ы подзасохшая юшка опять хлынула волной. Но он понял, что этому желанию сейчас, во всяком случае, не суждено осуществиться. Отойдя в тень, он тяжело привалился к стволу березы и прикрыл глаза.
«Стреноженного» наручниками конопатого пристроили на траве. Петров искал наган, который обнаружил на полу под сиденьем.
— Так, сообщил он, — вещдок номер три, если первым считать детектив «Мегрэ и его мертвец», а вторым — браслеты.
Управляющий с несколько ошалелым видом наблюдал из милицейской машины всю эту сцену. Никогда еще он не видел, чтобы такие чудеса творились на вверенном ему отделении.
Конопатого усадили за руль: Костя в двух словах обрисовал ситуацию, из чего стало понятно, что следует немедленно восстановить «статус кво». Ведь из леса вот-вот могли показаться остальные члены экипажа. По приказу Петрова сержант-водитель срочно развернул машину с отпугивающим милицейским канареечным «оперением» и отогнал ее за пределы видимости. Костя и Тенгиз снова устроились на заднем сидении, а Пеночкин с Петровым растянулись в бурьяне рядом. В этой ситуации лучшее было — ждать. Если пассажиры «шестерки» ничего не успели увидеть, то они все равно придут к машине и сделают это без опасений.
Пеночкин, оценив все происшедшее, принял решение...
Бродить дальше не имело смысла. Белесый растворился в чаще и найти его было невозможно. Чтобы прочесать такой лес, надо взвод, а то и роту. Усатый и дядя Паша, матерно ругая Белесого, лес и все на свете, вернулись к полю боя. Бородатый лежал, задрав голову, глядя в небо мертвыми глазами. Казалось, он, оскалившись, усмехался, и Усатого передернуло от этой потусторонней ухмылки.
— Фу-у, черт бы его взял. Накрой чем-нибудь этого кретина. А... черт с ним, — махнул он рукой, видя, что дядя Паша тоже не горит желанием возиться с трупом.
Не сговариваясь, зашагали к просеке, за которой находилась проселочная дорога. Пора было уносить ноги.
Они вышли из сумрачного леса, щурясь от ярких солнечных лучей. Казалось, ничто не изменилось, все было таким же, как и час назад. «Жучка» с выключенным двигателем, стояла там, где ей и положено было стоять, все как сидели, так и сидят на местах. Конопатый вроде бы подремывал, но это тоже в порядке вещей — а что ему еще делать?
— Руки за голову! Живо! Стоять на месте! — слова ударили, словно бич. Но подчиняться команде никто не собирался. Оба метнулись к машине, но тут же прогремел выстрел. Предупредительный.
— Сказал стоять! Следующая пуля ваша!
Усатый и дядя Паша уразумели, что игра проиграна и обхватили собственные затылки
— Оружие на землю! Живо!
Петров поднялся из своей засады, по очереди направляя пистолет то на одного, то на другого. Усатый бросил на землю пистолет, дядя Паша нож. Петрова это не очень убедило. Передав «Макарова» Пеночкину, он все же удостоверился, что больше ни у того, ни у другого ничего нет. Потом, ремнем от их же брюк связал обоих спина к спине, и уложил прямо в пыль.
— Вот так мы в Афгане «духов» вязали, — приговаривал, колдуя с ремнями. Подошел управляющий, не вытерпев сидения в спрятанной машине. Он все еще не пришел в себя, никак не веря в реальность происходящего.
Засада удалась, рыбка клюнула. Но до полной ясности было далеко.
— Давай их в машину, — велел Пеночкин Петрову. — Надо с ними потолковать.
Однако отвечать на вопросы никто из тех, кто перешел теперь в разряд пленников, отвечать не захотел. Но из показаний Тенгиза и Кости можно было заключить, что противниками задержанных были те, кто следил за «бугром» — Аликом. Но где они? Где сам Алик?
— Вам надо, вы и ищите, — презрительно процедил усатый.
Беглый осмотр пистолета говорил о том, что из него только что стреляли. Судя по количеству оставшихся в обойме патронов, не один раз. О том, насколько результативны были выстрелы, судить было трудно. Возможно, есть убитые или раненые. Надо прочесывать, лес, нужна подмога. Пеночкин пошел на рацию: доложить по начальству и запросить указаний. Петров беседовал с управляющим. Его интересовало, какова конфигурация лесного массива, в котором шла перестрелка и в какую сторону могли уйти ее участники, если остались живы.
— Если перестрелка произошла между этими, которых мы задержали и теми, которых видели идущими вслед за бригадиром ваших шабашников, то группы разошлись в противоположных направлениях, разумеется, если все обошлось без жертв. Куда можно выйти, двигаясь все время в том направлении?
Петров показал в сторону, противоположную той, откуда появились бандиты.
— Выйти можно на дорогу. Вполне приличная грейдерная дорога.
— Машины там ходят?
— Бывает. Сейчас, во время уборки, довольно часто.
— Стало быть, можно уехать на попутной?
— Вполне.
— А как отсюда на эту дорогу проехать?
— От этой дороги, на которой мы сейчас находимся, километров через пять есть сверток, ответвление. Вот оно и выводит на ту дорогу.
К моменту, когда Пеночкин завершил переговоры, у Петрова уже созрел план. Поскольку подмога прибудет не скоро, а сложа руки сидеть не резон, он решил проехать на шоссе — возможный путь для другой вооруженной группы. Может быть, удастся заметить, куда направляются предполагаемые противники пойманных бандитов, а при благоприятных условиях и задержать.
— А на чем поедешь? — поинтересовался Пеночкин. Ни разрешать, ни запрещать лейтенанту что-либо предпринимать он не мог, хотя как старший по званию мог порекомендовать воздержаться от неправильных действий. Но в данном случае предложение Петрова было разумным: время упускать нельзя.
— На этой машине поеду. — Петров кивнул головой в сторону синих «Жигулей».
— Рискованно. Особенно одному. И дать в подмогу некого. Разве что водителя нашего.
— Не пойдет. Он в форме, сразу весь камуфляж испортит. Да ничего. В разведке я служил. В Афгане кое-чему научился. Там дела поинтереснее крутили, но шкура, как видите, цела.
— Что ж, давай. Только все-таки про осторожность не забывай.
На шоссе, куда попал Петров после того как преодолел соединяющий две дороги отрезок, было пустынно. Он остановил машину, вышел. Тихо. Спокойно. Пели, непуганные птицы. «Как на кладбище... Удивительная благодать» — усмехнулся лейтенант. Пожалуй, прокатился он напрасно. Никого здесь нет и, возможно, не должно и быть. Если и есть, кто живой, то мог выйти совсем в другой стороне.
Уезжать однако Петров не торопился. Встречу на определенное время никто не назначал, стало быть, надо и покараулить немного. Кто знает...
Взметнувшаяся над кустами у дороги стайка птиц от внимания Петрова не ускользнула. Интуиция, чувство разведчика, опыт подсказывали: надо быть начеку. Он замер, рука сама легла на ребристую рукоятку пистолета. Через кусты явно продирался кто-то. Минутой позже этот кто-то материализовался в образе молодого человека со светлыми волосами, голого по пояс и с рюкзаком на плече. В правой руке был зажат посошок, которым путник раздвигал высокую траву и кустарник, на левую была накручена майка. Одна из деталей описания, которую сообщили вызволенные Петровым из плена, цепко засела в голове Петрова: светлый, белесый. «Значит, все сходится. Игра продолжается».
На всякий случай он откинул капот двигателя, делая вид, что устраняет какую-то неисправность, в то же время зорко наблюдая за действиями молодого человека. А тот без колебаний направился прямо к машине. Вид его опасений не вызывал, посошок свой он отбросил, оружие если и было, то разве что в рюкзаке.
Когда их разделяло всего несколько метров, белесый, приветливо улыбнувшись, заговорил:
— Что, авария? До города не подбросите? Заплачу...
А глаза бегали, схватывая детали, оценивающе.
«Выясняет, один ли я», — мелькнула у Петрова догадка.
— Отчего же не подвезти, если по пути...
Петров захлопнул капот и выпрямился. Но договорить он не успел. Майка на руке незнакомца вдруг взметнулась к поясу, и Петров ощутил страшный удар-толчок в солнечное сплетение. Мысль зафиксировала природу толчка прежде, чем в уши толкнулся хлопок выстрела.
«Вот так... Там я не дал бы выстрелить первым...»
Он упал на капот не столько от пули, пронзившей его, сколько от автоматической привычки: будучи раненым, не ждать следующей пули. А для слабеющей руки твердая опора пригодилась для ответных выстрелов: «Макаров» почти вырывался из пальцев, когда гашетка была нажата трижды. Нет, не мог лейтенант позволить подонку завладеть оружием и машиной. Поэтому бил наверняка: промахнуться он не имел сейчас права. Ему хватило бы и одной пули для мишени, находящейся даже в пять раз дальше, но сейчас он слишком хорошо знал, что сознание может покинуть его прежде, чем он сумеет прицелиться. Несколько пуль — для полной гарантии, что бандит не уйдет...
Отчетливо увидев, как белесый каждый раз дергался от нового попадания, а потом рухнул, Петров стал сползать на землю. Живот жгло, как раскаленным утюгом. Сознание все еще оставалось ясным, но перед глазами уже плыла какая-то розовая муть. Эх, лейтенант, дырявили тебя уже под Джелалабадом. И пулей, и осколком на войне дырявили, а тут, на родине, под зелеными березками... Терпи, лейтенант, терпи. Он попытался принять такое положение, при котором кровь текла бы меньше, зажал рану рукой, но все равно чувствовал, как под ладонью горячими толчками пульсировало. Он теряет кровь все больше и больше. Но подняться до сиденья машины уже не было сил. А вокруг — никого, только лес. И не было ребят, которые вынесут из-под огня, перевяжут, дадут воды. А так хотелось пить... Он закрыл глаза и перед его внутренним взором поплыли горы, белые вершины вдали, выжженные солнцем подножья. «Подонок, — скрипнул он зубами. — Ах, подонок». Но большой ненависти, как ни странно, он не испытывал. Может, от сознания, что тот тоже лежит, истекающий кровью. Впрочем, тот вряд ли о чем-то думает.
Ему показалось, что закуковала кукушка. А, может, и не показалось. «Странно, откуда тут в горах кукушка? Интересно, сколько она мне посулит лет? Да, а какие горы? Ведь я в России. Надо взять себя в руки. Но дух все равно не ушел. Дух... Какой он, к черту, дух... Подонок, мразь...» Прежде чем потерять сознание, он засунул пистолет поглубже под себя.