Была весна ранняя, и болота, грязь так, помимо боев, вымотали бойцов, что перед очередным рывком все лежали на земле и никто не поднялся на призыв: “В атаку! Вперед! ” Обессиленные, люди продолжали лежать. Тогда Родионов попросил подать коня. Его подняли, посадили в седло. Он был весь в окровавленных бинтах, крикнуть уже не мог, но поднял оружие. Это и был призыв. И сам двинулся на врага. Его автомат захлебнулся в длинной очереди, но все уже поднялись и рванулись вперед. Собрав последние силы, прорвали цепь и ушли в лес.
Это последний его был бой, в который сам он повел своих бойцов.
Судьбы Родионова никто не знает. Его несли на носилках. Отходила группа к озеру Палик. И вот, после короткого отдыха, когда на рассвете подошли поднять носилки, они оказались пустыми. Родионова на них не было. Где делся, куда пропал Родионов? Никто не видел, не знал. Может, ночью отполз и покончил жизнь, чтобы не обременять бойцов и прекратить свои мучения? И, наверное, думал он, знал, что потом, несмотря на награду — орден Красной Звезды за перевод в партизаны полка, — ему придется встать перед судом за сдачу в плен. То ли действительно было невмоготу уже терпеть боль?»[979]
Свидетельство Рудина представляет собой мифологему. Гиль-Родионов вовсе не покончил с собой, не пропадал без вести и никуда не отползал, так как просто не имел сил для этого. Ранение было тяжелым, так что он мог только лежать и ждать, когда его вынесут из окружения. Такими же мифологическими являются рассуждения Рудина о том, что Гиль будто бы мог возглавить атаку партизан и сесть на коня. Эти рассказы также не имеют ничего общего с реальностью.
О ранении и смерти Гиль-Родионова вспоминал и Титков в самой первой публикации своих партизанских мемуаров. Не будучи участником боев за Полоцко-Лепельскую зону, он представил такую версию: «В одном из сражений Гиль получил тяжелое ранение. Его принесли в партизанскую землянку. Кругом гремел бой. Гиль попросил оставить ему пистолет. Боясь попасть в плен, он застрелился»[980].
Версия Титкова, судя по всему, тоже не соответствует действительности, как и версия, озвученная в мемуарах бывшего немецкого разведчика Доллерта-Штеенберга, который утверждал, что зимой 1943–1944 гг. от бригады Родионова якобы осталось всего 300 бойцов. Они были окружены в районе станции Зябки и полностью перебиты. Гиля застрелил один из его бывших офицеров со словами: «Собаке собачья смерть»[981]. О том, что Гиль был якобы убит своими бывшими сослуживцами-антибольшевиками, говорится и в одном из очерков Михаила Боброва (М. Голубовского), опубликованных на страницах парижского эмигрантского журнала «Возрождение»[982].
Пожалуй, наиболее правдоподобно представлена версия смерти Гиль-Родионова в публикации белорусского поисковика А. Бурдо. Он отмечает, что партизаны вышли в район населенного пункта Заборовка, где Родионов был ранен. Его вынес с поля боя ординарец Сергей Дорошенко. Раненого комбрига положили на телегу и доставили в Голубинский лес, в район хутора Накол Глубокского района. 14 мая 1944 г. Родионов скончался от ран и голода, и был похоронен вместе с семью партизанами своей бригады[983].
Однако вернемся к событиям 4 мая 1944 г. К вечеру Лобанок собрал командиров и провел совещание. Было принято решение во что бы то ни стало прорваться из окружения именно в ночь с 4 на 5 мая 1944 г. План прорыва был такой: остатки партизанских бригад им. ВЛКСМ, им. Короткина, 16-й Смоленской, 1-й Антифашистской и полка И.Ф. Садчикова должны были разгромить немецкие гарнизоны в населенных пунктах Паперино и Новое Село и вывести основные силы в лес юго-восточнее Селища. Отряды бригад им. Чапаева, им. Сталина, «За Советскую Белоруссию» должны были прикрывать штурмовые группы, а после прорыва отойти в места, где они действовали до начала немецкой блокады[984].
В 23.30 4 мая 1944 г. партизаны пошли в наступление. Бои отличались беспредельным ожесточением. Немцы безжалостно расстреливали штурмовые группы и гражданское население. В докладной записке А.И. Гречкина, инструктора Витебского подпольного обкома, патетически сообщалось: «Противник оказывал упорное сопротивление из всех видов оружия, вел огонь по штурмующим, но ненависть и злоба к врагу были настолько сильны в народе, что его стремление вперед ничто не могло остановить»[985].
Иначе картина представлена в отчете И.М. Тимчука о боях 1-й Антифашистской бригады: «Основные силы бригады совместно с частью других бригад, окруженные крупными силами противника, в течение 4–5 мая 1944 г. пытались организованно прорваться через плотное кольцо противника, но, не имея успеха и неся большие потери, стали выходить из окружения ночью мелкими группами, закапывая и частично уничтожая тяжелое оружие, которое противником при помощи миноискателей впоследствии было обнаружено и выкопано»[986].
Позиция Тимчука представляется наиболее убедительной. Кроме того, она согласуется с немецкими документами. Группа «Ангальт» в ночь с 4 на 5 мая пресекла на своем участке попытки прорыва. То же самое произошло в районе, где занимала позиции группа Каминского, причем русские коллаборационисты захватили еще 30 пленных. Тем не менее большой группе партизан и местного населения удалось покинуть огненное кольцо и пробиться в другие районы[987].
В период прорыва партизаны мало обращали внимания на своих раненых товарищей. Лишь бойцы некоторых бригад выносили их через образовавшийся «коридор». Известно немало случаев, когда раненых просто бросали в лесу, так как быстро эвакуировать их было весьма проблематично. В частности, в донесении командира бригады «За Советскую Белоруссию» Л. Смирнова приводились следующие факты: «Уткинцы [партизаны из бригады им. Пономаренко, командир Н.В. Уткин. — Примеч. авт.] своих раненых оставили сразу на месте, короткинцы [партизаны бригады им. Короткина, командир В.М. Талаквадзе. — Примеч. авт.] — бросили в лесу около Рябченок, наша бригада своих раненых несла. Смоленцы — тоже несли, о других точно не знаю»[988].
Оперативная группа полковника В.Е. Лобанка перестала руководить партизанскими бригадами. Командир Смоленского партизанского полка И.Ф. Садчиков радировал в БШПД: «Оперативная группа деморализована и прекратила руководство по спасению партизанских бригад и населения. Обстановка заставила взять руководство на себя. С 1.5 по 5.5 вели непрерывные тяжелые бои и штурмом прорвались из кольца окружения. Организованно ведем 3 бригады, и остатки нескольких бригад, а также много мирного населения. Двигаемся в направлении Бегомль, имеем много раненых, около 300 человек. По прибытии на место сообщу полные данные о численности и боевом составе полка. Сейчас находимся в болотах в 9 км северо-западнее Бегомль. Голодаем третий день, лошадей всех съели»[989].
Прорвашись из кольца партизаны в основном ушли в Борисовско-Бегомльскую зону. Те же, кто еще оставался на территории разгромленной Полоцко-Лепельской зоны, продолжали вести бои и скрываться от карателей. Но участь их была предрешена. Уже 5 мая части СС и полиции совместно с инженерно-саперными командами 3-й танковой армии приступили к зачистке районов некогда грозной «бандитской республики Ушачи». Найденные в лесах раненые партизаны, а также лица, не представлявшие ценности для учетных органов немцев, расстреливались на месте. Деревни, превращенные в опорные пункты партизанской обороны, разрушались или сжигались дотла[990]. В мемуарах С. Шмуглевского зачистка Полоцко-Лепельской зоны представлена так: «В числе раненых находились и тяжело раненные партизаны из местных жителей, с которыми остались их родные и близкие. Каждому хотелось верить, что каратели в лес не пойдут, и они смогут отсидеться там до конца блокады. Но надежды их не оправдались. Утром 5 мая гитлеровцы начали прочесывать лес. Весь день там слышались выстрелы, крики людей»[991].
Результаты операций «Моросящий дождь» и «Весенний праздник» в советских и немецких источниках оценивались по-разному. Так, Лобанок, руководивший партизанскими соединениями, и чей штаб едва не был разгромлен, утверждал, что «народные мстители» (то есть все 16 бригад) потеряли за время апрельско-майских боев убитыми 840 человек и ранеными до 1150 человек[992].
На основании каких материалов Лобанок пришел к таким выводам, до сих пор неясно. Известно, например, что только 1-я Антифашистская бригада В.В. Гиль-Родионова потеряла в боях 1026 человек, включая командира бригады (напомним, что до начала боев в бригаде было 1099 бойцов и командиров)[993].
Тяжелые потери также понесли бригады «За Советскую Белоруссию», им. Сталина, им. Ленина, «Алексея», «Октябрь», им. Суворова, им. Короткина, им. ВЛКСМ, им. ЦК КП(б)Б, 16-я Смоленская бригада и Смоленский партизанский полк И.Ф. Садчикова. В боях погибли командиры и комиссары бригад «Алексея», им. Сталина, «За Советскую Белоруссию», им. Ленина.
Из немецких документов видно, что операция «Весенний праздник» для партизан завершилась трагически. Оперативное соединение фон Готтберга потеряло 800 человек (175 убитых, 625 раненых). Потери партизан, с точки зрения командира боевой группы (без учета данных 3-й танковой армии), составили: 3654 человека убитыми, взяты в плен — 1794, перешли на сторону немцев — 43. В руки частей СС и полиции попало большое количество трофеев, начиная от стрелкового оружия и заканчивая взрывчатыми веществами, было уничтожено 103 «бандитских» лагеря, 215 землянок, 52 долговременных оборонительных сооружения и три склада с боеприпасами