офессора Аронакса, того самого профессора, который вместе с капитаном Немо прошел 20 тысяч лье под водой. Такой же высокий, выпуклый лоб, такой же уверенный, проницательный взгляд из-под очков, пышные длинные волосы, лежащие гривой…
Четким, уверенным шагом шел он, придерживая шпагу, через залу дворца, этот странный, немного нескладный человек, которого уже знал весь мир, похожий, кажется, на стольких людей и ни на кого не похожий.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
После полетов Пиккара стратостаты начали строить сразу в нескольких странах. Через год после его последнего рекордного старта в стране, где когда-то отчаянный подъячий поднялся на наполненном горячим воздухом мешке и саданулся о колокольню, но все же полетел, где великий химик предложил построить герметическую гондолу, теперь зрел стратосферный стйрт. На одном из московских аэродромов могучей свечой вздымался стратостат «СССР». Тысячи людей, советские и иностранные журналисты ждали минуты старта. Экипаж первого советского стратостата: Георгий Прокофьев, Эрнст Бирнбаум и Константин Годунов, стоит рядом с гондолой.
Они тоже долго ждали погоды. Московская осень неустанно стлала туманы, моросили затяжные дожди. Приготовления кончились, но снова и снова все проверяли. Оболочка… Конструктор ее, Константин Годунов, изучает свою работу придирчиво, тщательно. Голубой шар гондолы осмотрен с особым вниманием — главное проверить на герметичность крышки обоих люков и все девять иллюминаторов. Нет, они не текут. Приборы в полном порядке. В баллонах под сиденьями кислород, тут же кислородные маски. Прокофьев проверяет НЗ: шоколад, печенье, консервы, сгущенное молоко и галеты — на случай, если придется, как пришлось в первый раз и Пиккару, сесть далеко от людей.
Утро 30 сентября 1933 года. Метеорологи приходят с последней сводкой погоды, Прокофьев внимательно ее изучает, потом радостно восклицает: «Ну, сегодня обязательно полетим!» Раннее утро обещает солнечный день.
В семь часов пятнадцать минут гондола прикреплена к оболочке и стартер дает команду: «На поясных и гондольных — дать слабину!» Кинокамеры операторов нацелены на алюминиевый шар с алыми буквами «СССР». Журналисты уже начали писать свои репортажи.
Старт. Стратостат торжественно, плавно возносится в небо. Голубое ядро гондолы становится горошиной, потом точкой, потом совсем исчезает.
В полете у экипажа было много работы. Все время отнимали приборы — велись исследования космических лучей, приходилось много писать в бортжурнале. На высоте двух километров они задраили люк — температура за бортом резко падала. А в гондоле вскоре сделалось жарко — плюс тридцать, они уже давно сбросили шубы. Прокофьев: «В кабине мы зверски потели…» И вскоре он же воскликнет: «Одиннадцать тысяч! Москва видна великолепно!»
Через четыре часа после старта стратостат достиг высоты девятнадцати тысяч метров. На его борту приняли радиограмму с земли: «Сообщите, как работают кислородные приборы, какая температура в кабине. Рекорд побит, не особенно увлекайтесь. Ваши успехи переданы по радио всей стране и за рубеж».
Несколько часов они висели на рекордной отметке. Впервые здесь были взяты пробы забортного воздуха, впервые на такой высоте человек работал с приборами, изучал космические лучи, пришедшие к Земле из недр вселенной.
Они сели в пять часов вечера, недалеко от Коломны, в 120 километрах от места старта.
Свершилось то, что предсказал Огюст Пиккар: по его стопам пошли другие.
Потом — через четыре месяца — второй полет советских стратонавтов, на «Осоавиахиме». Пилот П. Федосеенко, конструктор А. Васенко и молодой ученый И. Усыскин поднялись на 22 тысячи метров, они уже спускались, как связь вдруг оборвалась… В Мордовии, неподалеку от Кадошкина, нашли гондолу, сплющенную, наполовину врезавшуюся в землю… Эксперты объяснили, что стратостат снижался слишком быстро, и на высоте в двенадцать километров гондола стала отрываться от оболочки…
В 1935 году, в конце июня, новый старт советских стратонавтов. Профессор Вериго, Прилуцкий, Зилле на стратостате «СССР-1-бис» поднялись на высоту 16 тысяч метров. Потом пришлось начать снижение: в нижней части оболочки стали появляться трещины… Скорость спуска все возрастала… Экипаж держался мужественно, хладнокровно. Все трое выбросились из гондолы с парашютами…
Нет, не сдалась еще стратосфера.
Пиккар внимательно следил за всеми сообщениями: из Советской России, из Соединенных Штатов, где удалось достигнуть высоты 18 665 метров: стратостат «Век прогресса» поднялся на такую высоту в ноябре тридцать третьего года. Все эти баллоны были много больше стратостата Пиккара.
Брат Жан уехал жить в Америку — он там преподавал в Миннесотском университете, на кафедре авиационной техники и в 1934 году вместе с женой совершил полет в стратосферу. Его «Век прогресса» поднялся на 17 550 метров, и оба брата стали стратонавтами.
Почему Жан уехал? Трудно сказать… Может, потому, что его привлекло это место в университете, но скорей потому, что ему было трудно жить рядом со всемирно известным братом и быть к тому же похожим на него как две капли воды…
Огюст Пиккар добился своего: многие пошли в стратосферу за ним. Вновь и вновь уходят в небо стратостаты, выше и выше стремятся они, вознося человека.
А что Пиккар? Нет ли в нем сожаления — из-за того, что другие поднялись выше него? Нет ли в нем тайного, тщательно скрываемого от всех желания построить новый стратостат, мощнее, и вновь подняться — выше — в стратосферу?
— Нет, я ни капли не сожалею, — он это сказал вполне искренне.
Но он еще хотел полететь. Сначала он вместе с Козинсом собирался возродить ФНРС, превратив его в монгольфьер. Они рассчитывали, что солнце сможет нагреть оболочку, и шар окажется подвешенным в равновесии без непрестанного подогрева. Они уже готовились совершить пробный подъем с горячим воздухом, но сильный порыв ветра бросил оболочку на землю, ее охватило пламя, и через несколько секунд она перестала существовать.
Он попытался собрать деньги для строительства своего третьего стратостата, доказывая всюду и всем, что совершенно необходимо продолжить исследование в стратосфере — нужен третий полет, нужны и другие, но тщетно, денег никто не давал. Тогда Пиккар поехал в Америку — может быть, там удастся найти деньги… В Америке любят размах, там любят энергичных, смелых людей и смелее идеи тоже… Не может быть, чтобы там не нашлось человека, который бы понял его.
Так думал профессор Пиккар, стоя на борту океанского лайнера и глядя вперед: где-то там, за этой синей гранью неба и моря, лежала Америка… От встречи с ней он многого ждал.
С собой Пиккар вез гондолу, в которой он поднялся почти на семнадцать километров. Она должна была стать одним из самых замечательных экспонатов Всемирной выставки в Чикаго. Выставки, называвшейся «Век прогресса».
Вилли Пост, американский летчик, давно уже изыскивающий способ обрести известность, сам нашел Пиккара. Энергичный, бодрый, румянолицый, Вилли Пост был, по существу, единственным, кто обратился к Пиккару в Штатах с предложением:
— Профессор, представьте хотя бы на минуту: яркий солнечный день, и вы прямо с территории выставки принимаете старт в стратосферу! Все желающие увидеть старт своими глазами допускаются за ограду и платят доллары. Впрочем, даже не обязательно вам лететь самому — ваш брат может занять место в гондоле, — великодушно разрешил Вилли Пост. — Организацию всего предприятия я беру на себя.
Американец хотел заработать… Пиккар не указал ему на дверь только потому, что был излишне деликатен. Профессор надеялся, что никогда уже не услышит ничего об этом человеке, но ошибся: о Вилли Посте заговорили. Через год после встречи на выставке он изобретает высотный скафандр, весьма похожий внешне на водолазный, а еще через год совершает на самолете полет в стратосферу. Это был очень недолгий полет, скорее даже прыжок, но все-таки Пост достиг стратосферы.
Говорят, что после своих полетов Поет не раз предсказывал конец научной карьеры Пиккара — больше этот швейцарец никогда ничего не добьется. Но теперь он ошибался. Пиккар прожил целую жизнь — это так. Но и еще целая жизнь была у него впереди.
…Выставка подходила к концу. Интерес к ней уже ослабел — за те месяцы, что она длилась, те, кто хотел, успели все посмотреть, и теперь павильоны стояли почти пустыми. Осенний ветер катил по аллеям картонные стаканчики из-под кока-колы, сметал в кучу обрывки бумаги. Тихо и пусто… Как быстро люди пресыщаются чудесами науки и техники… Еще недавно все говорили: «Смотрите, просто невероятно!..», а вскоре на ту же самую вещь смотрят как на само собой разумеющееся.
Пиккар остановился возле массивного стального ядра с тремя иллюминаторами. На боку белела четкая надпись: «Нью-Йоркское зоологическое общество. Батисфера». Профессор знал, что эта батисфера — вторая достопримечательность выставки. Ее конструктор инженер Отис Бартон и Уильям Биб опустились в прошлом году в море на глубину почти семьсот метров. Биба за это погружение назвали самым «низким» человеком на земле, потому что никто не погружался глубже, ну а Пиккара давно уже прозвали самым «высоким».
Профессор стоял у батисферы, внимательно разглядывая ее со всех сторон и представляя, как она опускается в бездонную пучину, подвешенная на тросе. Единственная нить, связывающая гидронавтов с поверхностью, с жизнью… Тонкая нить, которая может оборваться от собственного веса…
— Здравствуйте, профессор! — раздался сзади незнакомый, чуть хрипловатый голос. — Ну, как вы находите нашу батисферу?
Пиккар оглянулся. Возле него стоял человек, почти такой же высокий, как он сам, и такой же худой, с волевым, сильно загорелым лицом. Он протянул руку Пиккару, представился: Уильям Биб.
Пиккар вспомнил, что видел фотографии этого американца в журналах, читал о нем, но не предполагал, что им придется встретиться — ведь пути их шли в противоположных направлениях. Пиккара путь вел в небо, а Биба — в морскую глубину.