— А где же тот, кто хочет уличить меня в обмане? — усмехнулся Арно. — Почему не дают мне очную ставку? Прячется он, что ли? Пусть покажется, и тогда нас рассудят!
— Мартин Герр, мой оруженосец, — сказал Габриэль, — по моему приказу пребывает в Риэ под стражей; господин судья, я граф де Монтгомери, бывший гвардии его величества капитан. Обвиняемый сам меня опознал. Я, как обвинитель, настаиваю на том, чтобы он был арестован и заключен в тюрьму. Когда они оба будут в руках правосудия, мы без труда установим, на чьей стороне истина.
— Вы совершенно правы, ваше сиятельство, — согласился с Габриэлем судья. — Отведите Мартина Герра в тюрьму.
— Раз такое дело, я бы и сам туда пошел, — проговорил Арно, — слава Богу, я ни в чем не виновен… А ваши верные показания, мои добрые и честные друзья, — обратился он к гостям, желая перетянуть их на свою сторону, — сослужат мне хорошую службу в такой крайности. Ведь вы все помните меня и знаете, разве не так?
— Так, так, Мартин, можешь быть покоен! — зашумели гости, растроганные его словами.
Бертранда же упала в обморок.
Через неделю в трибунале города Риэ начался судебный процесс.
Дело было поистине трудное и необычное для судопроизводства! Оно могло быть интересным и для нашего времени, поскольку за прошедшие триста лет ничего подобного еще не случалось.
Если бы не вмешался Габриэль де Монтгомери, то, по всей вероятности, превосходные судьи из Риэ никогда бы не выпутались из этого дела.
Габриэль прежде всего настоял, чтобы обоим подследственным не устраивали очной ставки до особого распоряжения. Допросы и показания снимали с них порознь: Мартин Герр и Арно дю Тиль находились в строгой изоляции.
Мартина Герра, закутанного в широкий плащ, представили Бертранде, дядюшке Карбону Барро и всем соседям и родичам.
Все его опознали. Это был он, его осанка, его лицо. Ошибиться было невозможно. Но Арно дю Тиля также все опознали. Все кричали, все волновались и никак не могли установить истину.
Да и как можно найти какое-то различие между такими удивительными двойниками, как Арно дю Тиль и Мартин Герр?
— Тут сам черт себе ногу сломит! — ворчал растерявшийся Карбон Барро.
По виду различить их было просто невозможно. Оставалось единственное средство: подметить разницу в их поступках и особенно в их склонностях.
Вспоминая о своей юности, Арно и Мартин говорили об одних и тех же случаях, помнили те же самые числа, называли те же имена с поразительной точностью.
В подтверждение своих слов Арно предъявлял письма Бертранды, семейные документы, а также и свое обручальное кольцо; в ответ на это Мартин доказывал, что тот, повесив его в Нуайоне, имел возможность похитить у него и обручальное кольцо, и все бумаги.
Таким образом, судьи пребывали все в том же замешательстве, все в той же неуверенности. Показания и улики одной стороны были так же четки и убедительны, как и другой, высказывания взаимообвинителей казались совершенно искренними. Нужны были какие-то особые, необычные улики, способные разрешить с полной очевидностью такой трудный спор.
Габриэль их нашел и пустил в ход.
По его распоряжению председатель суда задал Арно и Мартину один и тот же вопрос:
— Где вы жили в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет?
Каждый из двух ответил совершенно одинаково:
— В Сен-Себастьяне, в Бискайе, у моего кузена Санси.
Санси был тут же и подтвердил, что так оно и было.
Тогда Габриэль подошел к нему и что-то сказал ему на ухо. Санси рассмеялся и обратился к Арно на бискайском наречии. Арно побледнел и не сумел ответить.
— Как же так? — спросил Габриэль. — Вы четыре года прожили в Сен-Себастьяне и не знаете местного наречия?
— Я его позабыл, — пробормотал Арно.
Мартин Герр, подвергнутый такому же испытанию, болтал по-бискайски добрые пятнадцать минут, к великой радости кузена Санси, к вящему убеждению суда, а также и всех присутствующих.
Таково было первое доказательство, пролившее первый луч света на истину, а за ним последовало и другое, которое оказалось тем не менее достаточно убедительным.
Сверстники Мартина Герра по Артигу с восхищением и не без зависти вспоминали, как ловко он играл в мяч. Однако после возвращения он постоянно отказывался от игры, ссылаясь на рану в правой руке, тогда как настоящий Мартин Герр с радостью согласился сыграть и тут же, в присутствии судей, обыграл лучших игроков. Но играл он, между прочим, закутавшись в плащ; его подручный только подносил ему мячи, которые он забивал с изумительной легкостью.
С этого момента общественное мнение перешло на сторону Мартина и оказалось, как ни странно, на стороне истины.
Наконец, последний факт окончательно уронил Арно дю Тиля в глазах судей.
Арно и Мартин были одинакового роста. Но Габриэль в поисках мельчайших улик заметил, что ноги, вернее, одна-единственная нога у его оруженосца гораздо меньше, чем у Арно дю Тиля.
Старый артигский башмачник предстал перед судом и предъявил ему новые и старые мерки Мартина.
— Да, — сказал он, — в прежние времена обувь Мартина Герра была меньшего размера, и я несказанно удивился, узнав по возвращении, что теперь он носит обувь другого размера — на целых три номера больше, чем раньше!..
Мартин же с гордостью протянул ему уцелевшую ногу, и сапожник, сняв мерку, тут же признал, что она ничуть не увеличилась в размерах, несмотря на долгие странствия.
Теперь уже никто не сомневался в невиновности Мартина Герра; все считали преступником Арно дю Тиля.
Но Габриэлю мало было этих формальных улик, он хотел нравственных доказательств.
Он отыскал того самого крестьянина, которого Арно дю Тиль отправил будто бы из Нуайона в Париж с престранным поручением: распустить слух о гибели Мартина Герра. Крестьянин подробно рассказал, как в особняке на улице Садов святого Павла встретил того, кого уже видел на дороге в Лион.
После выступления этого свидетеля снова обратились к Бертранде де Ролль. Бедняжка Бертранда, несмотря ни на что, показывала в интересах того, кто внушал ей страх. Ей задали вопрос: заметила ли она какие-либо перемены в характере ее мужа после его возвращения?
— Конечно, он очень изменился, — ответила она и тут же добавила: — К лучшему, господа судьи.
Когда же ей предложили пояснить свои слова, Бертранда совсем разоткровенничалась:
— Раньше Мартин был слабенький, тихий, как барашек, и иногда мне было даже стыдно за него. А как вернулся, сразу стало видно: мужчина, хозяин! Он в два счета доказал мне, что прежде я вела себя не так и что женское дело — слушаться слова и палки. Теперь говорит, а я его слушаю. Одним словом, когда он приехал из своих странствий, мы поменялись ролями, и все стало на свое место.
Другие жители Артига тоже подтвердили, что прежде Мартин Герр был добродушен, благочестив и безобиден, а нынче стал дерзок, насмешлив и задирист. Как и Бертранда, они объяснили такую перемену долгими странствиями.
Граф Габриэль де Монтгомери начал свою речь при почтительном молчании судей и всех присутствующих.
Он рассказал, при каких непостижимых обстоятельствах у него служили два Мартина, как он не в силах был понять неожиданные перемены в поведении своего оруженосца, как он наконец напал на верный след…
Рассказал он о горестном недоумении Мартина, и о предательстве Арно дю Тиля, о порядочности одного и о подлости другого, пролил свет на всю эту запутанную и темную историю и закончил тем, что потребовал кары виновному и полного восстановления в правах неповинного.
В те времена правосудие было не столь предупредительно и благосклонно к обвиняемым, как в наши дни. Арно дю Тиль не знал всей совокупности обвинений, выдвинутых против него. Его беспокоили лишь две улики: бискайское наречие и игра в мяч, но в то же время ему думалось, что данные им разъяснения вполне убедительны. В показаниях же башмачника толком он не разобрался, да, кстати, и не знал, что ответил на те же вопросы Мартин Герр.
Габриэль из чувства справедливости и великодушия предложил, чтобы Арно дю Тиль присутствовал при заключительном заседании суда и мог лично отвечать суду на предложенные им вопросы. Поэтому Арно слышал всю обвинительную речь Габриэля.
Когда виконт д’Эксмес кончил, Арно дю Тиль, не терявший присутствия духа, подошел к судьям и попросил слова. Суд хотел было отклонить эту просьбу, но Габриэль воспротивился, и Арно предоставили слово.
Говорил он превосходно. Изворотливый, смышленый наглец имел врожденный дар красноречия. И снова попытался запутать все нити следствия и заронить в головы судей спасительную для него неразбериху.
Не пускаясь в объяснения всех происшедших недоразумений, он принялся четко и последовательно излагать все события своей жизни с раннего детства до нынешнего дня. Он обращался к друзьям и родичам, вспоминая массу подробностей, о которых те давным-давно забыли. И, слушая его, они то заливались хохотом, то умиленно вздыхали.
Он намекал, что при желании его сопернику нетрудно было подучить бискайское наречие и набить руку в игре в мяч. Он спрашивал у графа де Монтгомери, где доказательство того, что он будто бы похитил у оруженосца бумаги. Ну, а что касается крестьянина-свидетеля — кто может поручиться, что он не кум лже-Мартина? Если, наконец, говорить об исчезнувших выкупных деньгах, то непременно надо учесть, что он, Мартин Герр, прибыл в Артиг с суммой, значительно превышавшей размер выкупа, а происхождение этой суммы объяснялось грамотой от весьма высокопоставленного и могущественного вельможи, коннетабля де Монморанси.
Арно дю Тиль в заключительной части своей речи с такой ловкостью ввернул имя славного коннетабля, что оно совершенно ослепило судей.
Он настоятельно просил, чтобы о нем справились у этого влиятельного лица, и выражал уверенность, что полученные сведения без труда помогут восстановить его доброе имя.
Одним словом, в своей речи сей прохвост проявил столько ловкости и изобретательности, объяснялся с таким пылом, что судьи снова заколебались.