Жан Пиккар внимательно следил за приготовлениями брата и чем мог помогал. Он предложил оригинальную систему мгновенного сбрасывания балласта с гондолы аэростата — иногда это бывает нужно. Мешки с дробью укреплялись снаружи гондолы, и в каждом из них был установлен небольшой заряд взрывчатки, связанный с электрической батареей в гондоле. Если появлялась необходимость моментально сбросить балласт, нужно было нажать кнопку — мешки взрывались и дробь сразу же высыпалась.
Строительство гондолы и оболочки меж тем подвигалось. В Льеже и в Аугсбурге работа шла полным ходом. Следить за тем, чтобы все делалось в полном соответствии с расчетами и чертежами, Огюсту Пиккару помогал молодой швейцарский физик, его ассистент по университетской лаборатории, его друг Пауль Кипфер.
Пиккар уже сделал свой выбор: именно Кипфер стартует с ним в стратосферу.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Им казалось, что стратостат недвижно висит высоко над землей, высоко над белоснежными холмами из облаков, плотно застлавших равнины, горы и реки. Но он еще поднимался. Это можно было определить лишь по приборам: гондола висела совершенно спокойно, а в иллюминаторы, кроме облаков, ничего не было видно.
Кипфер молча работал с приборами — он уже приступил к наблюдениям. Часть измерений они собирались проделать во время подъема, но все свершилось так неожиданно быстро из-за той злополучной веревки, да и сам подъем оказался таким стремительным, что они ничего не успели сделать.
Наконец подъем прекратился. Шар, словно устав от быстрого взлета и растратив всю свою мощь, бессильно повис в стратосфере. Пиккар взялся за краны, повернул по очереди и, выпустив дробь, сбросил пятьдесят килограммов балласта. Шар снова пошел вверх. За короткое время они поднялись еще на несколько сотен метров.
Глядя на Кипфера, сосредоточенно делающего измерения, Пиккар довольно подумал: «Все-таки Пауль великолепен. Вряд ли кто другой смог бы так работать с приборами. Ему все равно, где он: в своей лаборатории, на старом потертом стуле или в стратосфере, в тесной гондоле. Как хорошо, что со мной именно Пауль».
От этих мыслей его отвлек снег. Внутри гондолы, медленно кружась и сверкая, стал вдруг падать рой серебристых снежинок. Иней, осевший на вогнутых стенах, когда гондола сильно остыла, теперь падал в виде снега. Значит, солнце согрело гондолу.
Еще перед стартом Пиккар обстоятельно продумал, как сделать температуру в кабине ФНРС постоянной. Мотор должен в нужное время придать гондоле вращение, и тогда к солнцу можно будет повернуть бок, окрашенный черной краской. Если же в кабине станет жарко, надо включить мотор и повернуть гондолу белым боком к солнцу. Но аккумулятор непонятно почему разрядился, и мотор оказался теперь бесполезен.
— Как дела, Пауль? — спросил Пиккар. — Тебе много делать еще?
— У меня все. Я кончил, — ответил Кипфер и пожал плечами. Оба прекрасно знали, что из-за быстрого подъема им не удалось сделать почти никаких измерений. Пиккар все время возился с щелью, а Кипфер расставлял и приводил в порядок приборы.
— Тогда опускаемся. — Пиккар стал тянуть за веревку, чтобы приоткрыть маневровый клапан, но она совершенно по непонятным причинам не поддавалась. Еще не понимая, что с ней могло приключиться, профессор дернул сильнее — и вновь безуспешно. Как бы то ни было, он понял: клапан ему не открыть. А это означает только одно: они не могут спуститься.
— Клапан бездействует, Пауль, — сказал Пиккар, повернув голову к Кипферу. Но тот и сам все прекрасно видел.
Они понимали, что к вечеру, когда солнце сядет, газ охладится, займет меньший объем, стратостат начнет опускаться. Но вот в чем вопрос, хватит ли им до этого времени кислорода? И не унесет ли ветер беспомощный шар в Адриатику?
Пиккар взглянул на приборы и увидел, что давление в гондоле медленно падает. Все-таки воздух выходит. Опустившись на колени, он снова замазал отверстие зонда. Потом, приникнув к иллюминатору, Пиккар пытался разглядеть, что случилось с веревкой. Это ему не удалось: слишком тесный обзор открывает иллюминатор. Тогда Пиккар постарался открыть клапан, натянув веревку лебедкой. Веревка, однако, не захватывалась на барабан, она перескакивала с одного желоба на другой, а вскоре и вовсе оборвалась…
Теперь стратостат неуправляем. Остается одно: ждать, когда сядет солнце.
…Пиккар и Кипфер молчали. Было очень тихо. Если не думать о том, на какой они высоте, может показаться, что гондола лежит на земле, где-нибудь в поле, на мягкой траве.
Пиккар сидел прямо, стараясь не прикоснуться спиной к холодной стенке гондолы, искрящейся инеем в электрическом свете. Он хотел собраться с мыслями и все хорошенько обдумать. «Так… — проносилось в его голове. — Наше положение, по-видимому, очень серьезно. Нам угрожает много опасностей. Возможно, что полет продлится и после полудня. Если гондола потеряет свою герметичность, мы задохнемся. Все зависит от ветра, спустимся ли мы вечером на Адриатике или на суше. Если веревка останется перепутанной, как и теперь, она будет слишком короткой при спуске, когда аэростат вытягивается. Она натянется и откроет тогда клапан и оставит его открытым. Газ выйдет весь, но это еще не обязательно приведет к катастрофе, потому что аэростат должен принять форму парашюта. На худой конец, у нас с Паулем тоже есть свои парашюты. Как бы то ни было, ясно, что с открытым клапаном у нас не может быть благополучной посадки…»
Больше всего его беспокоил ветер. Сейчас он был слабым, ленивым, но Пиккар знал, что в стратосфере ветры нередко достигают огромной скорости. Приборы показывали: шар несло прямо к морю. Впрочем, можно было считать, что ветер их пока пощадил.
«А в общем-то это даже и хорошо, — неожиданно для себя подумал Пиккар. — Теперь можно спокойно сидеть и ни о чем не заботиться. Мы сделали все, что могли. В каждой ситуации, даже самой дурной, всегда есть что-нибудь положительное. Вот нам сейчас совершенно не нужно принимать какие-либо решения. Надо просто довериться ветру и шару».
Но вот обнаружена еще одна неприятность. Как будто их мало было в этом полете! Они не заметили, когда разбился большой ртутный барометр. Вполне возможно, что это случилось, когда они возились с веревкой возле лебедки. Не так было жалко барометр — бог с ним, еще есть, но из него на пол вытекла ртуть. Она могла очень быстро разъесть алюминий. Последствия, мягко говоря, обещали быть весьма нежелательными.
Надо немедленно удалить ртуть из гондолы. Насоса у них с собой не было. Пиккар рассеянно огляделся, стараясь найти какой-нибудь выход… Минутку… Если взять вот этот резиновый шланг, один его конец подвести поближе к ртути, а другой через кран вывести за борт, разница в давлении — за бортом-то ведь вакуум — должна моментально выбросить ртуть. Пиккар подумал с довольной улыбкой, что еще ни один физик мира не обладал таким объемом вакуума, если только так можно о пустоте говорить… Во всей стратосфере они только вдвоем…
Пиккар спустил конец шланга на пол, а другой поднял и вставил плотнее в кран. Когда он открыл кран, все произошло, как он и предполагал. Снаружи из гондолы ударил сильный фонтан из смеси ртути с водой, собравшейся на полу, когда таял иней. Потом аэронавты внимательно осмотрели весь пол и обнаружили, что самые мелкие бусины ртути все же остались. Видно, придется с этим смириться…
«Ну вот, — думал Пиккар, — теперь действительно можно позволить себе отдохнуть. Столько треволнений за такое короткое время». — Впервые за весь полет он спокойно сидел возле иллюминатора. — «Какое красивое все-таки небо. Это самое прекрасное из того, что я когда-либо видел…»
Он смотрел дальше, за горизонт, отступивший перед его взглядом из стратосферы. Он видел, как небо, почти черное над головой, светлело по краям и там, где смыкалось с землею, совсем прояснялось. И какая ровная, поразительно четкая линия — грань лежащей внизу тропосферы… Белая, словно снежная грань, первозданное покрывало тумана над безлюдной равниной…
Пиккар смотрел на вершины, скрывавшиеся за облаками, и видел, как они проступали все яснее, отчетливее. Вот вырос один пик, потом — другой, третий, и вот уже весь горный хребет восстал, прорвав цепь облаков. Прекрасные скалистые горы… Чуть дальше по мере медленного движения шара поднялась еще цепь вершин. Многие из них венчали собольи шапки снегов… Пиккар узнал Баварские Альпы, высокие горы Тироля.
В эти минуты он обнаружил в себе неожиданные честолюбивые мысли: «Каждый швейцарский воздухоплаватель, да и любой другой тоже, мечтает перелететь через Альпы. Альпы — высокий, могучий рубеж, и Альпы прекрасны. И вот я сейчас пролетаю над ними».
Правда, радость его была несколько омрачена: он не знал этих гор. Он не знал Тироля, и у них не было подробной карты. Потому ему оставалось лишь любоваться изумительным зрелищем. И все равно он удовлетворенно подумал: «Ни один человеческий глаз до сих пор не мог так созерцать горы».
Кажется, в любую минуту своей жизни он сумеет по желанию вызвать перед глазами эту картину. Картину, которую поднесла ему стратосфера. Как-то позже он записал, что увидел тогда: «Сами облака казались горами. Они выступали из серых паров низин и появлялись среди гор. Прекрасные белые облака! Они громоздились, как башни, более высокие, чем все вершины, достигающие 4000, 6000, возможно даже 8000 метров. Всякий видел их снизу, а мы видели их сверху. Вуали больше не было над ними. Освещенные солнцем стороны их сверкали, теневые были очень мрачны…»
Никогда еще человек не видел свою землю с такой высоты.
В кабине меж тем делалось жарко. Еще недавно им казалось, что они сидят внутри ледяного кристалла и, дрожа от холода, думали, что долго так не вытерпят, а теперь мечтали о тех минутах, когда стены гондолы белели от инея. Вся беда в том, что уже долгое время гондола висела, обернувшись к солнцу одной, зачерненной стороной. Вот почему температура повышалась.
Пиккар огляделся, поискал бутылки с водой — очень хотелось пить, но нашел только одну, небольшую. «Просил же две положить, — с раздражением подумал профессор, — и вот, пожалуйста, бутыль побольше забыли. Всегда надо делать все самому».