— За последние месяцы четверо верующих были сожжены заживо. Протестанты с каждым днем множатся и в конце концов возмутятся против этих жестоких и бесчестных гонений. Боюсь, что в один прекрасный день две партии превратятся в две армии.
— И что тогда?
— А то, что вы, господин д’Эксмес, несмотря на ту памятную прогулку на улицу Сен-Жана, сохранили за собой полную свободу действий. Но, сдается мне, вы сейчас настолько в чести, что не сможете не вступить в армию короля, ведущую борьбу с так называемой ересью!
Следя за королем, Габриэль ответил:
— А я полагаю, господин адмирал, что вы ошибаетесь! Думаю, что скоро я с чистой совестью восстану вместе с угнетенными против угнетателей.
— Что? Что это значит? — взволновался адмирал. — Вы даже побледнели, Габриэль! Что с вами?
— Ничего, ничего, адмирал, но я вынужден вас покинуть. До скорой встречи!
Габриэль издалека увидел, как король утвердительно кивнул головой, после чего Монморанси тут же удалился, торжествующе взглянув на Диану.
Через несколько минут прием был окончен, и Габриэль, поклонившись королю, осмелился сказать ему:
— До завтра, государь.
— До завтра, — буркнул король, отвернувшись в сторону.
Теперь он не улыбался. Улыбалась, напротив, г-жа де Пуатье.
Габриэль вышел из дворца. Гнетущая тоска охватила его.
Весь вечер он бродил вокруг Шатле. Убедившись, что Монморанси туда не входил, он немного воспрянул духом. Потом, потрогав пальцем королевское кольцо, он вспомнил слова Генриха II, слова, которые исключали всякие сомнения, всякую двусмысленность: «Вы немедленно получите то, ради чего вы так свято и доблестно боролись». И все-таки эта ночь, отделявшая его от решающего мгновения, показалась ему длиннее года!
XXIXПРЕДОСТОРОЖНОСТЬ
Одному лишь Богу известно, что передумал Габриэль, чего стоили ему эти мучительные часы. Вернувшись домой, он не перекинулся ни единым словом ни со слугами, ни с кормилицей. С этой минуты для него началась новая жизнь — молчаливая, напряженная, насыщенная действием. Все, что он пережил в эту ночь — обманутые надежды, смелые решения, замыслы отмщения, мечты о любви, — все это он похоронил в своей душе.
Только в восемь часов он мог явиться в Шатле с кольцом, полученным от короля. Оно должно было открыть все двери не только ему, но и его отцу.
До шести часов утра Габриэль пребывал в своих покоях. В шесть часов одетый и вооруженный, как для долгого путешествия, он спустился вниз. Слуги засуетились. Четыре добровольца из его отряда окружили Габриэля. Но он всех дружески поблагодарил и отпустил, оставив при себе только пажа Андре и Алоизу.
— Алоиза, — обратился он к ней, — я жду со дня на день гостей, двух моих друзей из Кале — Жана Пекуа и его жену Бабетту. Возможно, мне не придется самому их встретить, но и в мое отсутствие прими их как подобает и обращайся с ними так, как будто они мне брат и сестра.
— Господин виконт, уж кому-кому, а вам-то должно быть ясно, что для меня достаточно одного вашего слова. Не беспокойтесь, у ваших гостей будет все, что нужно.
— Благодарю, Алоиза, — сказал Габриэль, пожимая ей руку. — Теперь поговорим с вами, Андре… У меня есть несколько важных поручений, и вам придется ими заняться, поскольку вы замещаете Мартина Герра.
— Я к вашим услугам, господин виконт.
— Тогда слушайте. Через час я один покину этот дом. Если я вернусь, вам ничего не придется делать, но если я не вернусь ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра…
Кормилица горестно всплеснула руками, а Андре перебил своего господина:
— Простите, господин виконт, вы сказали, что, возможно, не скоро вернетесь сюда?
— Да, Андре.
— Так почему же я не могу вас сопровождать? Вы и впрямь будете долго отсутствовать? — смущенно спросил Андре.
— Вполне возможно…
— Но тогда… Перед отъездом госпожа де Кастро вручила мне для вас письмо…
— Письмо? И вы мне его до сих пор не передали? — быстро спросил Габриэль.
— Простите, господин виконт, я должен был вам его вручить только в том случае, если вы придете из Лувра опечаленным и разгневанным. «Вот тогда, — сказала мне госпожа Диана, — передайте виконту д’Эксмесу это письмо, и пусть оно послужит ему либо предупреждением, либо утешением».
— Дайте мне его! — воскликнул Габриэль. — Совет и утешение! Как раз вовремя!
Андре вынул из кармана бережно свернутое письмо и отдал виконту. Габриэль поспешно сломал печать, отошел к окну и принялся читать.
«Друг мой, среди треволнений и упований этой последней ночи, которая, быть может, навсегда разлучит нас, меня тревожит мысль. Вот она: возможно, что, исполняя свой страшный долг, Вы будете вынуждены вступить в столкновение с королем; возможно, что в результате этой борьбы Вы возненавидите его и захотите покарать…
Габриэль, я не знаю точно, мой ли он отец, но знаю, что он все время лелеял меня, как своего ребенка. Когда я думаю о Вашей мести, я содрогаюсь. И если месть эта осуществится, я погибну.
И пока все эти ужасные сомнения еще не разрешены, умоляю Вас, Габриэль: сохраните уважение к особе короля. Ведь людей должны карать не такие же люди, а Бог!
Итак, друг мой, что бы ни случилось, не спешите карать даже заведомого преступника. Не будьте его судьей и тем более его палачом. Знайте: Всевышний отомстит за Вас так сурово, как Вам не суметь. Доверьте Вашу тяжбу Его правосудию.
Сделайте так во имя любви ко мне. Милосердия! Вот последняя мольба, последний призыв, который к Вам обращает
Габриэль, грустно улыбаясь, дважды перечитал письмо, потом сложил его, спрятал на своей груди и, опустив голову, на минутку задумался. Потом, как бы очнувшись от сна, сказал:
— Хорошо! Свои приказания я не отменяю. Если я, как было сказано, не вернусь, если вы обо мне что-нибудь услышите или, наоборот, ничего не услышите, запомните крепко-накрепко, что вам надлежит сделать…
— Я вас слушаю, господин виконт, — отозвался Андре.
— Через несколько дней госпожа де Кастро прибудет в Париж. Вы должны узнать точный срок ее прибытия.
— Это несложно, господин виконт.
— Постарайтесь выйти ей навстречу и передайте от моего имени вот этот запечатанный пакет. В нем нет ничего ценного… так, просто косынка и больше ничего, но смотрите не потеряйте ее. Вы вручите ей этот пакет и скажете…
— Что ей сказать, господин виконт? — спросил Андре, видя, что тот колеблется.
— Нет, не говорите ей ничего! Скажите только, что она свободна, что я возвращаю ей все ее обещания, залогом чего служит эта косынка.
— И это все?
— Все… А если обо мне не будет вестей и госпожа де Кастро проявит хоть чуточку беспокойства, тогда… вы скажете… Впрочем, не говорите ей ничего, но попросите, чтоб она взяла вас обратно к себе на службу. А если она не захочет, возвращайтесь сюда и ждите, когда я вернусь.
— Вы вернетесь… господин виконт, вернетесь… — со слезами на глазах прошептала кормилица. — Разве может случиться, чтобы вы пропали без вести?
— Может, так оно и лучше было бы… — заметил Габриэль. — Во всяком случае, надейся и жди меня.
— Надеяться! А вдруг вы исчезнете! — воскликнула Алоиза.
— Исчезну? Почему ты так думаешь? Ведь всего не предвидишь. И все-таки я надеюсь вскоре обнять тебя, Алоиза!
— Да благословит вас Бог за эти слова!
— А кроме этих приказаний, у господина виконта других не будет? — спросил Андре.
— Нет… Впрочем, постойте!
И Габриэль, присев к столу, написал следующее письмо адмиралу Колиньи:
«Г-н адмирал, извольте считать меня с нынешнего дня в ваших рядах. Так или иначе, но я безраздельно отдаю себя вашему делу и посвящаю угнетенной религии свое сердце и свою жизнь.
— Передайте, если я не вернусь, — Габриэль протянул Андре запечатанное письмо. — А теперь, друзья мои, я с вами прощаюсь и ухожу. Час настал!..
И действительно, через полчаса Габриэль уже стучал в ворота Шатле.
XXXНЕВЕДОМЫЙ УЗНИК
Г-н де Сальвуазон, комендант Шатле, который принимал Габриэля при первом посещении, недавно скончался. Нового коменданта звали г-н де Сазерак.
К нему-то и провели молодого человека. Беспокойство железной хваткой сжало горло Габриэля, и он не смог выдавить из себя ни слова. Молча он показал коменданту кольцо короля.
Г-н де Сазерак с достоинством поклонился:
— Я ожидал вас, сударь! Час назад мною был получен приказ, имеющий к вам прямое отношение. Предъявителю этого кольца я должен беспрекословно выдать на руки безымянного заключенного, который в течение многих лет содержится в Шатле под номером двадцать один. Верно, сударь?
— Да, да, — торопливо подтвердил Габриэль, которому надежда вернула голос. — И этот приказ, господин комендант…
— Я готов его выполнить.
— О-о! И это правда? — вздрогнул Габриэль.
— Несомненно, — ответил г-н де Сазерак, в голосе которого чуткое ухо уловило бы грусть и горечь.
Но Габриэль был слишком взволнован и обрадован, чтобы заметить это.
— Значит, я не сплю! Значит, мои нелепые страхи — только сон! Вы мне возвращаете узника, господин комендант! Благодарю тебя, Боже! Благодарю тебя, государь! Тогда пойдемте скорее, умоляю вас!
И он шагнул было вперед, но вдруг как-то неожиданно обессилел и невольно остановился. Ему показалось, будто сердце его разрывается на куски, будто он задыхается. Увы, человеческая природа слишком слаба, чтобы вынести столько треволнений!..
Почти неожиданное осуществление столь долгих упований, достижение цели всей его жизни, благодарность королю, удовлетворение, любовь к отцу — все это переплелось в тугой клубок, завертелось перед мысленным взором ослабевшего Габриэля. Ну как он мог хоть на мгновение усомниться в великодушии монарха!