Вот она, подпись, которой не хватало на том таинственном письме, что он получил в прошлом месяце!.. Будто пелена заволокла глаза Габриэлю. Чтобы не упасть, он прислонился к стене. Значит, тайное предчувствие не обмануло его. Диана, его невеста или его сестра, находится во власти бесчестного Уэнтуорса! Значит, именно этому чистому и нежному созданию он твердит о своей страсти!
В этот момент вошел лорд Уэнтуорс.
Как и в тот раз, Габриэль, не говоря ни слова, подвел его к окну и указал на уличающую подпись.
Губернатор сперва побледнел, но мгновенно овладел собой и спросил со всем присущим ему самообладанием:
— И что же?
— Не это ли имя вашей безумной родственницы, той самой, которую вам приходится здесь охранять? — задал вопрос Габриэль.
— Вполне возможно. А что дальше? — спросил высокомерно лорд Уэнтуорс.
— Если это так, милорд, то эта ваша дальняя родственница мне несколько знакома. Я неоднократно встречал ее в Лувре. Я предан ей, как всякий французский дворянин французской принцессе крови.
— И что еще? — повторил лорд Уэнтуорс.
— А то, что я требую у вас отчета о вашем поведении и вашем отношении к пленнице столь высокого ранга.
— А если, сударь, я вам откажу так же, как уже отказал королю Франции?
— Королю Франции? — удивился Габриэль.
— Совершенно правильно, сударь, — все так же хладнокровно ответил Уэнтуорс. — Подобает ли англичанину давать отчет чужеземному властителю, особенно тогда, когда его страна в состоянии войны с этим властителем? Тогда, господин д’Эксмес, не отказать ли мне заодно и вам?
— Я вас заставлю мне дать ответ! — воскликнул Габриэль.
— И вы, без сомнения, надеетесь поразить меня той шпагой, которую вы сохранили благодаря моей любезности и которую я могу хоть сейчас потребовать у вас обратно?
— О милорд, — с бешенством выкрикнул Габриэль, — вы мне заплатите за это!
— Пусть так, сударь. Я не откажусь от своего долга, но не раньше, чем вы уплатите свой.
— Черт возьми, я бессилен! — в отчаянии воскликнул Габриэль, сжимая кулаки. — Бессилен в тот миг, когда мне нужна сила Геркулеса!
— Н-да, вам, должно быть, и в самом деле досадно, что ваши руки скованы совестью и обычаем, но сознайтесь, для вас, военнопленного и данника, неплохо было бы получить свободу и избавиться от выкупа, перерезав горло своему противнику и кредитору.
— Милорд, — сказал Габриэль, стараясь успокоиться, — вам небезызвестно, что месяц назад я отправил своего слугу в Париж за суммой, которая так вас интересует. Я не знаю, ранен ли Мартин Герр, убит ли в пути, несмотря на вашу охранную грамоту, украли ли у него деньги, которые он вез… Я ничего толком не знаю. Ясно только одно: его еще нет. И поскольку вы не доверяете слову дворянина и не предлагаете мне самому ехать за выкупом, я пришел вас просить, чтобы вы позволили мне отправить в Париж другого гонца. Но теперь, милорд, вы уже не смеете мне отказать, ибо в ином случае я могу утверждать, что вы страшитесь моей свободы!
— Интересно знать, кому вы сможете сказать здесь, в английском городе, где моя власть безгранична, а на вас все смотрят не иначе, как на пленника и врага?
— Я это скажу во всеуслышание, милорд, всем, кто мыслит и чувствует, всем, кто благороден!.. Я скажу об этом вашим офицерам — они-то разбираются в делах чести, вашим рабочим — и они поймут и согласятся со мной!..
— Но вы не подумали, сударь, — холодно возразил лорд Уэнтуорс, — о том, что, перед тем как вы начнете сеять раздор, я могу одним жестом швырнуть вас в темницу — и, увы, вам придется обличать меня лишь перед стенами!
— О! А ведь и верно, гром и молния! — прошептал Габриэль, стискивая зубы и сжимая кулаки.
Человек страсти и вдохновения, он не мог преодолеть выдержки человека из стали.
И вдруг вырвавшееся ненароком слово круто изменило весь ход событий и сразу восстановило равенство между Габриэлем и Уэнтуорсом.
— Диана, дорогая Диана! — едва слышно проронил молодой человек.
— Что вы сказали, сударь? — вспыхнул лорд Уэнтуорс. — Вы, кажется, произнесли «дорогая Диана»! Вы так сказали или мне показалось? Неужели и вы любите герцогиню де Кастро?
— Да, я люблю ее! — воскликнул Габриэль, — но моя любовь столь чиста и непорочна, сколь ваша — жестока и недостойна!
— Так что же вы мне здесь болтали о принцессе крови и о заступничестве за угнетенных! — закричал вне себя лорд Уэнтуорс. — Значит, вы ее любите! И, конечно, вы тот, кого любит она! Вы тот, о ком она вспоминает, когда желает меня уязвить! А, значит, это вы!
И лорд Уэнтуорс, только что презрительный и высокомерный, теперь с каким-то почтительным трепетом взирал на того, кого любила Диана, а Габриэль при каждом слове соперника все выше поднимал голову.
— Ах, значит, она любит меня! — ликующе выкрикнул он. — Она еще думает обо мне, вы сами так сказали! Если она меня зовет, я пойду, я помогу ей, я спасу ее! Что ж, милорд, возьмите мою шпагу, терзайте меня, свяжите, швырните в тюрьму — я сумею назло всему миру, назло вам спасти и уберечь ее! О, если только она меня любит, я не боюсь вас, я смеюсь над вами! Будьте во всеоружии, я же, безоружный, смогу вас победить!..
— Так и есть, так и есть, я это знаю… — бормотал совершенно подавленный лорд Уэнтуорс.
— Зовите стражу, прикажите бросить меня в темницу, если вам угодно. Быть в тюрьме рядом с ней, в одно время с ней — это ли не блаженство!
Наступило долгое молчание.
— Вы обратились ко мне, — снова заговорил лорд Уэнтуорс после некоторого колебания, — с просьбой снарядить второго посланца в Париж за вашим выкупом?
— Совершенно верно, милорд, — ответил Габриэль, — с таким намерением я к вам и явился.
— И вы меня, кажется, попрекали, — продолжал губернатор, — что я не доверяю чести дворянина, поскольку не хочу отпустить вас под честное слово поехать за выкупом?
— Верно, милорд.
— В таком случае, милостивый государь, — ухмыльнулся Уэнтуорс, — вы можете сегодня же отправиться в путь.
— Понимаю, — сказал с горечью Габриэль, — вы хотите удалить меня от нее. А если я откажусь покинуть Кале?
— Здесь я хозяин, милостивый государь, — ответил лорд Уэнтуорс. — Ни принимать, ни отвергать мою волю вам не придется, вы будете повиноваться.
— Пусть так, милорд, но поверьте мне: я знаю цену вашему великодушию.
— А я, сударь, ни в какой мере не рассчитываю на вашу благодарность.
— Я уеду, — продолжал Габриэль, — но знайте: скоро я вернусь, милорд, и уж тогда все мои долги вам будут оплачены. Тогда я не буду вашим пленником, а вы — моим кредитором, и вам придется волей-неволей скрестить со мною шпагу.
— И все-таки я откажусь от поединка, — печально вымолвил лорд Уэнтуорс, — ибо наши шансы слишком неравны: если я вас убью, она меня возненавидит, если вы меня убьете, она полюбит вас еще сильнее. Но все равно — если нужно будет согласиться, я соглашусь! Но не думаете ли вы, — добавил он мрачно, — что я дойду до крайности? Что пущу в ход последнее, что у меня осталось?
— Бог и все благородные люди осудят вас, милорд, если вы будете нагло мстить тем, кто не в силах защищаться, тем, кого вы не смогли победить, — угрюмо ответил Габриэль.
— Что бы ни случилось, — возразил Уэнтуорс, — вам судить меня не придется.
И, помолчав, добавил:
— Сейчас три часа. В семь закроют городские ворота. У вас еще есть время на сборы. Я распоряжусь, чтоб вас беспрепятственно пропустили.
— В семь, милорд, меня не будет в Кале.
— И учтите, — заметил Уэнтуорс, — что вы никогда в жизни сюда не вернетесь, и если даже мне суждено скрестить с вами шпагу, то поединок наш состоится за городским валом! Я уж постараюсь, поверьте мне, чтобы вы больше никогда не увидели госпожу де Кастро.
Габриэль, уже направившийся было к выходу, остановился у дверей и сказал:
— То, что вы говорите, милорд, несбыточно! Так уж суждено: днем раньше, днем позже, но я встречусь с Дианой.
— И все-таки так не будет, клянусь в этом!
— Ошибаетесь, так будет! Я сам не знаю как, но это будет. Я в это верю.
— Для этого, сударь, — пренебрежительно усмехнулся Уэнтуорс, — вам придется приступом взять Кале.
Габриэль задумался и тут же ответил:
— Я возьму Кале приступом. До свидания, милорд.
Он поклонился и вышел, оставив лорда Уэнтуорса в полном смятении. Тот так и не понял, что ему делать: страшиться или смеяться.
Габриэль направился прямо к дому Пекуа. Он снова увидал Пьера, точившего клинок шпаги, Жана, вязавшего узлы на веревке, и Бабетту, тяжко вздыхавшую.
Он рассказал им о своем разговоре с губернатором и объявил о предстоящем отъезде. Он не скрыл от них и того дерзкого слова, которое он бросил на прощанье лорду Уэнтуорсу.
Потом сказал:
— Теперь пойду наверх собираться в дорогу.
Он поднялся к себе и стал готовиться к отъезду.
Через полчаса, спускаясь вниз, он увидел на лестничной площадке Бабетту.
— Значит, вы уезжаете, господин виконт? — спросила она. — И даже не спросили меня, почему я все время плачу?
— Не спросил потому, что к моему возвращению вы, надеюсь, не будете больше плакать.
— Я тоже на это надеюсь, господин виконт, — ответила Бабетта. — Значит, несмотря на все угрозы губернатора, вы собираетесь вернуться?
— Ручаюсь вам, Бабетта.
— А ваш слуга Мартин Герр тоже вернется вместе с вами?
— Безусловно.
— Значит, вы уверены, что найдете его в Париже? Он же не бесчестный человек, верно? Ведь вы ему доверили такую сумму… Он не способен на… измену, да?
— Я за него ручаюсь, — сказал Габриэль, удивившись такому странному вопросу. — Правда, у Мартина переменчивый характер, в нем будто завелось два человека. Один простоват и добродушен, другой — плутоват и проказлив. Но, кроме этих недостатков, он слуга преданный и честный.
— Значит, он не может обмануть женщину?
— Ну, это трудно сказать, — улыбнулся Габриэль. — Откровенно говоря, тут я за него ручаться не могу.