— Вы говорили, что мое леченіе еще не докончено. Пожалуйста, не устройте такой штуки, чтобы оставить меня, какъ говорится, на бобахъ! Вѣдь если вы теперь умрете, я окажусь совсѣмъ на мели. Я готовъ всячески за вами ухаживать, не требуя за это съ васъ никакой платы, или хотя-бы даже скидки съ вашего гонорара, на что имѣлъ-бы несомнѣнное право!.. Какъ это, однако, могло случиться, что я остаюсь здоровымъ въ то время, какъ всѣ кругомъ захворали?..
— Благодаря сдѣланнымъ вамъ прививкамъ, вы обезпечены отъ зараженія міазмами, — отвѣчалъ Сюльфатенъ прерывающимся голосомъ. — Предложите гостямъ разъѣхаться. Тѣ, кто не входилъ въ эту комнату, отдѣлаются… легкой головной болью.
Ла-Героньеръ продолжалъ такимъ образомъ служить живою рекламой для новаго изобрѣтенія Филоксена Лорриса. Невоспріимчивость его къ заразѣ явилась блестящимъ подтвержденіемъ цѣлесообразности теоріи общеобязательныхъ прививокъ національнаго и патріотическаго лекарства, которую великій ученый развивалъ Арсену Маретту. До сихъ было достовѣрно извѣстно лишь, что это лекарство исцѣляло отъ пагубныхъ посдѣдствій переутомленія. Теперь-же несомнѣнно выяснилось, что примѣненіе его въ формѣ прививокъ дѣлаетъ организмъ невоспріимчивымъ къ милліонамъ микробовъ, распространившихся въ атмосферѣ вслѣдствіе несчастнаго случая съ новоизобрѣтеннымъ аппаратомъ Филоксена Лорриса.
VII
Катастрофа въ домѣ Филоксена Лорриса. — Тридцать три мученика науки. — Возникновеніе новой, несуществовавшей передъ тѣмъ, заразной болѣзни. — Серьезный философскій трудъ г-жи Лоррисъ. — Знаменитый ученый оказывается въ крайне затруднительномъ положеніи.
Домъ Филоксена Лорриса обращенъ въ больницу. Изъ тридцати четырехъ особъ, вошедшихъ въ маленькую залу, гдѣ находился резервуаръ съ сгущенными міазмами, тридцать три заразились. Одинъ только Адріенъ Ла-Героньеръ остался вовсе незатронутымъ. Прочіе гости великаго ученаго, не входившіе въ зараженную залу, отдѣлались легкимъ нездоровьемъ, которое на другой же день быстро разсѣялось.
Больные остались въ домѣ Филоксена. Дамы были размѣщены по особымъ комнатамъ, а мужчины — въ парадныхъ аппартаментахъ, раздѣленныхъ ширмами на небольшія больничныя палаты. Къ счастью, эпидемія дѣйствительно оказалась не изъ тяжелыхъ, хотя и представляла чрезвычайное разнообразіе симптомовъ, одновременно напоминавшихъ множество другихъ уже извѣстныхъ заразныхъ болѣзней.
Благодаря счастливой случайности, Жоржъ Лоррисъ, его мать и Эстелла находились какъ разъ на противуположномъ концѣ дома въ то время, когда въ маленькой залѣ разразилась по неосторожности Сюльфатена эпидемія. Они отдѣлались поэтому легкимъ недомоганіемъ вродѣ мигрени, сопровождавшейся головокруженіемъ, могли тотчасъ-же принять на себя завѣдываніе больницей, которую пришлось устроить тутъ-же въ домѣ и всецѣло посвятить себя уходу за больными. Филоксенъ Лоррисъ, Сюльфатенъ и Арсенъ Мареттъ лежали въ одной и той-же палатѣ. Они больше другихъ надышались ядовитыми міазмами, а потому заразились сильнѣе, чѣмъ всѣ прочіе гости. У всѣхъ трехъ обнаруживалось поэтому сильнѣйшее горячечное состояніе.
Филоксенъ Лоррисъ и Сюльфатенъ все время ссорились и перебранивались другъ съ другомъ. Великій ученый, въ пылу горячности, осыпалъ своего сотрудника ѣдкими насмѣшками и желчными упреками.
— Вы, г-нъ инженеръ-медикъ, съ позволенія сказать, оселъ! — говорилъ онъ. — Настоящій ученый никогда не позволилъ-бы себѣ подобной разсѣянности! Даже такой легкомысленный вертопрахъ, какъ мой молокососъ Жоржъ, не сдѣлалъ-бы ни за что на свѣтѣ такой пакости. Я, призваться, считалъ васъ человѣкомъ совсѣмъ иного пошиба!.. Какое разочарованіе! Какой скандалъ! Вѣдь наше грандіозное предпріятіе провалится теперь изъ-за васъ!.. Вы сдѣлали меня посмѣшищемъ передъ лицомъ всего ученаго міра!.. Это вамъ даромъ не пройдетъ! Я предъявлю къ вамъ искъ судебнымъ порядкомъ и потребую возмѣщенія проторей и убытковъ за неудавшееся предпріятіе!
Что касается до Арсена Маретта, то онъ въ безсознательномъ бреду декламировалъ отрывки рѣчей, произнесенныхъ въ палатѣ депутатовъ, или-же цѣлыя главы изъ своей «Исторіи непріятностей, причиненныхъ мужчинѣ женщиной». Иногда онъ воображалъ себя дома, принималъ Сюльфатена за свою жену, обращался къ нему съ самыми краснорѣчивыми филиппиками и говорилъ:
— Ахъ вы, смѣшная, безсовѣстная старуха! И къ чему вы, спрашивается, вернулись?.. Вамъ хочется опять забрать въ когти прежнюю вашу жертву и снова наслаждаться моими мученіями?..
Дѣвица Бардо, докторъ всѣхъ наукъ и одна изъ самыхъ блестящихъ медицинскихъ свѣтилъ Парижа, черезъ недѣльку совсѣмъ поправилась. Въ первое время она страшно разсердилась и совершенно серьезно намѣревалась возбудить противъ Филоксена Лорриса судебное преслѣдованіе, но ея негодованіе улеглось, когда она принялась изучать новую болѣзнь, сначала на себѣ самой, а потомъ и на другихъ. Болѣзнь оказалась дѣйствительно очень интересной. Ее никоимъ образомъ нельзя было принять за видоизмѣненіе какой либо изъ признанныхъ и классифицированныхъ уже заразныхъ горячекъ. Въ первой своей фазѣ она представляла много общаго одновременно съ ними всѣми, проявляясь самыми разнообразными, сложными и хитросплетенными симптомами, осложнявшимися не менѣе странными аномаліями. Затѣмъ однако ея теченіе внезапно становилось въ высшей степени необычайнымъ и своеобразнымъ.
He подлежало ни малѣйшему сомнѣнію, что это была совершенно новая болѣзнь, созданная въ лабораторіи Филоксена Лорриса и начавшая, мало по малу, эпидемически распространяться оттуда по всему Парижу. Нѣсколько случаевъ ея было уже констатировано въ самыхъ различныхъ кварталахъ. Распространеніе заразы слѣдовало, повидимому, приписать тому обстоятельству, что ее разнесло по всему городу вѣтромъ, когда Ла-Героньеру вздумалось открыть настежъ окна въ маленькой залѣ, гдѣ находился резервуаръ съ сгущенными міазмами. Могло случиться, впрочемъ, что болѣзнетворные зародыши были разсѣяны гостями, которые вернулись домой, ощущая лишь легкое недомоганіе. Какъ бы ни было, образовалось нѣсколько очаговъ, изъ которыхъ эпидемія послѣдовательно расходилась во всѣ стороны, принимая вмѣстѣ съ тѣмъ все болѣе опредѣленный характеръ.
Выслушавъ нѣсколько докладовъ дѣвицы Бардо, инженеръ-медика и доктора всѣхъ наукъ, медицинская академія назначила коммиссію изъ врачей обоего пола для всесторонняго изученія новой болѣзни. Коммиссіи этой было поручено сорвать маску съ таинственной незнакомки, — заключить эпидемію въ рамки научной классификаціи и отыскать для нея соотвѣтствующее имя. Желаемаго соглашенія на этотъ счетъ, однако, не послѣдовало. Каждый изъ членовъ коммиссіи подготовилъ особый мемуаръ, въ которомъ высказывалъ свои особыя заключенія и предлагалъ для повой болѣзни особое наименованіе. Разладъ, обнаружившійся при такихъ условіяхъ среди послѣдователей Эскулапа, тѣмъ болѣе угрожалъ философскому спокойствію, свойственному этой корпораціи, что мнѣнія медицинскихъ свѣтилъ радикально расходились также и по вопросу о леченіи новой эпидеміи. Къ счастію, Филоксенъ Лоррисъ наконецъ выздоровѣлъ. Въ промежуткѣ между двумя приступами горячки геніальный умъ великаго ученаго обратилъ вниманіе на выяснившійся фактъ полнѣйшей невоспріимчивости Адріена Ла-Героньера къ зараженію микробами новой эпидеміи. Эта невоспріимчивость, очевидно, обусловленная предшествовавшими прививками національнаго и патріотическаго лекарства, послужила для Филоксена драгоцѣннымъ указаніемъ. Чтобы провѣрить на опытѣ блеснувшую у него мысль, онъ сдѣлалъ самому себѣ прививку и черезъ два дня совершенно поправился. Великій ученый не счелъ, однако, нужнымъ вступать въ какія-бы ни было объясненія съ коммиссіей врачей, — оставилъ ихъ судить и рядить о наименованіи новой болѣзни и наилучшихъ способахъ ея леченія, а самъ тѣмъ временемъ сдѣлалъ прививку всѣмъ находившимся въ его домѣ больнымъ и, къ величайшему изумленію медицинскаго факультета, сразу поставилъ ихъ на ноги. Исторія съ новой эпидеміей, надѣлавшая втеченіе приблизительно двухъ недѣль столько шума во вредъ репутаціи геніальнаго изобрѣтателя, внезапно приняла иной оборотъ. Враги Лорриса воспользовались, правда, благопріятнымъ случаемъ для того, чтобъ подпустить ему массу шпилекъ и выставить въ смѣшномъ видѣ несчастную случайность съ изобрѣтенными міазмами.
Когда, однако, Филоксенъ Лоррисъ и его сотрудникъ Сюльфатенъ, возставъ съ одра болѣзни, мгновенно вылечили себя самихъ и всѣхъ больныхъ, находившихся у нихъ въ домѣ, тогда какъ медицинскій факультетъ все еще блуждалъ въ дремучемъ лѣсу взаимно противорѣчащихъ гипотезъ и невообразимо странныхъ теорій касательно невѣдомой новой болѣзни, — общественное мнѣніе разомъ неремѣнило фронтъ. Лорриса и Сюльфатена провозгласили мучениками науки. Со всѣхъ сторонъ посыпались имъ поздравительные адресы.
Итакъ, они были признаны мучениками науки. Всѣ гости, присутствовавшіе у нихъ на вечерѣ, удостоились до извѣстной степени той-же чести. Дѣйствительно, всѣ въ большей или меньшей степени хворали и тѣмъ самымъ пріобрѣли законное право на пальму мученичества.
Наиболѣе вліятельныя и лучше всего освѣдомленныя газеты воздавали имъ публично почести и обстоятельно описывали вынесенныя ими муки.
Телефоноскопическая газета «Эпоха», издатель-редакторъ которой, Гекторъ Пикфоль, былъ тоже на пресловутомъ вечерѣ и слѣдовательно принадлежалъ къ числу мучениковъ науки, напечатала жирнымъ шрифтомъ на первой своей страннцѣ слѣдующую замѣтку:
«Въ то самое мгновеніе, когда знаменитый изобрѣтатель, великій Филоксенъ Лоррисъ, готовился увѣнчать свою карьеру, подаривъ сперва Франціи, а затѣмъ и всему остальному человѣчеству не одно, какъ говорили объ этомъ первоначально, a цѣлыхъ два колоссальныхъ открытія, онъ чуть не погибъ жертвою грандіозныхъ своихъ опытовъ, вмѣстѣ съ отборнымъ цвѣтомъ столичнаго нашего общества».
«Да, Филоксенъ Лоррисъ сдѣлалъ не одно, а цѣлыхъ два колоссальныхъ новыхъ открытія, первое изъ которыхъ должно произвести коренной переворотъ въ военномъ искусствѣ и окончательно выбить его изъ прежней колеи, а второе — произвести подобный-же переворотъ въ врачебномъ искусствѣ, заставивъ его покинуть избитыя тропы, по которымъ оно блуждаетъ еще со временъ Гиппократа».