— Как же мне позабыть то, чего я никогда не знал? — спокойно возразил Мартин.
— Несчастный, неужели ты и в этом запираешься? — вскричал Габриэль.
— Посудите, господин виконт, тут все твердят, будто я помешался, и раз я вынужден все выслушивать, то и в самом деле скоро свихнусь, клянусь святым Мартином! Однако и рассудок, и память пока еще при мне, черт подери!.. И если уж так нужно, берусь рассказать вам досконально все, что со мной случилось за эти три месяца… Так вот, господин виконт, когда мы выехали из Сен-Кантена за подмогой к барону Вольпергу, то мы отправились, если вы изволите помнить, разными дорогами, и тут я попал в руки противника. Я пытался, по вашему совету, проявить изворотливость, но странное дело, меня сразу опознали…
— Ну вот, — прервал его Габриэль, — вот ты и путаешь.
— О господин виконт, — отвечал Мартин, — заклинаю вас, дайте мне досказать все, что знаю! Я и сам в самом себе с трудом разбираюсь… В тот самый момент, как меня опознали, я тут же и примирился. Я знаю сам, что иногда я раздваиваюсь и что тот, другой Мартин, не предупреждая меня, обделывает в моем лице свои темные делишки… Ну ладно, я ускользнул от них, но по глупости попался. Пустяки! Я и еще раз улизнул и опять попался. А попавшись, я с отчаяния стал от них отбиваться, да что толку-то?.. Все равно они схватили меня и всю ночь колотили и варварски мучили, а под утро повесили.
— Повесили? — вскричал Габриэль, окончательно удостоверившись в безумии оруженосца. — Они тебя повесили, Мартин? Что ты под этим подразумеваешь?
— Я подразумеваю, сударь, то, что меня оставили висеть между небом и землей, привязав за горло пеньковой веревкой к перекладине, которая иначе именуется виселицей. Ясно?
— Не совсем, Мартин. Как-никак для повешенного…
— Для повешенного я неплохо выгляжу? Совершенно верно! Но послушайте, чем кончилось дело. Когда меня повесили, от горя и досады я потерял сознание. А когда пришел в себя, вижу — лежу я на траве с перерезанной веревкой на шее. Может, какой-нибудь путник пожалел меня, беднягу, и решил освободить это дерево от человеческого плода? Но нет, я слишком знаю людей, чтобы в это поверить. Я скорее допускаю, что какой-нибудь жулик задумал меня ограбить и обрубил веревку, а потом порылся в моих карманах. Вот в этом я уверен, ибо у меня действительно исчезли и обручальное кольцо, и все мои документы. Однако все это неважно… Главное — что я сумел убежать в четвертый раз и, то и дело меняя направление, через пятнадцать дней приплелся в Париж, в этот дом, где меня встретили не ахти как приветливо. Вот и вся моя история, господин виконт.
— Ладно, — сказал Габриэль, — но в ответ на эту историю я мог бы рассказать другую, ничем не похожую на твою.
— Историю моего второго «я»? — спокойно спросил Мартин. — Если в ней нет ничего непристойного и у вас, господин виконт, есть желание коротенько мне пересказать ее, я бы с интересом послушал.
— Ты смеешься, негодяй? — возмутился Габриэль.
— О, господин виконт, я ли вас не уважаю! Но странное дело, этот другой «я» причинил мне столько неприятностей, вверг меня в такие страшнейшие переделки, что теперь я невольно интересуюсь им! Иногда мне кажется, что я даже люблю этого мошенника!
— Он и впрямь мошенник, — сказал Габриэль.
Он уже был готов поверить рассказу Мартина Герра, когда в комнату вошла кормилица, а за ней какой-то крестьянин.
— Что же это, в конце концов, означает? — спросила Алоиза. — Вот этот человек приехал к нам с известием, что ты, Мартин Герр, умер!
VIДОБРОЕ ИМЯ МАРТИНА ГЕРРА ПОНЕМНОГУ ВОССТАНАВЛИВАЕТСЯ
— Что я умер? — ужаснулся Мартин Герр, услыхав слова Алоизы.
— Господи Иисусе! — завопил, в свою очередь, крестьянин, взглянув на лицо оруженосца.
— Значит, «я», который не «я», помер! Силы Небесные! — продолжал Мартин. — Значит, хватит с меня двойной жизни! Это не так уж плохо, я доволен. Говори же, дружище, говори, — прибавил он, обращаясь к пораженному крестьянину.
— Ах, сударь, — едва выговорил посланец, оглядев и ощупав Мартина, — как это вас угораздило приехать раньше меня? Я ведь торопился изо всех сил, чтобы выполнить ваше поручение и заполучить от вас десять экю!
— Вот оно что! Но, голубчик ты мой, я тебя никогда не видел, — сказал Мартин Герр, — а ты со мной говоришь, будто век меня знаешь…
— Мне ли вас не знать? — изумился крестьянин. — Разве не вы поручили мне прийти сюда и объявить о том, что вас повесили?
— Как-как? Да ведь Мартин Герр — это я!
— Вы? Не может быть! Значит, вы сами объявили о том, что вас повесили? — спросил крестьянин.
— Да где же и когда я говорил про такое зверство? — допытывался Мартин.
— Значит, все вам сейчас и выложить?
— Да, все!
— Несмотря на то, что вы же предупредили — «молчок»?
— Несмотря на «молчок».
— Ну, ежели у вас такая плохая память, так и быть, расскажу. Тем хуже для вас, если сами велите! Шесть дней назад поутру я полол сорняки на своем поле…
— А где оно, твое поле? — перебил Мартин.
— И мне в самом деле нужно вам отвечать? — спросил крестьянин.
— Конечно, дубина!
— Так вот, поле мое за Монтаржи, вот оно где!.. И вот, пока я трудился, вы проехали мимо. За плечами у вас был дорожный мешок. «Эй, друг, что ты там делаешь?» — это вы так спросили. «Сорняки полю, сударь мой», — ответил я. «И сколько тебе дает такая работа?» — «На круг по четыре су в день». — «А не хочешь заработать сразу двадцать экю за две недели?» — «Ого-го-го!» — «Да или нет?» — «Еще бы!» — «Так вот. Немедленно отправляйся в Париж. Если ты ходишь бойко, то через пять или шесть суток будешь там. Спросишь, где находится улица Садов святого Павла и где там живет виконт д’Эксмес. В его особняк ты и направишься. Его самого на месте не будет, но ты там найдешь почтенную даму Алоизу, его кормилицу, и скажешь ей… Слушай внимательно. Ты скажешь ей: «Я приехал из Нуайона, где две недели назад повесили одну вам знакомую личность по имени Мартин Герр». Запомни хорошенько: Мартин Герр. «У него отняли все деньги, и, чтоб он не проговорился, его повесили… Но когда его волокли на виселицу, он улучил минутку и на ходу шепнул мне, чтоб я сообщил вам про эту беду. Он мне обещал, что за это вы отсчитаете мне десять экю. Я сам видел, как его повесили, вот я и пришел…» Вот так ты должен сказать той доброй женщине. Понял?» — «Хорошо, сударь, — ответил я, — но сначала вы говорили мне про двадцать экю, а теперь говорите только про десять». «Дурачина! Вот тебе задаток — первые десять». — «Тогда в добрый час, — говорю я. — Ну, а если добрая дама Алоиза спросит меня, каков из себя этот Мартин Герр, которого я никогда не видал?» — «Гляди на меня». — «Гляжу». — «Так вот, ты опишешь ей Мартина Герра, как будто он — это я!».
— Удивительное дело! — прошептал Габриэль, внимательно слушая этот странный рассказ.
— Значит, — продолжал крестьянин, — я, сударь, и явился объявить все, о чем вы мне говорили. А оказалось, вы попали сюда раньше меня! Оно, конечно, я заглядывал на пути в трактиры… однако поспел вовремя. Вы дали мне шесть дней, а сегодня как раз шестой день, как я вышел из Монтаржи.
— Шесть дней, — печально и задумчиво промолвил Мартин Герр. — Шесть дней назад я прошел через Монтаржи! Н-да… Думается мне, дружище, что рассказ твой — сущая правда.
— Да нет же, — стремительно вмешалась Алоиза, — напротив, этот человек просто обманщик! Ведь он уверяет, будто говорил с вами в Монтаржи шесть дней назад, а вы вот уже двенадцать дней никуда не выходили из дома!
— Так-то оно так, — отвечал Мартин, — но мой двойник…
— И потом, — перебила его кормилица, — нет еще и двух недель, как вас повесили в Нуайоне, а раньше вы говорили, что повесили вас месяц назад!..
— Конечно, — согласился оруженосец, — сегодня как раз месяц… Но между тем мой двойник…
— Пустая болтовня! — вскричала кормилица.
— Ничуть, — вмешался Габриэль, — я полагаю, что этот человек указал нам дорогу истины!
— О господин, вы не ошиблись! — радостно закивал головой крестьянин. — А как мои десять экю?
— Можешь не беспокоиться, — сказал Габриэль, — но ты сообщишь нам свое имя и местожительство. Возможно, со временем ты понадобишься как свидетель. Я, кажется, начинаю распутывать клубок многих преступлений…
— Но, господин виконт… — пытался возражать Мартин.
— А сейчас довольно об этом, — оборвал Габриэль. — Ты, Алоиза, проследи, чтоб этот добрый человек ушел, ни на что не жалуясь. В свое время дело это разрешится… Однако уже восемь часов. Пора идти в Лувр. Если король даже не примет меня до полудня, я, по крайней мере, поговорю с адмиралом и герцогом де Гизом.
— После свидания с королем вы сразу же вернетесь домой?
— Сразу же. Не волнуйся, кормилица. Я предчувствую, что, несмотря ни на что, выйду победителем.
— Да, так оно и будет, если Господь Бог услышит мою горячую молитву! — прошептала Алоиза.
— А тебя, Мартин, мы тоже оправдаем и восстановим в своих правах… но не раньше, чем добьемся другого оправдания и другого освобождения. А пока будь здоров, Мартин. До свидания, кормилица.
Они оба поцеловали руку, которую им протянул молодой человек. Потом он, строгий и суровый, набросил на себя широкий плащ, вышел из дома и направился к Лувру.
«Вот так же много лет назад ушел его отец и больше не вернулся…» — подумала кормилица.
Когда Габриэль миновал мост Менял и оказался на Гревской площади, он заметил ненароком какого-то человека, тщательно закутанного в грубый плащ. Видно было, что незнакомец старается скрыть свое лицо под широкополой шляпой. Габриэлю почудилось что-то знакомое в его фигуре, однако он не остановился и прошел мимо.
Незнакомец же, увидав виконта д’Эксмеса, рванулся было к нему, но сдержался и только тихо окликнул его:
— Габриэль, друг мой!
Он приподнял свою шляпу, и Габриэль понял, что он не ошибся.
— Господин де Колиньи! Вот это да! Но что вы делаете в этом месте и в эту пору?