— Я спрошу у Ари, — сказала она и нырнула в туман. В котором мне советовали пошарить. О, сколько нам открытий чудных... Я нашёл её в другой комнате у стола, она нарезала на дольки огромный арбуз. Увидев меня, она сделала несколько коротких движений ножом и протянула мне маленький красный шарик.
— Ягода! — засмеялась она, — ты был прав!
— Где вы познакомились со Стасом? — спросил я.
— Здесь, — сказала она, вытирая руки и рот полотенцем, — вот на этом самом месте. Пойдём поищем его в других комнатах.
В другой комнате я попытался её обнять. Она улыбнулась и легко стряхнула мою руку.
— Вот если бы ты был Стасом...
— Я и есть Стас, — сказал я, — я пошутил. А на самом деле я Стас.
— Да? А ты не боишься, что он сейчас появится? Тебе не приходило в голову, что он в этом сундуке?
— Нет, там его нет. Я днём проверял.
— Давай тогда ты туда заберёшься, — сказала она, ускользая, — Ари говорил, что так можно пройти в параллельный мир.
— Ты влюбилась в Стаса?
— Да нет, — сказала она, садясь на сундук и доставая сигареты, — по правде говоря, я просто хотела его использовать в своих целях. Ревность возбудить. Ну знаешь, эти наши женские штучки... Для этого идеально подходит лучший друг того, в кого ты влюбился.
— Так кто же... Ари? Но как Стас мог быть его лучшим другом? Они познакомились здесь, совсем недавно. Какие-то два дня...
— Ну и что. Ари сказал мне, что у него такое чувство, будто они знакомы всю жизнь. Они только и делали, что говорили, часами напролёт, обо всём на свете. Ари спел ему все свои песни, а их у него больше трёхсот. В общем, я считаю, это была настоящая дружба.
— А что было потом?
— Тебя интересует, что было здесь между мной и Стасом?
— Меня интересует, что было потом, как Стас ушёл, не было ли...
— Не было ли ссоры между ним и Ари? Нет, ничего такого не было. Ари это абсолютно всё равно... Послушай, ты же только что говорил, что ты Стас.
— М-да, — я почесал затылок, — я говорил тебе, что я Стас и что я не Стас. Ну что я ещё могу тебе сказать, чтобы...
— Чтобы что?
— Нет, ничего.
— Знаешь, я заметила, что люди всегда сами опровергают то, что говорят. Если долго общаться с каким-то отдельным человеком, то обязательно это замечаешь, правда?
— А что Стас, ты замечала это у него?
— Я с ним слишком мало общалась.
— Ари?
— Да, у него, да.
— Например?
— Нет, я так... Я же не записываю... Смотри, мы как-то говорили о смерти... Ари сказал, что для него после смерти ничего не будет. Потому что он так решил. А потом, через месяц, пел на концерте новую песню, и там были такие слова...
Она напела на иврите, а потом перевела на английский. «В этом городе камни устали быть живыми, а мёртвые устали быть мёртвыми...»
— Это неудачный пример, — сказал я, — я не вижу тут противоречия.
— Согласна, неудачный. Но остальные я не помню. Помню, что они были. Наверно я так же отрицаю сказанное, но сама это не замечаю... Ну, так ты Стас или не Стас?
— Я не Стас, — сказал я, — но я тоже замечал то, о чём ты говоришь. И не раз. И от этого казалось, что...
— Ой, не надо об этом больше говорить. Закрой дверь на замок. Нет, просто я не хочу, чтобы кто-то сейчас входил. После таких разговоров я становлюсь пугливой.
Когда мы на следующее утро вышли из комнаты, в квартире никого не было. Руфь сказала, что Ари с гостями мог отправиться ночью на другое парти. Это предполагалось с самого начала. Она подошла к зеркалу, а я сел за стол и стал писать Ари записку. «Просьба: если Стас появится, или даст о себе знать, сообщить мне по телефону...» Я написал свой номер телефона и встал из-за стола.
— Ты написал «Спасибо за всё?» — спросила Руфь, оглянувшись.
— Нет, а разве нужно?
— Но ты же не хочешь прослыть неблагодарным. Напиши, — она по-прежнему смотрела на себя в зеркало. Я был какой-то шахматной фигурой. У всех фигур есть двойники. Кроме короля и ферзя... Я и не сомневался. Даже ночью... Во всяком случае, с того момента, как Руфь произнесла эту дурацкую фразу. «Только не надо придавать этому особого значения, ладно?» Какое значение я мог этому придавать? Я мог бы ей сказать тоже самое. Хотя отчасти она была права... Ночью, когда я был в ней, перед самой кульминацией, у меня в голове вспыхнула старая идея Стасика... Он когда-то писал, что всё на самом деле должно быть наоборот, человек должен не рождаться женщиной, а уходить в неё под конец, становиться маленьким и уползать... После того, как мы оба кончили, она сказала «только не надо...» Заснув ненадолго, я видел что-то вроде комикса, где были железные синие ящики, и «толстые письма» Генри Миллера, и ещё бог знает что... Какой-то мультфильм, где шпионы передавали друг другу записки, засовывая их в одно ухо вечно сидевшего на одной и той же скамейке человечка, доставая из другого...
Что-то в этом было безумное, я имею в виду не сны, а секс, которым мы занимались, что-то волчье... И этого хотелось снова и снова...
— Нет, — сказала Руфь, — сейчас Ари придёт, это уже будет слишком...
Она выскользнула из моих объятий, взяла лист с запиской. Прочитав, она приколола его к висевшей над столом пробковой доске.
— Я голодная, — сказала она на улице, — давай мы съедим фалафи?
В кафе она пошла мимо ряда стеклянных кувшинчиков, стоявших перед стойкой, из каждого почерпнула и влила в свою лепёшку. Это были соусы разных видов, во всяком случае цветов, но мне показалось, что она таким образом хочет увеличить свою порцию...
— Ари два месяца ел одни фалафи, — сказала она, поедая лепёшку.
— Почему? Он так их любит?
— Денег не было. Это самая дешёвая еда. После того, как вышел альбом, деньги появились. Правда, немного. Спасибо за фалафи. Спасибо за всё, — её чёрные глаза смеялись. «Вам спа...», — начал было я. Стас, — подумал я, — это же то, о чём мы... Мне кажется, что удерживало нас ощущение безнадёжной кичевости такой ситуации. Всё, конечно, давно пережевано. Зита, Гита, Жид и Гид... Руфь взялась провести меня по городу. Но сначала мы зашли к ней домой. Она жила в ориентальном районе, тесно заставленном маленькими хижинами. Все они были с синими крышами. Глаз, привыкший уже, что вокруг только белое и зелёное, тут не то чтобы радовался, но просыпался. Кто-то предлагал красить трассы разным цветом, вроде бы это не так усыпляет... Руфь обратила моё внимание на синие руки, охранявшие дома от злых духов. «Это популярный район, — сказала она, — среди музыкантов и художников. Многие друзья Ари здесь живут. Балаган конечно, но это не трущобы, ты не думай...» Я как раз об этом подумал, глядя на стены. Внутри дома они оказались ещё более обшарпанными. В доме никого не было, Руфь переодевалась в другой комнате, я листал тетрадь Стаса. Входная дверь была открыта, в коридоре слышался глухой стук мяча. В комнату вошли два смуглых мальчика. Один из них начал мне что-то говорить, но я сказал: «ани лё ледабер иврит», и они ушли, крикнув мне из коридора «Шалом, Руссия!»
К Стене Плача можно было подойти только в головном уборе. Моя голова была непокрыта, но Руфь подошла к лотку, на котором лежали пачки кип из коричневатой бумаги (я было подумал, что это кофейные фильтры) и принесла мне одну. Я попросил, чтобы Стас нашёлся. В другой ситуации я бы наверное попросил что-то другое, не знаю, мира, в конце концов, но сейчас, когда Стас пропал, что я ещё мог просить?
Потом мы ели в маленьком кафе, через час или два я уезжал, может быть, навсегда.
Руфь сказала, что бумажная кипа по-прежнему находится у меня на голове.
— Не может быть, — сказал я, поднимая руку, — когда я по дороге проверял, её там уже не было...
— Ты положил её в карман, потом достал и снова надел, и всё это ты забыл.
— Странно, — сказал я, — я на самом деле не помню. Впрочем, это неудивительно, я довольно рассеянный, ещё в детском садике я...
— Что?
— Нет, ничего. Не в садике, в школе. В школе у нас был такой розыгрыш: «Спорим, что не пройдёшь десять метров с пустой спичечной коробкой на голове?» На самом деле никакой спичечной коробки на голову не положили, но я-то думал, что она там есть, поставленная «на попа», и все хохотали, глядя, как я выгибаю шею, как осторожно я передвигаюсь. Дойдя до стены класса, я схватился за голову и там ничего не обнаружил.
— Но теперь всё наоборот. Она на голове, хотя ты думал, что её там нет.
На следующий день я встал в два или три часа, надо отдать должное тёте, она не будила меня и вообще, с тех пор, как я «прошёл карантин», не задавала лишних вопросов. За завтраком она сказала, что мне звонила женщина. Русская. Ничего не просила передать. Спрашивала, нашёл ли я своего брата. Вечером я пошёл гулять по городу. Я был возбуждён, ночь с Руфью не шла у меня из головы, я переживал всё это снова и снова...
Выйдя на какую-то оживлённую авеню, я стал случайной добычей фотоохотников. Серебряная пластинка, бронзовая приманка... Передо мной вдруг возникла девушка, с головы до ног покрытая бронзовой краской, с протянутой рукой и нечеловеческими глазами. Наверное, это у неё были линзы... Во всяком случае, желаемое выражение на моём лице было достигнуто, несколько раз полыхнула вспышка, и девушка нырнула в узкий длинный лимузин, который сразу же отъехал, так быстро, как будто они не сфотографировали меня, а расстреляли в упор.
После этого я пошёл мимо стекла ресторана и вдруг увидел, как все посетители поворачиваются ко мне... Я встретился глазами сразу с сотней глаз, мне стало не по себе. Правда, тут же я услышал пожарную сирену, но всё равно было странно, что люди за стеклом услыхали её раньше меня... И дальше в тот вечер звук то и дело запаздывал, а вместе со звуком — разумное объяснение изображения...
Я сел за столик в открытом кафе и достал из сумки тетрадь, которую Стас забыл у Ари.
«Сейчас мне кажется, что я ошибся, я принял за вдохновение совсем другое чувство. Это было радостное предвкушение разгона, отрыва колёсиков от земли и нескольких часов чистого лёта. А я решил, что причина, по которой давным-давно созревший роман не спешит появляться на свет в предбаннике аэропорта, чисто техническая. Прежде всего я понял, что он должен быть не от первого лица. А потом увидел, что третье лицо мне тоже не улыбается. Лист быстро покрылся перечёркнутыми фамилиями. После каждой из них я уже готов был согласиться на привычное «я», но, представив, ка