— И я буду счастлив узнать, что судьба не всегда так жестока к вам.
— О, это для меня теперь не столь важно. Но так или иначе, я объявляю вам, что с этой ночи, когда скончался мой отец, я — граф де Монтгомери!
Комендант Шатле, застыв на месте, не проронил ни слова.
Габриэль продолжал:
— На том мы и расстанемся, милостивый государь. Примите мою благодарность. Да сохранит вас Господь!
Он поклонился и твердым шагом вышел из Шатле.
Свежий утренний воздух и солнечный свет ошеломили его. Он остановился на мгновение и даже пошатнулся. Но когда прохожие стали уже на него оглядываться, он собрался с силами и зашагал прочь от этого зловещего места.
Отыскав уединенное местечко на берегу Сены, он вынул свою записную книжку и написал кормилице следующее письмо:
«Моя добрая Алоиза!
Теперь решено: не жди меня, сегодня домой я не вернусь. Мне нужно некоторое время побыть одному, побродить, подумать, подождать. Но обо мне не беспокойся, я непременно вернусь к тебе. Нынче вечером сделай так, чтобы все в доме пораньше легли спать. Ты, однако, не спи. Вечером, когда опустеет улица, в ворота постучат четверо людей со скорбной и драгоценной ношей. Ты открой им, проводи их к нашему фамильному склепу и укажи открытую гробницу, в которую они захоронят того, кого принесли. Благоговейно проследи за выполнением обряда. Потом, когда все будет кончено, дай каждому по четыре золотых экю, выпусти их и вернись обратно, дабы преклонить колени и помолиться за своего усопшего господина.
Я тоже буду молиться, но только не здесь. Так нужно. Ибо чувствую, что созерцание этой гробницы привело бы меня к страшным и безрассудным поступкам. Мне нужно побыть одному.
До свидания, моя добрая Алоиза. Скажи Андре, чтоб он помнил о г-же де Кастро, и сама не забудь о моих друзьях из Кале. До встречи, да хранит тебя Бог!
Написав письмо, Габриэль нанял четырех простолюдинов, дал каждому из них по четыре золотых экю в задаток и столько же обещал впоследствии. Но для этого они должны были отнести письмо по адресу, а вечером, после десяти часов, явиться в Шатле, получить от коменданта, г-на де Сазерака, гроб с телом и отнести его на улицу Садов святого Павла, в тот особняк, куда и было адресовано письмо.
Бедняки горячо поблагодарили Габриэля и поклялись в точности исполнить его поручения. Выслушав их, Габриэль печально усмехнулся: «И все это осчастливило четырех людей!»
Он решил покинуть Париж.
Дорога его проходила мимо Лувра. Закутавшись в плащ, скрестив на груди руки, он на мгновение остановился перед королевским дворцом.
— Теперь-то мы рассчитаемся! — еле слышно прошептал он и пошел дальше, вспоминая слова гороскопа, некогда составленного для графа Монтгомери магистром Нострадамусом и предсказывавшего ныне судьбу его сына:
Всерьез иль в игре он коснется копьем
чела короля,
И алая кровь заструится ручьем
с чела короля!
Ему Провидение право дает
карать короля —
Полюбит его и его же убьет
любовь короля!
Да, это странное предсказание, уготованное его отцу, осуществилось. Действительно, граф Монтгомери в юности, играя, ударил короля Франциска I тлеющей головешкой; потом, в зрелые годы, стал соперником короля Генриха II в любви, и, наконец, вчера был умерщвлен по приказу женщины, которую любил король.
Габриэля же, в свою очередь, любила Екатерина Медичи. Доведет ли его судьба до последнего предначертания? Представится ли ему случай, играя, поразить короля? И если месть свершится, Габриэлю будет совершенно безразлично, когда убьет его — раньше или позже — любовь короля!
XXXIIСТРАНСТВУЮЩИЙ РЫЦАРЬ
Алоиза, давно уж привыкшая к ожиданию и одиночеству, вновь провела немало томительных часов, поджидая у окна возвращения молодого хозяина.
Когда какой-то простолюдин постучал в ворота, Алоиза сама побежала открыть. Наконец-то известие!..
Известие было ужасное!
Первые же прочитанные строки как бы заволокли туманом ее глаза, и, чтобы скрыть свое волнение, она убежала к себе в комнату и там, заливаясь слезами, дочитала до конца страшное письмо.
Но у нее был твердый характер и мужественная душа. Она взяла себя в руки, вытерла слезы и вышла к посланцу:
— Хорошо. До вечера. Я буду ждать вас и ваших товарищей.
Едва наступил вечер, она отправила спать своих домашних.
— Сегодня хозяин не ночует дома, — сказала она, а, оставшись одна, подумала: «Да, хозяин возвращается, но не молодой, а старый! Кого же еще можно захоронить в семейном склепе, если не прах графа Монтгомери? О благородный мой повелитель, неужели вы унесете с собой в могилу свою тайну? Тайна! Тайна! Тайна! Повсюду тайны, повсюду страсти!..»
Скорбные размышления Алоизы закончились горячей молитвой. Было около одиннадцати часов. Улицы совсем опустели, когда в ворота глухо постучали.
Алоиза вздрогнула и побледнела, но, собрав все свое мужество, открыла ворота зловещим носильщикам. Глубоким и почтительным поклоном она встретила старого хозяина, возвращавшегося домой после такого долгого отсутствия. Потом сказала людям:
— Идите за мной. Я вам укажу дорогу.
И, освещая дорогу светильником, она повела их к склепу. Дойдя до места, носильщики опустили гроб в одну из открытых гробниц, накрыли ее плитою черного мрамора, сняли шапки, стали на колени и наскоро помолились за упокой души неизвестного раба Божьего.
Потом кормилица молча проводила их и вручила им деньги, обещанные Габриэлем. Словно безгласные тени, они растворились во мраке. Не было сказано ни слова.
А Алоиза снова вернулась к склепу и там, в слезах и молитвах, провела остаток ночи.
Поутру, когда к ней пришел Андре, она, бледная, но спокойная, сказала ему:
— Дитя мое, нам не придется ожидать господина виконта. Позаботьтесь об исполнении его поручений.
— Все ясно, — грустно ответил паж. — Я сегодня же отправлюсь обратно к госпоже де Кастро.
— От имени отсутствующего нашего господина благодарю вас, Андре, за усердие, — молвила Алоиза.
Он уехал и после долгих расспросов встретился с г-жой де Кастро в Амьене.
Диана де Кастро только что прибыла в этот город в сопровождении свиты, которую предоставил ей герцог де Гиз, и пожелала немного отдохнуть с дороги в доме г-на Тюре, губернатора края.
Увидев пажа, Диана изменилась в лице, но овладела собой и жестом позвала его в соседнюю комнату.
— Ну что? — спросила она, когда они остались вдвоем. — Что вы принесли мне, Андре?
— Только вот это, — подал ей паж свернутую косынку.
— О, это не перстень! — воскликнула Диана.
Наконец, придя в себя от неожиданной вести, она принялась расспрашивать Андре с пытливостью несчастных, которые жаждут испить до дна чашу своего горя:
— Господин д’Эксмес не вручил вам никакого письма для меня?
— Нет, сударыня.
— Но что вы можете мне передать на словах?
— Увы, — молвил паж, склонив голову, — господин д’Эксмес сказал только то, что возвращает вам ваши обеты, даже тот, залогом которого была эта косынка. А больше он ничего не добавил.
— Но при каких обстоятельствах он направил вас ко мне? Вы передали ему мое письмо? Что он сказал, прочитав его? Говорите, Андре! Вы честны и преданны! От ваших слов зависит счастье моей жизни. Даже малейший ваш намек может натолкнуть меня на нужную дорогу.
— Сударыня, — отвечал Андре, — я мог бы рассказать вам все, что знаю, но знаю-то я совсем немного.
— Говорите, все равно говорите!
И Андре заговорил. Он рассказал ей о тех приказаниях, которые Габриэль дал ему, Андре, и Алоизе на случай своего отсутствия, о тех сомнениях и тревогах, которые одолевали молодого человека. Рассказал он и том, как, прочитав письмо Дианы, Габриэль собрался было что-то сказать, но потом раздумал и ограничился несколькими фразами. Словом, Андре, как и обещал, передал ей все, что знал. Но поскольку он плохо разбирался в сути дела, рассказ его еще больше растревожил Диану.
С грустью смотрела она на эту черную косынку, словно ожидая от нее ответа. А в голове билась беспокойная мысль: «Одно из двух — либо Габриэль узнал, что он в действительности мой брат, либо потерял последнюю надежду разгадать эту дьявольскую тайну… Но тогда почему он не избавил меня от жестоких недоумений?»
Диана растерялась. Как ей поступить? Навеки укрыться в стенах какого-нибудь монастыря? Или вернуться ко двору, отыскать Габриэля, узнать у него всю правду и остаться при короле, дабы предохранить его от возможных опасностей?
Король? Ее отец? Но отец ли он ей? А вдруг она — недостойная дочь, спасающая короля от заслуженной мести? Какие страшные противоречия!
Но Диана была женщина, и женщина мягкая и великодушная. Она сказала себе: что бы ни случилось, тот, кто мстит, жалеет о совершенном, тот, кто прощает, никогда не жалеет об этом! И она решила вернуться в Париж, остаться при короле и любыми путями разузнать о деяниях и намерениях Габриэля. Кто знает, может быть, и самому Габриэлю понадобится ее заступничество! Если же ей удастся примирить их обоих, тогда совесть у нее будет спокойна и она сможет посвятить себя Богу.
Приняв такое решение, Диана отбросила прочь всякие колебания, двинулась в путь и через три дня появилась в Лувре, где ее встретил с распростертыми объятиями растроганный король.
Однако эти изъявления отцовских чувств она приняла крайне сдержанно. Сам же король, которому хорошо было известно расположение Дианы де Кастро к Габриэлю, тоже испытывал какую-то тревожную растерянность. Присутствие дочери невольно напоминало ему то, о чем вспоминать не хотелось. Быть может, поэтому он и не заикнулся о предполагавшемся ее браке с сыном Монморанси: в этом смысле г-жа де Кастро могла быть совершенно спокойна. Впрочем, ей и без того хватало забот. Ни в особняке Монтгомери, ни в Лувре, ни в других местах ничего достоверного о виконте д’Эксмесе ей не сказали.