Иосиф Виссарионович Сталин, Сергей Миронович Киров и личный охранник Сталина Иван Францевич Юсис.
Но это все-таки были еще вольные и беспечные двадцатые, либеральные времена. Поэтому Охотникова не посадили – перевязав, его… отпустили домой. Буйного слушателя даже не исключили из Академии - за него вступились видные военачальники Иона Якир, адъютантом которого Охотников был в Гражданскую, и начальник штаба Красной Армии Михаил Тухачевский. А Сталин в двадцатые был далеко не так всесилен, как десятилетие спустя.
В итоге Яков Охотников закончил курс Академии и стал впоследствии начальником Гипроавиапрома. Расстреляют его только в 1937-м, причем эпизод из 1927 года в уголовном деле никак не фигурировал.
Гораздо серьезнее последствия оказались для, выражаясь современным языком, «организаторов массовых беспорядков». Многие видные троцкисты были сняты со своих постов, исключены из партии и отправлены в ссылку, получив небольшие сроки административной высылки.
Например, Габриэль Штыкгольд был арестован и заключен во внутреннюю тюрьму ГПУ еще до выступления троцкистов, а после ноябрьских событий был этапирован в Вологду.
Туда же были высланы известные троцкисты Беляев и Врачев.
Иван Яковлевич Врачев, кстати, был весьма примечательной фигурой. К моменту высылки – 29-летний член Президиума ВЦИК, начальник Политуправления и член Реввоенсовета Туркестанского фронта, член ЦК Коммунистической партии Грузии, один из подписавших Договор об образовании СССР.
И.Я. Врачев. 1920-е.
После – два срока за троцкизм, с началом Великой отечественной войны отправил телеграмму на имя Сталина с просьбой пойти рядовым на фронт, на войне с 1943-го, орден Красной Звезды и пять медалей, воевать закончил на Дальнем Востоке. После войны – третий срок, после смерти Сталина освобожден и реабилитирован. При Горбачеве, в перестройку, как один из немногих еще живых участников Октябрьской революции выступал с лекциями о классовой борьбе в СССР, умер в 1997-м, года не дожив до столетия.
А тогда высланный в Вологду троцкист Врачев писал вождю:«С развитыми в Вашем письме взглядами на положение вещей я целиком согласен, как и тов. Беляев. А тов. Штыкгольд согласен со всем, кроме части, посвященной германским делам; он вносит в эту часть кое-какие поправки (относительно раскола Ленинбунда), а впрочем, он сам Вам написал об этом».
Что касается Смилги, его выслали в Минусинск на три года. Два года спустя, летом 1929-го, Ивар Тенисович совершил поступок, который уже высланный за границу Троцкий объявил предательством. Смилга решил «примириться с партией» и направил в ЦК письмо о своем отходе от оппозиции.
Карикатура на лидеров «левой оппозиции». Слева направо: Троцкий, Смилга, Зиновьев, Каменев. «Троцкий: — Эй, товарищ! Где тут Октябрьская дорога?! Рабочий: — Заехали, нечего сказать! Октябрьская дорога совсем в другой стороне!».
После этого письма Смилгу вернули в Москву, восстановили в партии, он вновь стал заместителем председателя Госплана.
Свой поступок он объяснил так: «Оппозиция отклоняется в сторону бесплодной язвительности. Наш долг — работать вместе с партией и в партии. Подумайте, ведь ставка в этой борьбе — агония страны со сташестидесятимиллионным населением. Вы уже видите, насколько социалистическая революция ушла вперед по сравнению со своей предшественницей — буржуазной революцией: спор между Дантоном, Эбером, Робеспьером, Баррасом завершился падением ножа гильотины. Я вернулся из Минусинска… Что значат наши пустяковые ссылки? Не будем же мы все теперь разгуливать со своими отрубленными головами в руках? Если мы сейчас одержим эту победу — коллективизацию — над тысячелетним крестьянством, не истощив пролетариат, это будет превосходно…».
***
Его взяли в новогодние праздники, 1 января 1935 года – ровно через месяц после убийства Кирова. Тогда забирали многих старых оппозиционеров.
Как вспоминал уже упоминавшийся троцкист Исай Львович Абрамович: «Его отправили в Верхне-Уральский изолятор, где содержались бывшие меньшевики, эсеры и коммунисты-оппозиционеры... Тогда администрация изолятора еще держалась с политическими заключенными подчеркнуто вежливо. И.Т. Смилгу по прибытии спросили, с кем он хочет сидеть в камере: с разоружившимися или с ортодоксальными троцкистами. Ивар Тенисович выбрал разоружившихся. Но когда на следующий день камеру вывели на прогулку, один из сокамерников Ивара Тенисовича перехватил брошенную каким-то заключенным из форточки в прогулочный двор записку и передал ее охраннику. Возмущенный Ивар Тенисович тут же потребовал начальника тюрьмы и заявил ему: «Переводите меня немедленно к ортодоксальным. Переведите меня куда хотите — к меньшевикам, эсерам, монархистам — но с этими подлецами я сидеть не желаю…».
Он проведет в заключении два года, выдержит все допросы и так и не признает себя виновным ни в одном из инкриминируемых преступлений.
В начале января 1937 года его перевезли в Москву, где состоялся закрытый суд. 10 января 1937 года Военной коллегией Верховного Суда СССР Ивар Тенисович Смилга приговорен к расстрелу за «участие в троцкистской контрреволюционной террористической организации». Приговор был приведен в исполнение в тот же день.
Впрочем, сегодня, в новые двадцатые другого века все это уже мало кому интересно - прожившая очень долгую жизнь Татьяна Смилга в 2013 году издала свою книгу «Мой отец Ивар Смилга» за свой счет и тиражом 100 экземпляров.
Эпилог
Я так долго говорил про троцкистов, потому что именно тогда, на пике борьбы с ними, в жизни моих героев закончился период, о котором я попытался рассказать вам в этой книге.
Тот самый благословенный период первых студенческих лет, когда и молодость, и воля, и воздух, и звезды, и обретаемые знания, и открывающийся мир, и девушки, и снежинки медленно падают, и солнце, и общага, и нехитрая снедь на столе, и разливаем по кругу, и песня за столом, и все вокруг – свои, и ты неловко подтягиваешь, стараясь не сильно фальшивить. Время, когда появляются друзья на всю жизнь – просто потому, что ни у тебя ничего нет, ни у них ничего нет, и дружат с тобой исключительно потому, что ты – это ты.
Этот период счастливого и оголтелого братания не бывает долгим – рано или поздно жизнь берет свое, дела и заботы растаскивают друзей в разные стороны и этот этап завершается.
Для, как ее именовал Фадеев, «той дружеской компании, почти семьи, к какой мы все принадлежали» этот период закончился через 11 дней после публикации их письма Троцкому в «Правде».
И. Тевосян и А. Фадеев на занятиях по военной подготовке в МГА. 1923 г.
Вот как об этом пишет Василий Емельянов: «С самого раннего утра я находился в лаборатории электрометаллургии Московской горной академии. Мы проводили опыты по получению алюминия из отечественных бокситов. Страна никогда до того не производила алюминия, а покупала его за границей. По технологии его производства у нас не было никакого опыта – мы знали о ней из книжек зарубежных авторов.
До этого нас преследовали неудачи. Нам не удавалось получить ни одной крупицы алюминия. В сплавленной массе криолита и окиси алюминия мы видели иногда какие-то блестки, похожие на металл, и больше ничего.
Что-то будет сегодня? – думал каждый из нас, разбирая выгруженную из печи массу. И вот среди теплой груды извлеченного из печи материала мы увидели бесформенный серый кусочек металла – алюминий!
Первая удача! Наконец-то мы нащупали путь! У нас от возбуждения даже руки дрожали, когда мы передавали друг другу первый кусочек алюминия, полученного нами из советского сырья.
И вот в этот самый момент к нам в лабораторию вошел студент нашего курса и тихо сказал:
– Умер Ленин. Мне только что сказал об этом Тевосян…
Он с большим трудом произнес эти несколько слов. Мы как бы окаменели. Радость бесследно испарилась. Известие было настолько страшным, что все остальное ушло на задний план. Сразу наступила тишина. Ее нарушил только один глухой звук упавшего на кирпичный пол драгоценного кусочка алюминия.
Его никто не поднял».
Похороны В.И. Ленина.
Сегодня, когда памятник Ленину сделался непременным атрибутом бульваров и площадей всех городов страны, когда его нарезали на цитаты, распечатали на плакаты, растрепали его имя и дело в сетевых дискуссиях…
В общем, когда он давно и необратимо стал бронзовым - трудно, почти невозможно понять, каким он был живым. Что значил этот человек для убежденных большевиков, и чем для них стала его смерть.
Лишь иногда крохи этой информации попадаются в воспоминаниях. В оговорке Фадеева, что, оказавшись рядом с вождем на «крондштатском» съезде, он не удержался и украдкой потрогал полу ленинского пиджака. Как очень точно заметил его биограф Василий Авченко – «по-детски, а может, по-евангельски».
Когда «своевольный старый большевик» и преподаватель бурения Александр Серебровский вспоминал, как последний раз приезжал к уже уходящему Ленину в Горки, а тот, прощаясь, «поцеловал меня в лоб. Я был тогда здоровым крепким парнем, но чуть не упал. Кое-как добрался до двери, забыв все бумаги... Потом их вынесла Мария Ильинична и легонько толкнула меня в спину, чтобы я не ревел тут и шел к себе домой».
Когда почему-то понимаешь, что Емельянов, дважды за ночь отстоявший на страшном холоде «очередь прощания», последний раз посмотрев на Ильича в четыре утра, ни одной буквой не врет, когда пишет:
«Было холодно, и шел небольшой снег. Вдоль всего пути траурной процессии по обеим сторонам улиц стояли охваченные глубокой скорбью люди. Опущенные плечи, понуро склоненные головы – казалось, все мы стали как-то меньше ростом. Было тихо. Это была тишина большой тревоги и невыносимого горя. По щекам некоторых идущих за гробом и стоящих на тротуарах людей текли слезы. Плакали на всем протяжении траурной процессии. Такого массового горя я никогда не видел, никогда о таком горе не читал и не слышал».