Из Крайнего дома к Директорскому мчались Денёк и Санька.
— А где Сумятины? — спросил Саня на бегу.
— Геныч там воюет, а отец на работе, конечно, — сказала Петька. — Олежке позвонили?
— Да, он бежит.
Они взобрались по лестнице, через минуту прибежали Ленка и Лёшка. На Лёшку Петька не смотрела.
В первую минуту Петька даже не узнала Хижину, так голо и пусто было в ней. Сразу стали заметны не очень чистые стены и щелястый пол. Половики тёмной грудой лежали в углу, рисунки Денька (старый замок с башнями над морем, дворовая собака Найда, лопоухая и смешная, со щенятами, дорога среди степных холмов) и фотографию парусника «Седов» Генка прижимал к голому перепачканному пузу Видимо, он был дома и услышал шум и решил выяснить, в чём дело. А дело было плохо.
— А-а! — тонко заверещал Скрипунов. — Явились!
Грузный, страдающий одышкой (и как только забрался сюда?) Акимов приветственно заулыбался. Противно так, с издёвкой… Он поглаживал круглый живот под вылинявшей футболкой и то и дело смотрел на свою жену.
Бывшая директриса школы Антонина Артуровна Акимова («А» в кубе), худая и высокая, похожая фигурой на ножницы, знала всё про всех и всегда была права. Во всяком случае, она так думала. Глядя с высоты своего роста (и положения) на растрёпанных, притихших, тяжело дышащих от быстрого бега ребят, она веско заметила:
— Ничего удивительного, Иван Иванович, что эти подростки на вас напали. У них на лицах написано, что они склонны к девиантному поведению.
— Чего? — удивился Лёшка. Получилось у него угрожающе.
— Вот видите, вот видите! — заверещал Скрипун.
А взгляд «А в кубе» ясно выразил: «Ах, этот Ахмеджанов! Всем известный хулиган и двоечник!»
— Что вы здесь делаете? — сказала, наконец, Ленка, голос у неё был спокойный и ясный. Да, Ленка умеет разговаривать со взрослыми.
— Что мы делаем здесь? — насмешливо переспросил Акимов. — Выселяем мы вас, голубушка.
— Не имеете права! — взвился Сашка.
— Права! — закричала «А в кубе», вспомнив, видимо, как она была директором. — Права-то вы свои знаете, а вот обязанности!
Ребята переглянулись: сказано, что называется, «не в тему».
— Почему вы на нас кричите? — возмутился Денёк. — Что вам от нас надо?
— Это наш чердак! — перебила его Петька. — А вы… вы как грабители!
Что тут началось! Акимовы и Скрипун будто с цепи сорвались и начали кричать в три голоса. Чего только не услышали про себя Вольные Бродяги! Они и «отпетые хулиганы», и «колония по ним плачет». И, в общем-то, понятно, зачем им этот чердак. Ну, конечно, только пить, курить, нюхать всякую гадость. Чем ещё можно заниматься на чердаках и в подвалах? Сейчас ведь все дети старше пяти — психи и наркоманы! Только и слышишь о детской преступности!
Петька пыталась их перекричать, но Сашка хмуро остановил её:
— Да ладно тебе. Видишь же — бесполезно!
Его услышала «А в кубе»:
— Да, бесполезно! Продолжать разговор без присутствия взрослых я не намерена!
В таком случае можете продолжать, — раздался спокойный голос. — Надеюсь, моё присутствие вас удовлетворит?
Все обернулись. На пороге Хижины стоял Егор. Он держал за руку Олежку. В их спины било горячее июньское солнце.
— Лежик, ну расскажи ещё раз! Ну, трудно тебе, да? — канючила Петька.
Они лежали с Олежкой на балконе, на надувных матрасах, укрывшись Ивановым спальником и верблюжьим одеялом. Сегодня им разрешили ночевать на балконе, тёте Кате позвонили, чтобы она Олега не теряла. Ночи были тёплые, ясные, и обсудить было что. Сначала к ним присоединился и Саня, но его мама загнала домой, сказала, что он легко простужается. Сашка недовольно заворчал, но Петьке подмигнул: всё равно, мол, приду, когда родители уснут.
— Ну, Лежище! Я уже всё забыла! Расскажи!
— Ну, чего рассказывать-то? — сонно пробормотал Олежка. — Саня позвонил, я побежал, а по пути думаю: если там взрослые, то одних ребят слушать не станут, а если Щеколда, то всё равно нужен кто-то постарше. Ну и свернул к Егору…
— И как только ты его нашёл, ты же у него ни разу не был.
— Можно подумать, что кто-то не знает дом над обрывом!
Петька поближе придвинулась к брату и спросила замирающим шёпотом:
— А старика видел?
— Видел, — пожал плечами Олежка.
— Хороший дед, чего ты его боялась…
Петька сглотнула:
— Ну, ладно… А Егор?
Тут скрипнуло окно, и на балкон, кутаясь в одеяло, выбрался Сашка. Он прошлёпал босыми ногами по деревянному полу, кинул подушку, сказал Петьке:
— Подвинься, — и улёгся рядом.
Петька опять затеребила Олежку:
— А Егор? — и сказала Саньке: — Олег про Егора рассказывает.
— Ну, он мне сразу говорит: «Поехали». Вывел из гаража мотоцикл и — рванули с бешеной скоростью, — этот момент Олежка вспоминал с явным удовольствием, — без шлемов, прямо так… Хорошо хоть «гаишники» не попались.
У меня от скорости потом ещё полчаса в ушах гудело…
— Вы так вовремя примчались, — сказал Сашка.
— Ага, — поддержала восторженно Петька, — прямо как в кино!
— А, — махнул рукой Олежка, — всё равно зря.
— Нет, не зря! — пылко заспорила Петька. — Без Егора они бы нас выпихнули оттуда, вот и всё.
— Вот именно, — поддержал её Сашка.
— Выпихнут ещё, подождите…
— Посмотрим! — сказала жизнерадостная Петька.
… Конечно, Егору заявили, что он не взрослый (чем возмутили всех Бродяг), не из этого двора и вообще неизвестно кто! Но выселение приостановилось. Акимов закрыл чердак и сказал, что соберёт собрание жильцов и напишет жалобу в домоуправление. Выброшенные из Хижины вещи Бродяги бережно сложили у Сумятиных. К этому времени Генкин отец пришёл с работы. Он погладил лысеющий затылок и вздохнул:
— Нда-а… Ситуация. Надо переговорить с Всеволодом Андреевичем. Не горюйте, хлопцы… хм!., и дивчины, что-нибудь придумаем. Собрание — это хорошо. Надо только добиться, чтобы вы тоже присутствовали на этом собрании, а не только взрослые. Тем более обиженные взрослые, — сказал он многозначительно.
Егор тоже сказал: «Не горюйте!» На этом и разошлись. Ни о каком Дне Рождения старого дома не могло быть и речи: настроение было неподходящим, да и вечерело уже. Егор сказал, что можно и потом отметить, дом такого праздника сто лет ждал, подождет еще недельку.
Теперь, лёжа на балконе, Петька слушала посапывание брата и ровное дыхание Сашки и думала, какой длинный был сегодня день. И как в нём всё перепуталось: и хорошее, и плохое. Ей подарили велосипед, о котором она так давно мечтала, но их выселили из Хижины. Да ещё День Рождения сорвался, и она так и не начала учиться играть на горне.
А такое хорошее было утро, так здорово начинался день! Но самое плохое в этом дне было всё-таки не потеря Хижины (Петька твёрдо верила, что им её вернут), нет, самое плохое — это Лёшка. Петька вздохнула. Если бы они поссорились с Лёшкой и даже бы подрались (хотя, конечно, не стал бы Лёшка теперь драться с девчонкой), то было бы проще. Когда ссоришься, легче выяснить, из-за чего ссора, и помириться, а так…
И не ссора, и не дружба, и непонятно, как наладить отношения. Петькины глаза закрывались. Яркие по-летнему звёзды стали размытыми, звуки сливались в неясный шум, похожий на шум моря.
Море и приснилось Петьке в эту ночь. Неспокойное, вечернее, с белыми гребнями волн. Петька шла по песку, за ней тянулась цепочка следов и волочился воздушный змей. Он был намокший, тяжёлый и не мог взлететь.
Собрание жильцов должно было состояться через три дня, Бродяги ходили унылые. На дверях Хижины висел новенький амбарный замок (надо же, не поскупились!). Иногда, правда, ребята проникали на чердак через люк в Генкиной квартире, но вид разгромленного дома наводил на них ещё большую тоску. Егор пытался отвлечь ребят, ходил с ними на реку, в лес. Петьку спросил:
— Может, начнём учиться играть на горне?
Но Петька помотала головой: ей хотелось начать учиться с лёгкостью, с радостью, а сейчас это было совершенно невозможно. Егор её понял. Обнял за плечи: не грусти, мол, всё уладится. Но Петьке верилось в это всё меньше. Случайно она услышала папин разговор с управдомом дядей Севой.
— Как это я их проглядел? — озадаченно говорил дядя Сева. — Вы не подумайте, Дмитрий Сергеевич, что мне чердака жалко, но ведь это небезопасно.
Он был добрый, дядя Сева, и справедливый. Не дал гаражи строить на месте липовой аллеи, для сушки белья отвёл специальное место, чтобы не мешать ребячьим играм; регулярно доставал песок для песочницы и краску для детского городка. И на субботник всегда так зазывал, что все с радостью шли. Но сейчас он, кажется, не мог и не хотел помочь ребятам.
— Всё-таки надо было поставить меня в известность. И Сумятин тоже хорош! Всё бы ничего, но ведь чердак… А вдруг возгорание? Дети, они, знаете ли… дети. И потом, эта перегородка между подъездами, кто, когда её поставил? Ведь если пожарники придут с проверкой, это огромным штрафом пахнет! Ведь это же несоблюдение правил пожарной безопасности, и в случае эвакуации…
Петька понимала, что с правилами безопасности не поспоришь. Когда речь заходила о правилах, взрослые становились непрошибаемыми.
Был ещё один неприятный разговор, который Петька услышала. Точнее, подслушала. Сначала она не собиралась слушать, но мама с папой говорили о ней, и это дало Петьке повод навострить уши. Мама сказала:
— Нет, ты как хочешь, а я считаю, что всё как раз справедливо. Ты только подумай, что они придумали, Митя! Какую-то подлую ловушку, как на зверей, как на охоте!
— Они защищались, Лерочка. И я их понимаю и даже поддерживаю. Может быть, ловушка — не самый честный способ борьбы, но… — Петька почувствовала, что папа улыбнулся. — В детстве, когда тебя обижают, над этим не так уж задумываешься.
— Ну, знаешь ли!
— Нет, я не так сказал! Просто ими руководило даже не чувство мести, это была самооборона. Они защищали свой шалаш и были правы! Мы в детстве сделали бы то же, а то и похлеще.