На главной дороге я обгонял машины и слева, и справа. У светофора лишь слегка притормозил, не обращая внимания на возмущенные гудки других машин.
Лондон лежала молча, не двигаясь.
Поездку, которая обычно занимала пятнадцать минут, я проделал меньше чем за семь и резко затормозил прямо перед приемным покоем «скорой». Снова подхватив дочь на руки, я внес ее в помещение, заполненное людьми.
Медсестра в приемном покое сразу поняла, что случай серьезный, и указала мне на двустворчатые двери.
В смотровой я положил дочь на стол, а через минуту медсестра вернулась с врачом.
Пока я сбивчиво объяснял, что произошло, врач приподнял Лондон веки и посветил фонариком в глаза. Действовал он уверенно и невозмутимо, коротко отдавая распоряжения сестрам.
– Наверное, она без сознания, – чувствуя себя беспомощным, выпалил я, на что врач резким тоном принялся сыпать медицинскими терминами, о которых я не имел понятия. Кровь с лица Лондон стерли, ее запястье осмотрели.
– Что с ней? – наконец спросил я.
– Ей нужна томография, – ответил он, – но сначала надо остановить кровотечение. – Как в замедленной съемке сестра старательно вытерла лицо Лондон антисептической салфеткой, и я увидел, что у нее над бровью рана длиной полдюйма. – Мы можем наложить швы, но я бы порекомендовал обратиться к пластическому хирургу, чтобы сделать шрам как можно менее заметным. Если вы не знаете, к кому обратиться, я посмотрю, кто из врачей сейчас свободен.
Мой новый клиент.
Я назвал фамилию хирурга, и врач кивнул.
– Отличный специалист, – подтвердил он, повернувшись к одной из сестер. – Выясните, сможет ли он заняться пациенткой. Если нет, узнайте, кто сейчас дежурит.
Еще две медсестры привезли каталку, Лондон пошевелилась и заплакала. Я сразу подбежал, зашептал утешения, но ее взгляд по-прежнему был мутным. Все случилось так быстро…
Пока врач спокойным тоном расспрашивал ее, я думал только о том, что это я уговорил ее съехать с горки.
Что же я за отец?
Каким надо быть идиотом, чтобы подвергнуть ребенка такому риску?
Когда врач обернулся ко мне, мне показалось, что и он задается теми же вопросами. Я увидел, как рану на голове моей дочери накрывают марлевым тампоном и перевязывают.
– Мы заберем ее, – сообщил врач. Не дожидаясь моего ответа, Лондон увезли из смотровой.
Я заполнил бумаги для страховой компании и позвонил Мардж с больничного телефона. Она согласилась заехать ко мне домой и захватить мой сотовый, а потом встретиться со мной в больнице, вдобавок пообещала связаться с Лиз и родителями.
Я сидел в приемной и впервые за долгие годы молился, чтобы моя девочка поправилась, и ненавидел себя за то, что натворил.
Мой отец подоспел первым – он работал в нескольких кварталах от больницы. Выслушав меня, он без каких-либо утешений молча сел рядом. Точнее, рухнул на соседний стул. Он закрыл глаза, а когда наконец открыл их, то постарался не встречаться со мной взглядом.
Только тогда я понял, что он перепуган не меньше моего.
Следующей приехала Лиз, затем моя мама и, наконец, бледная как простыня Мардж. Мама плакала. Лиз сложила руки в замок, словно молилась. Мардж, закашлявшись, схватилась за свой ингалятор.
Отец нарушил молчание:
– С ней все будет в порядке.
Ему просто хотелось верить в благополучный исход.
Мой клиент, пластический хирург, прибыл вскоре после моих родных.
– Спасибо, что приехали, – заговорил я. – Вы не представляете, как много это значит для меня.
– Не стоит благодарить. У меня тоже есть дети, я вас понимаю. Сейчас посмотрим, что можно сделать.
И он исчез за двустворчатыми дверями.
Мы ждали.
Ждали в мучительной неизвестности.
Наконец врачи вышли к нам.
Я попытался разгадать выражения их лиц, но не смог, а они предложили нам проследовать за ними. Впустив нас в один из кабинетов, они вошли следом и закрыли дверь.
– Я практически уверен, что с девочкой все будет в порядке, – без предисловий объявил врач из «скорой». – На томограмме нет никаких признаков субдуральных гематом или других повреждений мозга. Лондон сейчас полностью в сознании и способна отвечать на вопросы. Она понимает, где находится и что с ней случилось. Это хорошие признаки.
Я выдохнул.
– Но поскольку она некоторое время пробыла без сознания, до утра мы оставим ее в больнице и понаблюдаем за ней. Чтобы перестраховаться. В отдельных случаях отеки развиваются со временем, но думаю, этого можно не опасаться. Мы хотим убедиться, что все в порядке. И конечно, в ближайшие несколько дней ей следует вести себя как можно осторожнее. В школу она сможет пойти уже в среду, но от какой бы то ни было физической активности следует воздержаться как минимум на неделю.
– А что с раной у нее на голове?
Ответил мой клиент:
– Рана чистая. Я наложил внутренний и наружный швы. Небольшой шрам будет заметен несколько лет, но со временем исчезнет.
Я кивнул.
– А рука?
– Запястье, – поправил врач из «скорой». – Судя по снимкам, перелома нет, но отек настолько сильный, что у нас возникли сомнения. Запястье состоит из нескольких мелких костей, поэтому пока мы не можем определить, повреждена ли какая-нибудь из них. Пока мы считаем, что это сильный вывих. Вам придется привезти ее на рентген еще раз через неделю или две. А до тех пор она будет носить лонгет.
Без сознания. Шрам. Вывих запястья или еще хуже. Я был опустошен.
– Можно с ней увидеться?
– Конечно, – кивнул врач. – Сейчас ей накладывают лонгет на запястье, потом перевезут в палату. Придется немного подождать. В общем и целом ей повезло. Хорошо, что она была в шлеме. Все могло кончиться гораздо плачевнее.
Слава богу, Вивиан настояла, чтобы Лондон надевала шлем, подумал я.
Вивиан.
Я совсем забыл позвонить ей.
– Как себя чувствуешь, детка? – спросил я.
Лондон выглядела лучше, чем когда я внес ее в приемную «скорой», но совсем не походила на девочку, которая сегодня днем уверенно села на велосипед. Ее голова была перевязана, ручка казалась крошечной в лонгете. Бледная и хрупкая, она словно тонула в подушках.
Мои родители, Лиз, Мардж – все набились в палату, и после объятий, поцелуев и восклицаний о том, как мы беспокоились, я занял место возле кровати, взял Лондон за здоровую руку и почувствовал, как она слегка сжала мои пальцы.
– Голова болит, – пожаловалась она. – И рука тоже.
– Понимаю. Я так тебе сочувствую, малышка.
– Не люблю крем от солнца, – слабым голосом продолжила она. – От него руль скользкий.
Перед моим мысленным взором возникла картина: Лондон почесывает комариные укусы на руках.
– Об этом я не подумал, – признался я. – Но теперь он нам больше не понадобится – лето уже кончилось.
– А с моим велосипедом все хорошо?
Я вдруг вспомнил, что бросил оба велосипеда на улице. Интересно, убрал ли кто-нибудь мой велосипед с проезжей части? Наверное. Может, даже тот самый водитель. Я почти не сомневался, все останется на своих местах – такой у нас район.
– Думаю, да, а если и нет, мы его починим. Или купим новый.
– А мама приедет?
Обязательно надо позвонить Вивиан, снова подумал я.
– Я узнаю, ладно? Конечно, она захочет поговорить с тобой.
– Ладно, папа.
Я поцеловал ее в макушку.
– Я сейчас вернусь, хорошо?
Все остальные обступили кровать, а я вышел в коридор и направился в сторону лифтов, чтобы поговорить без свидетелей. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь из моих близких, а тем более Лондон, услышал разговор, к которому я был не готов. Проверив телефон, я увидел, что Вивиан уже звонила дважды – видимо, хотела поговорить с Лондон. Я перезвонил и почувствовал, как внутри все сжалось.
– Это ты, Лондон? – спросила она, ответив на звонок.
– Нет, это Расс. Я только хотел сразу сказать тебе, что с Лондон все в порядке. Через пару минут я передам ей телефон, но ты не волнуйся, с ней все хорошо.
– А что такое? В чем дело? – Прорвавшийся в голосе страх Вивиан вспыхнул так стремительно, что напомнил мне электрический разряд.
– Мы катались на велосипедах, и она упала. Вывихнула руку, расшибла лоб, так что пришлось везти ее в больницу…
– В больницу?!
– Да. Дай мне договорить, хорошо? – Я сделал глубокий вдох и подробно рассказал, что произошло. К моему удивлению, она не перебивала и не повышала голос. Но ее дыхание стало судорожным и сбивчивым, и к тому времени, как я закончил, в трубке был слышен ее плач.
– Ты уверен, что с ней все в порядке? Или просто успокаиваешь меня?
– Честное слово. Я же сказал: сейчас передам ей телефон. Я просто вышел из палаты, чтобы позвонить тебе.
– Почему же ты раньше не позвонил?
– Прости, виноват. Я был в панике и ничего не соображал.
– Ясно. Я… эм-м… – Она помедлила. – Подожди секунду, ладно?
Ждать пришлось дольше – прошла почти целая минута, прежде чем в трубке снова зазвучал ее голос:
– Я сейчас же выезжаю в аэропорт. Хочу сегодня побыть с ней.
Я собирался сказать Вивиан, что в этом нет необходимости, но вдруг подумал: если бы мы поменялись ролями, я свернул бы горы, лишь бы как можно быстрее очутиться рядом с Лондон.
– Можно мне поговорить с ней?
– Конечно. – Я вернулся в палату Лондон. Она взяла телефон и приложила его к уху, но мне было слышно, что говорит ей Вивиан.
Обо мне она не упомянула, все ее мысли были только о Лондон. Под конец разговора я услышал, как Вивиан попросила отдать телефон мне. На этот раз я не счел нужным выходить из палаты.
– Слушаю, – сказал я в трубку.
– Голос у нее довольно бодрый, – с нескрываемым облегчением сообщила Вивиан. – Спасибо, что дал мне поговорить с дочерью. Я уже в машине, буду у вас через пару часов.
Несомненно, благодаря самолету Спаннермена. Видимо, по этой причине она и просила меня подождать. Чтобы спросить у него.
– Я буду в больнице. Сообщи, когда прилетишь.