Ее было не узнать.
– Лондон наверху, в ванне, – без предисловий начала она. – Я пообещала прийти к ней через несколько минут и предупредила, что нам надо поговорить. Но сначала мы должны согласовать дальнейшие действия.
– А разве в пятницу мы их не согласовали?
– Да, но я хотела убедиться, что ты ничего не забыл.
Ее слова прозвучали как оскорбление.
– Нет, не забыл.
– Вот и хорошо. Думаю, для Лондон будет лучше, если инициативу я возьму на себя.
Потому что не хочешь, чтобы она узнала про Уолтера, да?
– Дело твое.
– Ну и что это значит?
– Только то, что я сказал. Все решения принимаешь ты. А могла бы и меня спросить.
– Почему ты такой взвинченный?
Ты серьезно?
– Почему Лондон не перезвонила мне вчера вечером?
– Потому что она уснула. Не прошло и десяти минут после твоего звонка, как она уже крепко спала прямо на диване. Ну и как я должна была поступить? Разбудить ее? Ты же и так видишь ее каждый день. А я нет.
– Ты сама сделала этот выбор. Ведь это ты ушла от нас.
Она прищурилась, и я увидел в ее глазах ненависть. Но голос звучал ровно:
– Я надеялась, что сегодня мы сможем поговорить, как полагается взрослым людям, но теперь я вижу, что ничего у нас не выйдет…
– Пытаешься свалить всю вину на меня?
– Просто хочу, чтобы ты держал себя в руках, пока мы разговариваем с дочерью. Другой вариант – долгий и болезненный для нее процесс. Что ты предпочитаешь?
– Я предпочитаю вообще ничего не делать. Хочу, чтобы мы с тобой честно поговорили о том, как спасти наш брак.
Она отвернулась.
– Не о чем тут говорить. Все кончено. На этой неделе ты получишь соглашение об урегулировании претензий.
– Об урегулировании претензий?..
– Я поручила моему адвокату составить его. Стандартные условия.
Под «стандартными условиями» наверняка понималось то, что Лондон будет жить с ней в Атланте. У меня внутри все сжалось. Я не хотел лишаться жены и дочери, не хотел все потерять, но был всего лишь беспомощным свидетелем, вынужденным наблюдать, как на глазах рушится собственная жизнь, и не иметь возможности хоть что-нибудь предпринять. Я был вымотан, и когда тошнота наконец отступила, я почувствовал, будто мое тело вот-вот растворится в воздухе.
– Давай просто покончим с этим.
* * *
Лондон восприняла известие спокойнее, чем я ожидал, но было понятно: она устала и не в состоянии сосредоточиться. Вдобавок ее измучила простуда, и, судя по всему, ей просто очень хотелось спать.
Как я и ожидал, Вивиан о многом умолчала и изложила все слишком коротко. Я подозревал, что Лондон вообще не поняла, что произошло между ее родителями, а к поездкам Вивиан она, как и я, уже привыкла. Расстроилась она, только когда Вивиан пришло время уезжать. Они обнялись на прощание возле машины, а когда Вивиан наконец отъехала от дома, Лондон зарыдала в голос.
Я отнес ее в дом, моя рубашка была влажная от ее слез. В детской стояла вонь – помимо уборки на кухне мне предстояла еще чистка хомячьей клетки. Я дал Лондон лекарство от простуды и уложил в постель. Она придвинулась ко мне и обняла.
– Не хочу, чтобы мама уезжала, – сказала она.
– Понимаю, тебе сейчас тяжело. Вы хорошо провели выходные?
Она кивнула, и я спросил:
– Чем вы занимались?
– Ходили по магазинам и смотрели кино. Еще были в контактном зоопарке. Там такие хорошенькие козочки. Они падают набок, если напугаются, но я их не пугала.
– А в парке были? На велосипеде катались?
– Нет, только на карусели в торговом центре. Я сидела на единороге.
– Здорово.
Она кивнула.
– Мама сказала, чтобы ты не забывал чистить хомякам клетку.
– Правильно, – согласился я. – Из клетки уже сильно пахнет.
– Ага. Мама не захотела брать в руки Мистера или Миссис Крапинку, потому что от них тоже пахнет. По-моему, их надо искупать.
– Не знаю, можно ли купать хомяков. Но я это выясню.
– В компьютере?
– Да.
– В компьютере чего только нет.
– Это точно.
– Пап, а пап…
– Что?
– Можно покататься на велосипеде?
– Через пару дней, когда пройдет твоя простуда. И потом, у тебя еще хореография, помнишь?
– Помню, – без особого воодушевления отозвалась она.
Опасаясь, что ее настроение вновь испортится, я оживленно спросил:
– А с Бодхи на выходных ты виделась?
– Да, в студии. Я раскрасила вазу.
– Желтыми цветами? И розовыми «мышонками»? Покажешь?
– Мама забрала ее с собой. Сказала, что ваза очень красивая.
– Конечно. – Я постарался скрыть разочарование. – Жаль, что я ее не увидел.
– Хочешь, я сделаю тебе другую? Я могу. И нарисую мышонков еще лучше.
– Я буду очень рад, детка.
Я почистил клетку и убрал на кухне, а потом – в гостиной. Барби и их одежки были разбросаны по всей комнате, пледы валялись на полу, на столе стояла миска с недоеденным попкорном. Вспомнив, что у меня еще оставалась еда, приготовленная мамой, я переложил несколько контейнеров из морозилки в холодильник и разложил покупки, сделанные сегодня вместе с Лиз и Мардж.
Наконец я забрался в постель и почувствовал аромат духов, которыми обычно пользовалась Вивиан. Аромат был легкий, цветочный и до боли знакомый, и я понял, что уснуть не смогу. Сняв постельное белье, я застелил кровать свежим. Может, Вивиан что-то пыталась дать мне понять? Но интуиция подсказывала: ей все равно, что я чувствую, и больше ей нет до меня дела.
Глава 17Вперед и обратно
Когда я встречался с Эмили – до того, как сглупил и все испортил, – однажды мы провели первую неделю июля в Атлантик-Бич, Северная Каролина. Вместе с еще двумя парами мы сняли дом близко к берегу, где был слышен несмолкающий шум прибоя. Арендная плата, хоть и поделенная на три части, была для всех нас запредельной, поэтому мы привезли с собой сумки-холодильники, набитые едой, чтобы готовить самим, а не ходить по ресторанам, и на закате разжигали гриль и устраивали пир. По вечерам пили пиво на веранде и слушали радио, и, помню, мне думалось, что это первый из множества отпусков, которые мы с Эмили проведем вместе.
Особенно запомнилось мне Четвертое июля. Мы с Эмили проснулись первыми и на восходе солнца бродили по берегу. Когда все наконец встали, мы облюбовали местечко на пляже и установили гриль, который я взял напрокат, чтобы приготовить гребешки и креветки, выловленные несколько часов назад и купленные нами на пристани. Морские деликатесы дополнили кукурузными початками и картофельным салатом. Потом мы натянули волейбольную сетку и провели весь день на солнце, бродили по мелководью, без конца смазывая друг друга солнцезащитным кремом.
На той неделе в город прибыл карнавал. Основное действие происходило на большой кольцевой развязке неподалеку от пляжа и на расстоянии четверти мили от дома, где мы остановились. Карнавал был заурядным, кочующим из города в город – с изношенными аттракционами, дорогущими билетами, играми и конкурсами, победить в которых почти невозможно. Но среди аттракционов было и чертово колесо, и за полчаса до начала фейерверков мы с Эмили, ускользнув от остальных, решили прокатиться. Я рассчитывал, что нам с избытком хватит времени, чтобы вернуться к друзьям, но судьба распорядилась иначе. Колесо сломалось именно в тот момент, когда мы с Эмили достигли верхней точки.
Сверху я видел, как рабочие возятся то ли с двигателем, то ли с генератором; потом один куда-то убежал и вернулся с большим и явно тяжелым ящиком с инструментами. Диспетчер закричал, что скоро все заработает, и пригрозил, чтобы не вздумали раскачивать кабинки.
День был жарким и душным, с редкими порывами ветра. Я обнял Эмили, она прильнула ко мне. Мы не боялись. Я не сомневался, что есть какой-нибудь способ повернуть колесо вручную и освободить всех, даже если двигатель сгорел. С нашего наблюдательного пункта высоко в небе мы смотрели, как люди бродят от одного карнавального шатра к другому, разглядывали пестрый ковер из домов и уличных фонарей, растянувшийся на несколько миль. Вскоре послышались глухие раскаты и грохот, и с баржи у берега начали запускать сияющие фейерверки, рассыпающиеся в небе золотыми, зелеными и красными искрами. Эмили не переставала восхищаться все полтора часа, пока мы просидели на верхушке чертова колеса. Ветер приносил с побережья запах пороха, я крепче прижимал к себе Эмили и думал о том, что скоро сделаю ей предложение.
Примерно в этот же момент, наконец заметив нас, наши друзья начали шуметь и галдеть. Они были на пляже и казались миниатюрными фигурками. Одна из девушек крикнула: если мы собираемся провести там всю ночь, надо было заранее заказать пиццу. И все громко засмеялись.
Эмили сначала посмеивалась, потом притихла.
– Наверное, это ты подкупил рабочих, чтобы они остановили колесо, – наконец заключила она.
– Почему?
– Потому что думаю, ни одно Четвертое июля в моей жизни не сравнится с сегодняшним днем.
В понедельник утром Лондон шмыгала не переставая, нос покраснел. Хоть она и не кашляла, я сомневался, стоит ли везти ее в школу. Но едва попытался предложить ей остаться дома, она раскапризничалась:
– Учительница сегодня принесет свою золотую рыбку, я должна ее покормить! И потом, сегодня день красок.
Я не знал, что такое день красок, но понял, как важно для Лондон сегодня побывать в школе. За завтраком я дал ей лекарство от простуды, и в класс она побежала вприпрыжку. Учительница, судя по всему, тоже была простужена, и у меня немного отлегло от сердца.
На пути к машине я невольно задумался, чем сейчас занята Вивиан, и решительно отогнал эту мысль. Да какая разница? Мне нет до нее дела, и, что гораздо важнее, сейчас надо думать о том, что на этой неделе мне предстоит снимать очередной рекламный ролик и производить впечатление на нового клиента.