Пиккар предложил тянуть жребий, кому быть вторым в экипаже, и выбор пал на Теодора Моно, профессора Парижского музея естественной истории.
Когда оба они забрались в гондолу, к батискафу подкатили по рельсам массивную крышку люка. Ею накрыли входное отверстие и завинтили. Пиккар сразу же взял телефонную трубку — надо проверить связь. Телефон не работал. Профессор вспомнил, что они с Козинсом так и не договорились о том, кто займется отладкой связи — и вот результат, связи нет.
«Макс все дни работал, не жалея себя, — думал Пиккар, — но в таких экспедициях все-таки руководить должен кто-то один».
Стальная рука крана подняла батискаф, в иллюминаторы его сразу ударило солнце, и Пиккар подумал: «Как похоже на старт в стратосферу». Кран пронес батискаф над палубой и плавно опустил его за борт. Ровный, нежно-голубой свет моря заполнил гондолу. Пиккар приник к иллюминатору, потом порывисто обернулся к Моно; «Сорок лет я ждал этого момента». Моно рассказывал, что Пиккар был очень взволнован.
В гондоле стояла почти полная тишина, и Пиккар вслушивался в звуки, доносившиеся сверху, стараясь понять, что там сейчас происходит. Вот шум паровой машины лебедки — значит, их сейчас немного опустят. Поплавок еще не заполнен бензином, так что батискаф слишком легок и погрузиться глубже не сможет. Пиккар услышал, как заработала помпа, нагнетая бензин по шлангам в батискаф из трюма «Скальдиса». Гидронавты почувствовали, как их корабль стал оседать.
Неожиданно возле иллюминатора появился пловец. Он приближается к гондоле и старается в нее заглянуть. «Это Никола, — глядя на него, подумал Пиккар, — друг капитана Немо. Сколько уж лет помнится эта картина из «Двадцати тысяч лье под водой». Арронакс и Немо, молча стоящие в полумраке гостиной «Наутилуса», а снаружи, в ярком свете плывущий человек. Сегодня я сам в подводном корабле. И около меня французский профессор Моно. Но мы не в «Наутилусе», мы в ФНРС-2, и, наконец, сейчас 1948 год».
— У нас еще есть время, профессор, — обернулся Пиккар к Моно, — может быть, сыграем партию в шахматы?
Тайе, известный аквалангист, друг Кусто, когда во второй раз подплыл к иллюминатору, застал профессоров за этим занятием. Оба увлеченно резались в шахматы и не замечали пришельца. От доски они подняли головы только тогда, когда Тайе постучал в стенку гондолы. У него было с собой послание. Тайе приложил к иллюминатору небольшую дощечку, и гидронавты смогли прочитать: «Вы сейчас опуститесь. Не оставайтесь слишком долго внизу. Не маневрируйте».
Это очень напоминало детскую игру в испорченный телефон, и Пиккар рассердился: «Это еще что за новости? Что это значит — «не слишком долго»? Как будто мы собираемся на прогулку! Разумеется, мы останемся внизу ровно столько, сколько нам будет нужно. А почему нельзя маневрировать?»
Потом, уже на борту «Скальдиса», он спрашивал об этом, но никто не смог объяснить. Видимо, Козине, да и все остальные просто-напросто решили быть осторожными: аппарат первый раз погружается, мало ли что может случиться. А Пиккару такая осторожность весьма не понравилась.
Батискаф погружался медленно и плавно. Пиккар и Моно считали, что еще висят где-то возле поверхности, когда Моно, заглянув в иллюминатор, воскликнул: «Мы уже на дне!» Подводный корабль опустился на дно океана мягко, как будто оно было усыпано пухом. Но пуха не было, не было ила — всюду, куда ни глянешь, ровный песок, лежащий плавными волнами. И пустота. Нет кораллов, которые так хотел увидеть Пиккар, нет раковин, только две рыбы заплыли в освещенное батискафом пространство. Глубина совсем небольшая — всего 25 метров, но каким же мертвым казалось море вокруг. Не скрывая разочарования, смотрел Пиккар на пустынное дно.
Потом, словно вспомнив о деле, он включил счетчик Гейгера, и тот сразу же начал потрескивать. Пиккар отметил, что здесь космических частиц значительно меньше — значит, их поглощает толща океанской воды. В общем-то, он этого ждал.
Через пятнадцать минут после того, как батискаф сел на дно, Пиккар и Моно решили сбросить балласт — они не решались оставаться дольше, помня приказ, который передал им Тайе.
Пиккар нажал кнопку и увидел в иллюминатор, как от батискафа отделился бункер с грузом, потом другой, третий, и гондола, легко качнувшись, стала всплывать. Но только еще через два часа иллюминаторы ФНРС-2 показались над водой — много времени ушло на то, чтобы откачать бензин, подсоединить трос лебедки.
Весь экипаж «Скальдиса» собрался на палубе. Пиккар, приникнув к стеклу, сразу увидел Жака. Вот он стоит, вглядываясь в пятно, освещенное прожектором «Скальдиса», в центре которого покачивается на легкой волне батискаф. «Жак самый высокий из этих людей, — думал Пиккар. — На голову выше всех остальных. Как он просил, чтобы я взял его… Конечно, после того как Макс заболел, я мог настоять, чтобы Жак был вторым, но это нельзя было делать: право на первое погружение надо еще заслужить. Ничего, Жак почти мальчик — ему всего двадцать шесть. У него все впереди».
Если бы Огюст Пиккар мог знать в эту минуту, какое будущее ждет его сына! Ведь именно он, Жак Пиккар, станет первым человеком, который достигнет в другом батискафе самого глубокого дна в Мировом океане, опустится на дно планеты Земля.
Но это случится еще не скоро. Время должно отмерить еще много лет — для того чтобы успел возмужать Жак Пиккар, чтобы люди привыкли думать: дверь, за которой лестница, ведущая вниз, в гидрокосмос, открыта. Открыта с той самой поры, как профессор Огюст Пиккар изобрел батискаф. К этому действительно надо было привыкнуть: ведь человек всегда видел море рядом с собой и всегда думал, что ему не дано постигнуть морские глубины. Только теперь это стало возможно.
А пока ФНРС-2 поднимался на туго натянутом тросе и прежним путем возвращался в трюм корабля. Пиккар и Моно провели двенадцать часов внутри аппарата. Они устали, их утомил монотонный шум аппарата, который регенерировал воздух. Это был тот самый аппарат Дрегера, что семнадцать лет назад стоял в гондоле стратостата ФНРС. Тогда он послужил Пик-кару в стратосфере, теперь — на дне моря.
Когда батискаф замер на своем месте в трюме «Скальдиса», гондолу осветили прожектором и отвинтили тяжелую крышку люка. Все, склонившись над трюмом, ждали, что будет дальше. Было уже три часа ночи.
Сначала из люка вылез сапог. Потом голая нога, по которой оказалось очень трудно определить ее обладателя, потом второй сапог и вторая нога. Затем показались плавки, голый живот и сам профессор Пиккар с взлохмаченной головой. Смеясь, он держал в вытянутой руке бутылку с каким-то напитком. Этикетка смотрела как раз в сторону нацеленных кино- и фотокамер.
Кто-то из влиятельных лиц, ссудивших на экспедицию некую сумму, просил Пиккара сделать рекламу напитку. Профессор не мог отказать и выполнил просьбу, но как! Только он мог выкинуть такую шутку: полуголый профессор, в плавках и сапогах на босу ногу, протягивает к объективам бутылку — пейте напиток!
Громовой хохот встретил Пиккара. А несколько позже многие из тех, кто смеялся, за глаза обвиняли его в том, что он продался ради рекламы. Не было этого! Наоборот, он смеялся над теми, кто думал, что он способен на это.
Один репортер, терпеливо сидевший на «Скальди-се», дождался своей минуты и попросил интервью. Пиккар объяснил, что первое погружение — пробное, его цель — в принципе испытать батискаф. Дело вовсе не в глубине, на которую они опускались, — им нужно было увидеть, как под водой ведет себя батискаф.
— Ну а что-нибудь особенное, профессор? — спросил репортер. — Что вы там видели?
— Ничего, — ответил Пиккар.
— То есть как ничего?! — репортер не сдавался. Столько времени ждать, с надеждой первому узнать о сенсации — и вдруг «ничего».
— Извините, действительно ничего. Голое дно. Пара рыб — это все, что мы увидели. Но спросите профессора Моно, может быть, он что-то увидел?
На следующий день Моно дал журналисту небольшой текст, в конце которого он написал: «Две прибрежные рыбы, увиденные нами вчера на глубине 25 метров, — это, на мой взгляд, только авангард многочисленной и хорошо укрывшейся армии, которая сегодня еще стоит в ожидании, но с которой я спешу помериться силами».
Пиккар от души смеялся потом над Моно, когда прочитал в газете: «Пиккар и Моно сообщили, что видели авангард армии глубоководных чудовищ, с которыми они надеются вскоре помериться силами». Разумеется, он понимал, что Моно ни при чем, но уж больно лихо и весело все получилось. Газете нужны были страсти, а для этого надо только чуть-чуть подправить.
Время, отпущенное первой экспедиции, подходило к концу. «Скальдису» вскоре предстояло вернуться, а батискаф ждало еще одно, на этот раз глубоководное, испытание.
Пиккар и Козине знали: это будет решающий день.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Капитан Ла Форс стоял на мостике «Скальдиса» и, попыхивая трубкой, наблюдал, как батискаф поднимали из трюма. Очень ему не нравился этот нескладный корабль, да и вся затея с ним тоже. Непонятные люди ученые… Мало им того погружения, теперь собираются опустить пустой батискаф. Если он и достигнет большой глубины, то вряд ли вернется. Капитан Ла Форс почему-то не верил в автопилот.
Вслед за батискафом из трюма поднялся балласт, связанный канатом в гирлянду. Пиккар, стоя на палубе, внимательно следил за всеми маневрами. В низу гондолы торчал металлический прут, который должен включить систему сбрасывания балласта, едва только коснется дна, и Пиккар предупреждал, чтобы с ним поосторожнее, иначе система может сработать в самый неподходящий момент.
Стрела крана уже разворачивала батискаф, как вдруг прут задел какую-то веревку, и в то же мгновение несколько тонн балласта рухнули вниз, со страшным грохотом ударили о палубу многострадального «Скальдиса» и соскользнули в воду. Все замерли.
Пиккар был почти в отчаянии — снова неудача, снова потеряно время. Он не заметил, как к нему решительным шагом приблизился капитан Ла Форс. Капитан был настроен весьма воинственно.