По данным следствия установлено, что брат Л.Л. КОЛЛЕНБЕРГ - Григорий (Герш) КОЛЛЕНБЕРГ, член комсомола, служащий обувной фабрики б. Коган в гор. Николаеве, действительно значился в списках расстреляных б. ген. СЛАЩЁВЫМ в гор. Николаеве 20 ноября 1919 г.
Психиатрической экспертизой в отношении Л.Л.КОЛЛЕНБЕРГ установлено, что последний страдает тяжёлым расстройством нервной системы и в отношении совершённого им преступления его надлежит считать невменяемым.
На основании вышеуказанного мы полагаем дело КОЛЛЕНБЕРГ Л.Л. следствием прекратить, освободив его из под стражи.
Зам. пред ОГПУ Г. ЯГОДА"
Решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 25 июня 1929 г. предложение Генриха Ягоды было принято, и младший брат №39 из первого документа был освобожден.
Мораль придумайте сами.
***
А через двадцать с лишним лет после окончания Гражданской войны автор «Солнца мертвых» русский писатель Иван Сергеевич Шмелев, потерявший в Крыму сына, напишет в письме О. А. Бредиус-Субботиной 30 июня 1941 года:
«Я так озарен событием 22. VI, великим подвигом Рыцаря, поднявшего меч на Дьявола. Верю крепко, что крепкие узы братства отныне свяжут оба великих народа. Великие страдания очищают и возносят. Господи, как бьется сердце мое, радостью несказанной».
А еще четыре месяца спустя, 9 октября 1941 года, сообщит ей же: «Я ждал. Я так ждал, отзвука, — благовестия ждал — с „Куликова поля“! Я его писал ночами, весь в слезах, в дрожи, в ознобе, в вере … Я не обманулся сердцем, Преподобный отозвался… Я услыхал фанфары, барабан — в 2 ч. 30 мин., — специальное коммюнике: прорван фронт дьявола, под Вязьмой, перед Москвой, армии окружены… идет разделка, Преподобный в вотчину свою вступает, Божье творится…».
«Идет разделка» - это, надо полагать, про сотни тысяч 18-20 летних призывников, попавших в плен после Вяземской операции, про десятки тысяч бывших соотечественников, медленно уморенных голодом в немецком пересыльном лагере дулаг № 184 в Вязьме.
Это одна из самых страшных трагедий Второй мировой, здесь уж точно многие-многие тысячи в землю ушли, умерли страшной смертью, но никто про это сегодня не вспоминает – нету никому от этого политического профита, вот и не бередят рану.
Снова и снова повторю я: ненависть – вот ключевое слово, описывающее и крымский террор, и Гражданскую войну в целом.
Нутрянная, звериная ненависть, пропитывающая все существо человеческое. Медленно, по капле, выпивающая душу и не ржавеющая десятилетиями, как у Шмелева.
Это все тот же прорыв Инферно и те же демоны Гражданской войны, о которых я уже много раз говорил.
Нам очень повезло – это знание минуло нас.
Поэтому не нам судить живших тогда – ни Слащева, ни Землячку, ни Шмелева, ни Колленберга…
Ни-ко-го.
Валькирия
Безусловно, репутация у Землячки была однозначной – ее боялись все, сверху донизу. Никто лучше нее не умел «поставить контингент навытяжку», поэтому ее и определили в Комиссию советского контроля, где она оказалась точно на своем месте. Ведь Комиссия занималась проверкой исполнения решений Совета народных комиссаров и контролем расходования денежных средств и материальных ценностей.
В личном фонде революционерки в Музее современной истории России я обнаружил забавную фотографию.
На ней вообще нет людей, только крыша здания.
На обороте - надпись: «Р. С. Землячка, Ваш приказ выполнили. Крыша уже не течет. Директор завода А. Филатов».
Мне сразу вспомнилось известное стихотворение пролетарского поэта Демьяна Бедного:
От канцелярщины и спячки
Чтоб оградить себя вполне,
Портрет товарища Землячки
Повесь, приятель, на стене!
Бродя потом по кабинету,
Молись, что ты пока узнал
Землячку только на портрете,
В сто раз грозней оригинал!
Но Землячку не только боялись, ее еще и любили. Любили, несмотря на слова Льва Овалова, которыми он завершил свою биографическую повесть:
«Она была суха и замкнута, и это понятно. Человек, можно сказать, совершенно лишенный личной жизни. Все без остатка отдано партии. Всю жизнь она подавляла в себе личные эмоции. Поэтому многие считали ее равнодушной, а некоторые даже недолюбливали.
Да и сам я думаю, что любить ее в том сентиментальном смысле, как это обычно понимается, будто и не за что.
Так почему же все-таки я сделал Землячку героиней своей повести? Я не оговорился. Она прожила героическую жизнь, хотя и не стремилась совершать героические поступки. Изо дня в день выполняла она свою будничную работу, но работа эта была работой Коммунистической партии, а будни — буднями Октябрьской революции.
Редко встречаются такие целеустремленные люди».
С Оваловым категорически не согласен знаменитый полярник Иван Дмитриевич Папанин, который во времена Гражданской работал с ней вместе в Крыму, будучи комендантом Крымской Чрезвычайной комиссии.
В своей книге «Лед и пламень» он пишет:
«Говорят, у каждого человека есть свой ангел-хранитель. Не знаю, у кого как, но у меня такой ангел был — Розалия Самойловна Землячка. Знал я ее не один десяток лет. И добрым ее отношением не злоупотреблял. Во всяком случае, лично для себя я ничего не просил у этой на редкость чуткой, отзывчивой женщины. Она прожила нелегкую жизнь, испытала и царские застенки, и тюрьмы, не раз смотрела смерти в лицо. И, сколько я ее помню, работала, не жалея сил.
<...>
Удивительным человеком была Землячка. Она не уставала заботиться о людях. Годы спустя, уже тяжело больная, Землячка нередко звонила мне по телефону:
— Сердце не жмет?
Мы были с ней сердечниками и одинаково реагировали на изменение погоды.
В 1940 году торжественно отмечалось двадцатилетие освобождения Крыма от белогвардейщины. Я, только поднявшись после инфаркта, получил приглашение приехать на торжества. Об этом узнала Розалия Самойловна. Не представляю, когда она успела переговорить с врачами, но в Крым полетела телеграмма:
«Симферополь. Секретарю обкома партии Булатову.
Ввиду тяжелого состояния здоровья Папанина Ивана Дмитриевича, находящегося на излечении, Совнарком Союза категорически возражает против его поездки в Симферополь для участия в торжествах двадцатилетия освобождения Крыма от белогвардейцев. Прошу передать мое сердечное поздравление со славной годовщиной.
Зампредсовнаркома Союза ССР — Землячка».
Мы с ней периодически встречались не только во время работы, но и, к сожалению, в больнице. Во время Великой Отечественной войны Розалия Самойловна возглавляла организацию госпитального дела и отдавала ему всю душу. Если наша госпитальная служба оказалась на высоте, в этом немалая заслуга Розалии Самойловны. Раненых было в иные периоды — она мне рассказывала — десятки тысяч. Землячка добивалась, чтобы человек не только выжил, но и вернулся в строй, чтобы не стал калекой».
Но те ранние двадцатые, когда мои герои учились в МГА, были особым временем. Страна, едва выжившая в Гражданскую, оживала. Это была своеобразная весна, время цветения, улыбок и беспричинной радости. Это был взлет всех искусств, время дискуссий и открытий, время предвкушения побед и начала строительства нового мира.
Время искреннего и безудержного оптимизма.
Время - вперед!
Взвивайся, песня,
рей, моя,
над маршем
красных рот!
Впе-
ред,
вре-
мя!
Вре-
мя,
вперед!
Вперед, страна,
скорей, моя,
пускай
старье
сотрет!
Впе-
ред,
вре-
мя!
Вре-
мя,
вперед!
Эта весенняя атмосфера середины двадцатых навсегда осталась в памяти у живших тогда. И это особое состояние души отложилось и на людях, которые были рядом в те годы.
Возможно, поэтому с 20-летним коммунистами из Московской горной академии, постоянно толкавшимися у нее в райкоме, у Землячки сложились, как мы увидим позже, совершенно особые отношения.
С одной стороны – она годилась им в матери. С другой, несмотря на разницу в возрасте, они были братьями по крови – своей и чужой, пролитой там, на Гражданской.
Эти подросшие, но еще не заматеревшие «волчата Революции» стали для нее – нет, не детьми. Детей у нее никогда не было.
Воспитанниками.
В красивом доме на Пятницкой она их натаскивала, как суровая и даже злобная волчица натаскивает щенят – периодически покусывая до крови. Учила Служению Революции – так, как она это Служение понимала.
И эти уроки остались с ними на всю жизнь.
От этих ранних двадцатых с мечтами, солнцем и счастьем осталась только одна фотография, снятая на ступеньках того самого «дома со львами». На ней председатель Замоскворецкого райкома РКП (б) Розалия Землячка сфотографировалась вместе с представителями партийной организации Московской горной академии.
Они оба здесь, и Ваня Тевосян, и Саша Фадеев - вместе с ректором академии Иваном Губкиным (слева), будущим ректором Московского института стали, а пока еще студентом МГА Александром Ивановым (между ними на заднем плане) и еще несколькими неопознанными коммунистами.
Все молоды и деловиты, мои двадцатилетние герои явно убеждены, что впереди у них пара-тройка тысячелетий активной жизни.
Все еще только начинается.
Ну а нам пора узнать, наконец-то – откуда в центре Москвы появилось это нетривиальное учебное заведение.
Но сразу предупреждаю – из компании 20-летних ветеранов Гражданской нам придется переместиться совсем в другую среду.
И если первую часть можно назвать «Студенты», то эту, пожалуй, стоит именовать «Преподаватели».
Основатели
Они оба были провинциалами и сверстниками – родились в 80-х годах XIX века. Да, еще оба занимались кристаллографией и минералогией.