— Государь, я с горечью должен сообщить, что в списке главарей заговора на первом месте имя Конде!
— Не может быть! — поразился король.
— Государь, так оно и есть!
— Значит, это настоящий заговор против государства?
— Государь, это почти мятеж! И ныне, когда вы освобождаете нас от столь тяжелой ответственности, мой долг — просить вас назначить нам преемников как можно скорее, ибо протестанты будут под стенами Блуа через несколько дней.
— Дядя, что вы говорите! — ужаснулась Мария.
— Сущую правду, государыня!
— Много ли их, мятежников? — спросил король.
— По слухам, около двух тысяч… Ну, а теперь мы оба, герцог де Гиз и я…
— Как, — перебил Франциск, — и в такой опасности вы оба хотите меня покинуть?
— Но, если я не ошибаюсь, именно такова была воля вашего величества…
— Чего же вы хотите? Мне было действительно досадно, что из-за вас… что у меня столько врагов!.. Но, милый дядя, довольно об этом, расскажите мне подробней о сем дерзком мятеже… Как вы намерены его предотвратить?
— Нет уж, увольте, государь, — все еще с обидой ответил кардинал, — после того, что мне довелось услышать от вашего величества, пусть лучше другие…
— Дорогой дядюшка, я вас прошу забыть о мимолетной вспышке, о которой я сам сожалею, — сказал Франциск II. — Или мне надобно извиниться? Просить прощения?
— О государь, после того как вы вернули нам свое драгоценное доверие… — начал было кардинал.
Но король, не дав договорить, воскликнул:
— Полностью! И от всего сердца!
— Мы только теряем время, — веско произнес герцог де Гиз.
Это были первые слова, сказанные им с начала разговора.
Он выступил вперед, как бы считая все ранее происходившее своего рода скучным прологом, в котором он снисходительно предоставил кардиналу играть ведущую роль. Теперь же, когда с болтовней покончено, он брал инициативу в свои руки.
— Государь, — объявил он королю, — вот каковы обстоятельства: на днях две тысячи мятежников под начальством барона Ла Реноди и при поддержке принца Конде должны ринуться из Пуату, Беарна и прочих провинций к Блуа, дабы завладеть Блуа и похитить ваше величество!
У пораженного Франциска вырвался гневный жест. Мария Стюарт охнула:
— Похитить короля!
— И вас вместе с ним, государыня, — продолжал герцог. — Но не извольте беспокоиться, мы не дремлем.
— Что же вы намерены предпринять? — спросил король.
— Мы получили сведения час назад, — ответил герцог. — Чтобы быть в полной безопасности, вы должны нынче же покинуть беззащитный Блуа и направиться в хорошо укрепленный Амбуаз.
— Куда? В Амбуаз? В эту мрачную крепость? — спросила королева.
— Ребенок! — гневно взглянул герцог на свою племянницу и добавил: — Так нужно, государыня.
Тогда возмутился король:
— Значит, нам бежать от мятежников?
— Государь, — возразил герцог, — нельзя бежать от врага, который даже еще и не объявил войну. Пока мы ничего толком не знаем о преступных замыслах бунтовщиков. Но так или иначе, мы не избегаем сражения, только меняем его место. И я буду просто счастлив, если мятежники последуют за нами до Амбуаза.
— Но почему? — спросил король.
— Почему? — высокомерно улыбнулся герцог. — Потому, что таким образом мы можем раз и навсегда покончить с еретиками и ересью, потому, что настало время разить уже не на театральных подмостках, потому что я отдал бы два пальца на руке… на левой руке за то, чтобы довести до конца эту решительную борьбу, которую безумцы затевают против нас.
— И эта борьба, — вздохнул король, — есть не что иное, как междоусобная война.
— Мы примем ее, государь, с тем, чтобы с нею покончить. Вот мой план в двух словах: ваше величество, помните, что мы имеем дело с бунтовщиками, и только. Уезжая из Блуа, мы должны вести себя так, будто ничего не знаем, ничего не ведаем. Когда же бунтовщики подойдут к нам, дабы предательски захватить нас, они попадут в ими же расставленные силки! Итак, никаких волнений, никакой тревоги… это относится в особенности к вам, государыня. Я сам распоряжусь обо всем, но, повторяю, никто не должен догадываться ни о том, что мы готовы, ни о том, что мы что-то знаем.
— На какое время назначен отъезд? — покорно спросил Франциск.
— На три часа дня, государь. Причем к отъезду все готово, я позаботился заранее.
— Как это — заранее?
— Да, государь, заранее. Я заранее знал, что вы, ваше величество, воспользуетесь советами чести и здравого смысла.
— В добрый час, — со слабой улыбкой кивнул король, — к трем часам мы будем готовы.
— Благодарю, государь, за доверие, сейчас дорога каждая минута, и поэтому мы, мой брат и я, вынуждены откланяться.
И, довольно небрежно поклонившись королю и королеве, он вышел из королевских покоев вместе с кардиналом.
Удрученные Франциск и Мария молча смотрели друг на друга.
— А как же наша мечта о поездке в Рим? — грустно улыбнулся король.
— Она сведена к бегству в Амбуаз! — ответила Мария Стюарт и тяжело вздохнула.
XXIIДВА ПРИГЛАШЕНИЯ
После рокового турнира Габриэль жил уединенно, уйдя в свои невеселые, тягучие мысли. Человек действия и вдохновенного порыва, жизнь которого насыщена была до той поры бурной деятельностью, оказался вдруг обреченным на бездействие и одиночество.
Он не показывался ни при дворе, ни у друзей и редко выходил из своего особняка; при нем не было никого, кроме его кормилицы Алоизы и пажа Андре, который к нему возвратился после неожиданного отъезда Дианы де Кастро в бенедиктинский монастырь.
Габриэль, в сущности совсем еще молодой человек, чувствовал себя опустошенным, исстрадавшимся стариком. Он помнил все, он ни на что больше не надеялся.
Сколько раз в течение этих долгих месяцев он жалел, что не погиб в бою, сколько раз он спрашивал себя, зачем герцог де Гиз и Мария Стюарт укротили ярость Екатерины Медичи, сохранив тем самым ненужную ему теперь жизнь! Да и в самом деле: что ему делать в этом мире? На что он годен?
Но бывали и такие минуты, когда молодость и сила брали свое. Тогда он расправлял плечи, поднимал голову, поглядывал на шпагу, смутно ощущая, что еще не все потеряно в жизни, что есть у него и будущее, что жестокая борьба, а может, и победа когда-нибудь решат его судьбу.
Но, оглядываясь на свое прошлое, он видел перед собой лишь два выхода, дающих возможность вновь приобщиться к настоящей трепетной жизни: это либо война, либо борьба за веру.
Если во Франции грянет новая война, то в его душе — он был в этом уверен — возродится былой боевой задор и он с радостью сложит свою голову в бою! Этим он возместит свой невольный долг герцогу де Гизу или юному королю.
Однако думал он и о том, что был бы не прочь пожертвовать своей жизнью ради новых идей, недавно озаривших его душу. Дело Реформации, по его мнению, — это святое дело, в основе которого заложены истоки справедливости и свободы.
Итак, война или религия! Только посвятив себя одной из этих целей, он сможет вырваться из заколдованного круга и разрешить наконец свою судьбу.
6 марта, в дождливое утро, Габриэль угрюмо сидел в кресле перед камином, когда Алоиза ввела к нему гонца. Сапоги со шпорами и весь его костюм были забрызганы дорожной грязью.
Это был нарочный из Амбуаза, прискакавший с большим эскортом. У него было несколько писем от герцога де Гиза. Одно из них предназначалось Габриэлю. Вот что в нем было:
«Дорогой и доблестный соратник! Я пишу Вам на ходу, рассказывать более подробно нет ни времени, ни возможности. Вы говорили нам, королю и мне, что явитесь по первому зову. Так вот: сегодня мы Вас зовем.
Выезжайте немедленно в Амбуаз, куда только что прибыли король с королевой. Когда приедете, я объясню Вам, чем Вы можете нам помочь.
При этом, как мы и говорили, Вы совершенно свободны в своем выборе и в своих действиях. Ваше усердие мне слишком дорого, чтобы я мог злоупотреблять им. Итак, приезжайте как можно скорее. Вы будете, как всегда, желанным гостем.
При сем прилагаю пропуск на тот случай, если на дороге Вас остановит королевский дозор».
Прочитав письмо, Габриэль встал и, раздумывая, обратился к кормилице:
— Алоиза, позови ко мне Андре, и пусть седлают пегого, а заодно приготовят и дорожную сумку.
— Вы снова уезжаете?
— Да, Алоиза, через два часа отправляюсь в Амбуаз.
Спорить было излишне, и, опечалившись, Алоиза пошла исполнять приказания Габриэля.
Но едва она занялась сборами, как явился другой гонец и пожелал поговорить с глазу на глаз с графом де Монтгомери.
Этот гонец, не в пример первому, вошел скромно и бесшумно и молча подал Габриэлю запечатанное письмо.
Габриэль вздрогнул: он узнал в гонце того человека, который когда-то принес ему от Ла Реноди приглашение на собрание гугенотов на площади Мобер.
Да, да, это был тот человек, да и печать на письме была та же.
Вот его содержание:
«Друг и брат,
мне не хотелось покидать Париж, не повидавшись с Вами, но для этого у меня не хватило времени.
Срочные дела вынуждают меня уехать, не пожавши Вам руки.
Но мы уверены, что Вы с нами, и я знаю, что Вы за человек. Таких не нужно ни подготавливать, ни убеждать. Достаточно слова. А слово таково: Вы можете нам помочь. Приезжайте.
Будьте между 10-м и 12-м сего месяца в Нуазэ близ Амбуаза. Там Вы найдете нашего доброго и благородного друга де Кастельно. Он Вам расскажет о том, чего я не могу доверить бумаге.
Заранее оговариваю, что все это Вас ни к чему не обязывает и Вы имеете полное право остаться в стороне от событий.
Итак, приезжайте в Нуазэ. Там мы свидимся. И даже если Вы не примкнете к нам, Ваши советы наверняка пригодятся.
Итак, до скорой встречи. Мы рассчитываем на Ваше присутствие.