- Так никто и не принес тебе курева?
- Один я на белом свете, Николай Аркадьевич. Папы и мамы негу, братьев и сестричек - тем более. Девочки, с которыми доводилось встречаться, позабыли… Одним словом, самая что пи па есть горемычная сиротинушка.
- Братьев п сестричек, может быть, действительно нет, зато дружков у тебя, как говорят, навалом. Должны позаботиться. Шайка!
- Опять ты за свое. Никакой шайки не знаю. Давно завязал. У меня есть справка с места работы. Чего еще надо?
- Справка у тебя, верно, есть,- согласился Сорокин.- Только липовая. Измельчал ты, Ярцев! Простой бумажкой хотел увести нас в сторону? Тут рядом Рыжий Глаз «отдыхает». Может быть, желаешь поговорить с ним? Как-никак - кореши.
- Какой Рыжий Глаз?- склонил голову Ярцев.
- Тебе клички мало? Нужна фамилия?
- Нужна.
- Пожалуйста: Егоров. Он же Сидоров. Он же Семенов. Он же Терентьев. Он же Вархваламеев. Он же…
- Хватит!-помрачнел Ярцев.- Дело ясное, как дважды два - шесть…- Он взял папиросу, положенную перед ним Сорокиным. Неторопливо закурил.- Значит, ты будешь вести расследование?- Глаза Ярцева скользнули по лицу Тимура.
- Он,- опередил ответ Сорокин. Это решение пришло внезапно и было продиктовано той переменой, что вдруг наметилась в Ярцеве, и ее надо было закрепить. Сыграла роль и явная заинтересованность Тимура в деле. Он весь горел желанием применить свои силы.
- Странно,- протянул Ярцев.- Сколько же тебе, желторотый, лет?
- Скоро двадцать,- уже овладев собой, спокойно ответил
Тимур, потом добавил, по-видимому не желая быть неточным.- Через полтора месяца -двадцать.
- Много, ничего не скажешь. Не боишься промахнуться?
- Не боюсь.
- Хорошо, потягаемся. Впрочем, черт с тобой,- беззлобно выругался Ярцев,- Берн меня в оборот. Я обеспечу тебе, карьеру. Расскажу все, что знаю. Как ты смотришь на это?
- Положительно. Все равно вы никуда не денетесь. Со временем признаетесь,- сказал Тимур.
- Вот как…
Ярцев задумался. Парень начинал нравиться ему: смелый, откровенный. Такого не хочется мучить. Да и пора, пожалуй, раскрыть карты. Если Рыжий Глаз был здесь, то «тянуть резину» ни к чему.
- Давай бумагу и ручку, парень.
Тимур сорвался с места, взял с тумбочки бумагу и ручку, положил перед Ярцевым.
- Пожалуйста.
- Спасибо.
Ярцев писал долго. Сорокин, глядя на него, пытался объяснить перемену в его настроении. Первые дни он молчал или язвил. Потом ударился в воспоминания, правда не имевшие никакого отношения к делу.
Позавчера, например, рассказал о своем детстве, как отец однажды высек его до крови за то, что он ночью, в кладовке, при свете коптилки читал книгу.
- Не мужицкое это дело,- вразумлял отец.- Добывал бы лучше деньги. Без денег-то, как без воздуху. Шагу не шагнешь! Учись брать, что ближе лежит.
Ярцев-младший, после недолгих колебаний, принялся добывать деньги - воровал во дворах белье и продавал на барахолке.
Сорокин был растроган рассказом, подсел к Ярцеву поближе, заглянул в печальные глаза, просто, как другу, сказал:
- Пора тебе, Григорий Кузьмич, остепениться.
- Пора?- переспросил Ярцев.
- Пора.
- Подумаю.
- Подумай, подумай.
Сорокин чувствовал, что эта запоздалая исповедь пришла к Ярцеву не сию минуту, даже не сегодня, не вчера и не позавчера.
Должно быть, многое передумал Ярцев, оставаясь один в камере. Возможно, понял, куда может завести его темная тропа, иначе не согласился бы теперь дать показания.
Впрочем, может быть, он просто-напросто устал? Сорок восемь стукнуло. Время подумать о собственном уголке.
- Вот, пожалуй, все,- оторвался Ярцев от бумаги.- На, парень, читай. Подскажешь; если что не так, я поправлю. Мне не привыкать.
Говорил Ярцев спокойно, с напускным равнодушием. Однако Сорокин уловил в его голосе тоскливые нотки. По-видимому, он завидовал Тимуру.
- Выше голову, Григорий Кузьмич. Ты еще сможешь сделать немало хорошего.
- Не знаю… Наверно, уже ничего такого не сделаю. Вот слова твои не забуду… Слышь, парень, бери с него пример, - обратился Ярцев к Тимуру.- Умеет он нашего брата расшевелить. Это не каждому удается. Вероятно, когда-нибудь я все-таки стану человеком. Если это случится, то непременно приду к вам. Не прогоните?
Он обращался сразу к двоим-к Сорокину и к Тимуру. Тимур зарделся, польщенный таким доверием. Сорокин почувствовал комок в горле.
- Не прогоним, Григорий Кузьмич, не тревожься. Еще гляди - друзьями станем,-сказал Сорокин.
- Обязательно,- поддержал Тимур.
Его лицо вспыхнуло. Ярцев увидел это, улыбнулся грустно:
- Чумовые вы здесь, в милиции. В карманах «дур» носите… Это пистолеты по-нашему так называются,- счел нужным Ярцев «просветить» Тимура.- Ну а по характеру - вроде сестры милосердия. Ей-богу. Не доходит до меня это.
- Ты плохо знаешь себя, Григорий Кузьмич,- сказал Сорокин.
- Может быть.
Через четверть часа милиционер увел Ярцева.
3.
Тимур с трудом сдерживал радость. Кому из курсантов выпадет в первый же день такое счастье! Раскрылся преступник! Выложил все начистоту. Во всяком случае, ничего не скрыл, как определил Сорокин.
«Ребята лопнут от зависти, когда узнают, как я начал практику,- подумал Тимур.- Главное, с кем начал? С самим Сорокиным, лучшим оперативником города. Интересно, смог бы Андрей написать стихи обо всем этом или не смог? Наверно, не смог бы. Помешался на любовной лирике…»
Сорокин спросил:
- Ты обедал?
- Нет.
- Присаживайся к столу. У меня кое-что есть. Домашнее.
- Что вы, Николай Аркадьевич,- покраснел Тимур.- Я схожу в буфет. Тут недалеко.
- В буфет сходим завтра. Сегодня будем пировать здесь.- Сорокин положил на стол сверток, заботливо приготовленный матерью, потянул за руку Тимура.- Не обижаешься, что я тебя на «ты»?
- Что вы, Николай Аркадьевич!
- Вот и отлично.
Принялись за содержимое свертка. Тимур взял нерешительно ломтик жареной рыбы и вареную картофелину. Сорокин приободрил:
- Смелее! Считай, что мы в столовой и время у нас лимитировано. Надо уничтожить все быстро и без следов.
Сорокин ел деловито, с аппетитом, хотя и без особого смакования. Он, кажется, не замечал, что отправлял в рот. Мысли его были заняты совсем другим - судьбой Бойко.
«Что все-таки произошло? Почему Каримов перепоручил дело о «таксистах»? Работа у Бойко будто шла хорошо…»
Взгляд Сорокина остановился на кресле, в котором несколько минут назад сидел Бойко. Он сдавал дело. Присутствие Тимура, должно быть, немного смущало его, однако он не подавал вида: держался так, словно ничего особенного не случилось. На вопросы отвечал односложно.
- Ты все возможности использовал?
- Да.
- Кого подозреваешь в грабежах?
- Никого.
- Ты как-то говорил, что напал на след.
Бойко пожал плечами, подошел к графину с водой, неторопливо наполнил стакан и выпил залпом.
- Ничего я тебе не говорил, фантазируешь… Я пошел.
- Подожди.
Бойко послушно остановился у двери.
- Ну?
У Сорокина сжалось сердце. Таким отрешенным он еще не видел капитана.
- У тебя несчастье?
- Нет.
- Боишься сказать правду?
- Правду?- медленно повторил Бойко. На его калмыцких скулах заходили тугие желваки. На подбородке четко обозначился глубокий разрез.- Давай-ка без этого… Занимайся лучше делом. Только смотри, как бы тебе не перебежал дорогу черный кот.
- Ты слушаешь радио?- вдруг спросил Сорокин.
Бойко пожал плечами, усмехнулся криво:
- Что тебя тревожит?
- Вчера в космосе был первый человек. Ты можешь измерить глубину этого подвига или не можешь? Пожалуйста, не маши руками, вдумайся в то, что произошло. Тебе сейчас это необходимо, как воздух. Может быть, скорее поймешь, что значит правда. Теперь о ней говорят на всех языках планеты.
- Это другой вопрос,- несмело возразил Бойко.
- Ты коммунист, Гриша. Я не собираюсь давать тебе уроки политграмоты, взвесь все, пока не поздно, прошу тебя, иначе можешь совершить неверный шаг!
Бойко вздрогнул, шагнул к Сорокину, по-видимому, хотел что-то сказать, однако передумал, резко повернулся, с силой толкнул дверь и выскочил из кабинета.
Зазвонил телефон.
Сорокин остановил на нем недоумевающий взгляд, не в силах сразу избавиться от воспоминания,потом неторопливо потянулся к трубке, сказал в нее, споткнувшись на первой букве:
- С-слушаю.
- Ник, это ты? Здравствуй!
Звонила Клара Боброва.
Вчера они повздорили, причем довольно основательно. Сорокин не рассчитывал на такое простое возобновление «дипломатических отношений». Видимо, ссора не очень-то задела девушку, в противном случае она бы не решилась заговорить первой. Примирение явно обрадовало Сорокина.
- Здравствуй, Клара! Ты откуда звонишь?
- Из дома, Ник. Ты что делаешь?
- Работаю.
- Один?
- Нет… Со своим заместителем,- покосился Сорокин на Тимура.
- Ты скоро освободишься?
- Не знаю.
- Приходи сегодня к нам. У папы день рождения. Он сказал, что без тебя не сядет за стол. Ты же знаешь, какой он у нас… Ник, почему ты молчишь? Не хочешь разговаривать? Прости, я вчера глупо вела себя. Обещаю в дальнейшем быть послушной. Вообще-то, и ты хорош!.. Придешь, Ник?
- Приду… Сколько ему?
- Много. Пятьдесят… Ты только не задерживайся. Жду ровно в восемь. Кстати, прихвати с собой своего заместителя. Может быть, он сумеет развеселить мою сестренку.
- Она у тебя Несмеяна?
- Самая настоящая.
Клара повесила трубку.
Сорокин прикрыл глаза, попытался вызвать в памяти Клару. Сейчас она, по-видимому, сидела у тумбочки, на которой стоял телефон. На ней было темно-зеленое платье, обязательно темно-зеленое, другого он не признавал. Оно очень шло ей…
Тимур спросил:
- Вас что-то мучит, Николай Аркадьевич?
Сорокин поднял голову, посмотрел на Тимура отсутствующим взглядом, потом растерянно улыбнулся, будто извинился за то, что так долго молчал.