мейзингера. Глубокая рана в области паха и, естественно, вздутие.
— Не говори загадками. — Мюллер не отрываясь смотрел на труп,
— Сначала ему дали пинком по яйцам, а после связали.
— Слова подбирай. — Мюллер склонился над покойником. — По голове, судя до всему, тоже ударили. А умер от удушья. — В шефе гестапо вновь проснулся следователь-криминалист, каковым он являлся добрый десяток лет. — Почему решили, что их было двое?