Хрусталев заметил замешательство следователя, взял наступательный тон:
— Хотите легко раскрыть преступление? Удобный случай представился? Есть на кого повесить убийство? Да, Корзун передал мне карточку. Мы договорились, что он заплатит нам с Зоей. Никто не мог предполагать, что его убьют. В том, что мы взялись получить выигрыш, еще нет преступления.
— Но деньги-то вы хотели присвоить себе?
— А это еще неизвестно. Может, мы передали бы их в фонд Чернобыля...
— Галактионова знала, что это — деньги Корзуна?
— Нет! — быстро ответил Хрусталев. — Зачем ей было это знать?
— Вы сказали: «нам с Зоей». Как это понимать?
— Ничего я не говорил.
— Но я же записал. В протокол. И диктофон тоже.
Рунге выдвинул ящик стола.
— Я оговорился. А магнитофонная запись — не доказательство. Вы необоснованно меня задержали, я требую меня освободить и дать мне возможность встретиться с адвокатом.
— Прав ваших ущемлять никто не собирается. А вот освобождать вас мы пока повременим. Послушаем еще, что скажет Галактионова, и посмотрим, что дадут результаты обыска в вашей квартире.
— Это беззаконие! — Хрусталев побелел от бессильной злобы. — Кто вам дал право делать обыск?
— Закон дал такое право. Ваше утверждение, что Корзун сам дал вам часть карточки «Спортлото» — не более как грубая уловка, ничем не обоснованная...
Хрусталев криво усмехнулся.
— Ищите, ищите. Ответите еще и за это.
Протокол Хрусталев подписал почти не читая.
Допрос Галактионовой ничего не дал. Да, Хрусталев ее давний знакомый, оба они люди одинокие, отношения их никого не касаются, а что попросил получить деньги по выигрышу, так это любой поймет: зачем, чтобы знали о выигрыше на работе, соседи и вообще... А она откажется, если кто будет спрашивать. Что-то спутали, не я это выиграла, да и все тут. А Хрусталев обещал дать тысячу рублей. Он человек честный, не обманет. А разве это преступление — получить деньги за другого человека, если он тебе доверяет?
О Корзуне она и не слышала ничего. Кто такой — не знает. Где живет — тем более. В том же подъезде, что и Хрусталев. Так там много народу живет — она никого там не знает. А если и бывала у Хрусталева, так старалась, чтобы ее поменьше видели.
Оснований задерживать Галактионову более не было. Даже если выяснится ее участие в убийстве Корзуна, никуда она не денется. Бежать ей некуда да и незачем. Ведь и Хрусталев, судя по всему, не закоренелый преступник, а она-то тем более оказалась запутанной в это дело случайно. Словом, достаточно подписки о невыезде.
Спокойная наглость Хрусталева не только не поколебала уверенности Рунге в его виновности, но и укрепила в ней. Но доказательства в самом деле повисли в воздухе. Умозаключений, даже самых остроумных для суда, мало — нужны твердые доказательства. Обыск. Что даст обыск в квартире Хрусталева? Не может же он не допустить хоть какой-то промашки. Рунге глянул на часы. Вполне возможно, что обыск еще не закончился. Может, он сам что заметит? Может, что интуиция подскажет? И Рудольф Христофорович заспешил на квартиру Хрусталева. Поймав первого же подвернувшегося частника, он помчался к дому, где жил убитый и, в чем он был совершенно уверен, убийца.
Обыск подходил к концу. Понятые уже собирались уходить. Судя по их постным лицам, никаких сенсаций увидеть им не удалось. Хмурым и сосредоточенным было лицо старшего группы капитана Еремеева. «Стало быть, ничего». Рунге подавил вздох разочарования. Но, стараясь придать бодрость голосу, все же поинтересовался:
— Как успехи?
Спросил, чтобы что-то сказать. И так все ясно. Сейчас Еремеев либо пожмет плечами, либо разведет руками.
Но капитан почему-то не сделал ни того, ни другого. Он кивком головы указал на стол, на котором лежали... валенки.
— Что это? — в полном недоумении спросил Рунге.
— Подарок лейтенанта Костина.
Ответ, не рассеял недоумения следователя, но он уже понял, что это не пустой розыгрыш, хотя капитан и не отказал себе в удовольствии «потянуть резину».
— Знаете анекдот: можно ли убить валенком жену? — И сам же дал ответ, который, впрочем, Рудольфу Христофоровичу тоже был известен: — Можно, если положить в него утюг.
Рунге начал кое-что соображать. Он осторожно взял валенки, и сразу почувствовал по весу, что в них лежало что-то тяжелое. Точнее в одном. Отложив пустой валенок, Рунге заглянул в другой. Там что-то белело.
— Костин обнаружил валенки в антресолях. Да доставайте, ничего, только разворачивайте осторожно, чтобы пальчики не оставить.
Предмет, завернутый в чистый платок, был тяжелым. «Килограммов около трех», — определил Рунге. В длину однако предмет, а он был продолговатым, был сантиметров двадцать. Следователь в нетерпении развернул платок.
Сюрприз следовал за сюрпризом! Черный, как негр, каслинского чугунного литья Дон Кихот выглянул из платка. Рыцарь Печального Образа в шлеме-тазике, том самом цирюльничьем тазике с выемкой на краю, глянул на следователя задорно и даже весело, но в то же время непреклонно. Топорщились усы, вздернутая эспаньолка, словно указка или шпага, была выставлена вперед. Это был поясной бюст, созданный в конце прошлого века, о чем свидетельствовал проставленный на литье год. Латы рыцаря выпирали острыми углами, но в основании, на котором бюст устанавливался, грани напоминали обух туристского топорика, нет, были гораздо острее. Память сразу вытолкнула из своих недр фразу, сказанную одной из женщин-сослуживиц Корзуна: «Мы ему к юбилею каслинское литье подарили». Это в подтверждение того, что старик пользовался уважением... Да, на спине рыцаря была привинчена маленькая светлая пластинка с гравировкой: «Степану Никитичу Корзуну от сослуживцев в день юбилея». Год, дата.
— Сейчас же на экспертизу, — подавляя волнение, приказал Рунге. — Следы крови все равно должны обнаружиться.
Еремеев кивнул. А Рунге отчетливо представил себе ту фразу из медицинского заключения, где говорилось о характере черепно-мозговой травмы. «Тяжелый предмет с острыми краями». Кто бы мог подумать, что этим предметом окажется бюст самого гуманного из созданных человеческим воображением людей!
Прием не новый, старый как мир, но срабатывает безотказно. Без промаха. Отправляясь на свидание с Хрусталевым, Рунге захватил бюстик Дон-Кихота. Сейчас-то он был во всеоружии доказательств: экспертиза подтвердила и наличие крови группы Корзуна, и микроскопические остатки мозгового вещества. Статуэтку Хрусталев обмыл не достаточно тщательно, не учел возможностей нынешних криминалистических лабораторий, применяющих электронику и спектральный анализ...
Бюстик Рыцаря Печального Образа стоял на столе. Эффект этот Рунге не стал оставлять напоследок, полагая, что так разговор пойдет легче. Не дурак же в конце концов Хрусталев.
Действительно, увидев скульптуру, Хрусталев только и произнес устало:
— Нашли все же?..
— Что же вы, Дмитрий Евгеньевич, такую важную улику не ликвидировали?
— Утопить хотел по случаю. Чугун, не сожжешь ведь, не разрубишь на кусочки, не спустишь в унитаз...
— А зачем вообще было брать? Стерли бы следы, поставили бы, где раньше стоял...
— Хотелось поскорей уйти — сунул в карман почти машинально.
— Все верно. Ну рассказывайте, как все было. Или лучше опишите?
— Записывайте. Нет у меня желания заниматься литературным творчеством.
— Тогда вопрос: как вы догадались, что дело не в инюрколлегии, а в «Спортлото»?
— Я знал, что Корзун играет в «Спортлото». Причем, по какой-то системе. Мы встретились однажды в магазине, я покупал карточки, он подошел сдавать свои. Разговорились. И поэтому, когда этот балаболка Подгорный стал всюду распространять байку об инюрколлегии, я, лишь глянув в газету, понял, в чем дело. Не вытерпел, пошел вечером к Корзуну...
— Цель-то все же у вас какая-то была?
— Хотелось проверить свою догадку. Знаете, наверное, все, кто в «Спортлото» играют, завидуют более удачливым. Почему ему везет, а мне нет? И потом, может, действительно система дает возможность выигрывать и даже крупно.
— Вы надеялись, что Корзун поделится с вами секретами своей системы? Как надеялся Герман выведать у графини тайну трех карт.
Хрусталев болезненно скривился: литературная параллель показалась ему неуместной. Рунге тоже это понял и, боясь, что подследственный может замкнуться, мягко попросил:
— Продолжайте, Дмитрий Евгеньевич.
Голос Хрусталева звучал глухо, отрешенно. Говорил он с трудом, и все-таки создавалось впечатление, что говорить ему все же легче, чем молчать.
— Корзун не то удивился, не то растерялся, но пригласил войти. Он не убрал никаких бумаг со стола, за которым сидел перед моим приходом. Я сразу увидел газету «Известия» и раскрытую папку, в которой лежали карточки «Спортлото» и раскрытую тоже тетрадку с какими-то схемами-вычислениями. И поскольку мне надо было как-то объяснить причину своего прихода (когда я пошел, решил, что скажу, позвонить, мол, надо, но телефон стоял в коридоре), то я просто заговорил на тему и мне и ему интересную: что, система сработала? Он не удержался от желания похвастать и сказал, улыбаясь: «Представьте себе, да!» И тут я заметил, что он выпил. Это наш примерный работник, аккуратист, которого все считали поборником трезвости! Да еще гипертоник. Но это обстоятельство придало мне смелости, и я сказал то, на что не решился бы при других обстоятельствах. «Представьте, есть! Есть что и есть чем!» Он вытащил из шкафа бутылку коньяка, уже початую, стакан. За другим стаканом сходил на кухню, налил мне и себе. Когда выпили, я спросил, кивнув на бутылку: «Так что, удача стоит того?» — «Еще как! Полный, можно сказать, бант, как говорили в старину о полном комплекте наград. Два варианта и оба по пять!» — Разыгрываете!»
И тут он, сунув мне «Известия», полез в сервант, где у него стояли книги. Вытащив из второго ряда какую-то малоприметную брошюрку, он раскрыл ее на известной только ему странице и достал часть А тридцать первого тиража «Спортлото», того самого, результаты которого были опубликованы в газете, находившейся у меня в руках. Все точно: маленький клочок бумаги стоил двадцать тысяч... Мне не хотелось выпускать его из рук, но и Корзуну не терпелось заполучить его обратно. Пришлось отдать. Но в брошюру на этот раз он класть не стал, а засунул в ящик стола.