— Суета сует, — сказал он важно.
Богуславский посмотрел на него удивленно из-под косматых бровей.
— К счастью, такой взгляд на историю не имеет успеха у государственных деятелей, — сказал он. — Может, вам захотелось сесть с большевиками за один стол и сыграть в покер?
Ляхницкий поспешил объяснить, что его приятелю приходится туго.
— Если человек хочет чего-то добиться, у него должен быть более твердый взгляд на современные дела, — сердито проворчал Богуславский, опустив массивный нос к тарелке.
— Моя ненависть к большевикам всегда со мной, — с достоинством сказал Дружиловский, понявший свою оплошность. Он заметил, что редактор одобрительно смотрит на него, и продолжал, заносчиво вскинув голову: — И никто не имеет права подозревать меня в желании мириться с ними. Однако, чтобы всецело думать о борьбе, я должен высвободить свою голову, не думать о средствах для существования.
Теперь редактор перевел беспокойный взгляд на жующего полковника, ожидая, что тот ответит.
— О да, о да. Я согласен, — миролюбиво проговорил полковник.
Как только было покончено с десертом, Ляхницкий сказал, обращаясь к полковнику:
— Я думаю, мы извиним моего друга, ему надо уйти...
— Какой может быть разговор, дело прежде всего, — под усами Богуславского шевельнулась благосклонная улыбка.
— Да, прошу извинить, — торопливо сказал Дружиловский и откланялся. Его выпроваживали как бедного родственника или надоевшего нахлебника! Как страстно хотел бы он сейчас небрежным жестом положить на стол крупную купюру. Но, эх!..
Ляхницкий проводил его до двери и, вернувшись к столу, спросил:
— Какое у вас впечатление?
Полковник расправил усы.
— Пригодится.
— Вполне, вполне.
— Хотя не из прочных... но изворотлив.
Наклонившись над столом, они заговорили тихо, без выражения, как люди одного дела, понимающие друг друга с полуслова.
— Он сказал, что его жена лезет к русским.
— Не удивительно. Вы уверены, что он не знает о ее английских связях?
— Уверен. Он говорил, что это у нее такая блажь — познакомиться с красными земляками. Нет, нет, и она и англичане достаточно умны.
— Как она ест наши конфеты?
— Глотает.
— Подбросьте ей: поляки договариваются с французами тайно, за кулисами мирной конференции, выяснить возможности торговли с русскими. Может, тогда, наконец, в Лондоне стукнут кулаком по столу и обуздают прибалтов.
— Сделаю завтра.
— А его вербуйте.
— Он сейчас предложил стоящее дело — выпускать бюллетень сенсаций и использовать его для дезинформации.
— Смотри-ка — не ожидал. Будете выпускать вместе?
— Естественно.
— А для него это станет хорошей крышей. Надо все-таки вербовать и жену.
— Торопиться опасно... неглупа...
— Неужели англичане хорошо ей платят?
— Думаю — да. Они вернули мне долг, оплатили счет за бумагу. К ней нужен очень тонкий подход.
— У них любовь?
— Вряд ли... Я как раз об этом думаю.
— Думайте поскорее. Что говорит министр Хеллат?
— Все то же: деловой мир жмет на правительство, хотят торговать с русскими.
— Напечатайте-ка у себя статейку... нет, лучше фельетончик... как, скажем, глупые овечки решили дружить с голодным волком и что из этого вышло.
— Сделаю.
Вышколенный официант с давно подготовленным счетом не позволял себе даже показаться в зале — в этом ресторане деловым людям никогда не мешали. Оркестр стал играть чуть громче, но это только для того, чтобы гости знали, что уже вечер.
ГЛАВА ПЯТАЯ
«Бюллетень экстренных сообщений» поначалу имел успех. Обыватель рассудил просто: зачем покупать утром газету без самых последних новостей? Лучше вечером взять, да еще за полцены, бюллетень, полный сенсаций.
Деньги хлынули в руки издателей бюллетеня. Дружиловский снял для редакции помещение на одной из главных улиц Ревеля и даже завел секретаря. Пока бюллетень выходил только по-русски, но они уже распустили слух, что скоро начнется издание на эстонском языке. Впервые в жизни он был по-настоящему увлечен делом и считал, что вошел в мир политики, где все отмечено особой значительностью.
Ляхницкий оказался прав — сенсаций не хватало, и приходилось их сочинять, а это оказалось совсем не таким легким делом.
Возвращаясь ночью после работы в ресторане, Юла не раз заставала мужа за письменным столом в густом табачном дыму. Отношения их последнее время стали получше.
Теперь он всячески подчеркивал свою самостоятельность и причастность к важным делам политики. Юла делала вид, что не замечает этого, и даже сама подогревала его честолюбие. Теперь она и от него получала полезную информацию, во всяком случае, могла регулярно сообщать своему пастору, что в бюллетене, который делал ее муж, правда, а что его выдумки.
В эту ночь Юла вернулась, как всегда, около трех часов. Он сидел за столом, на котором были разбросаны листы исписанной бумаги, и даже не услышал, как она вошла.
Юла подкралась и обняла его:
— Ах ты мой писатель-бумагомаратель, ты же умрешь от такой работы!
— Да, чирикать перед ресторанными завсегдатаями значительно легче, — ответил он, целуя ее руки. — Я не могу каждый день петь один и тот же романс.
— Ну что же ты намарал за целую ночь? — нежно спросила она, вороша рукой его волосы.
— Все очень сложно, — с усталой важностью ответил он. — Обстановка меняется каждый день, и надо поспевать. Послушай, если охота.
Юла присела на подлокотник кресла. Он взял со стола исписанный лист.
— Ну вот, к примеру. Слушай: «Париж. Агентство «Гавас», ссылаясь на авторитетные источники, сообщает: красный Кремль приступает к чудовищной операции против Европы. Первый ее этап — Прибалтийские государства. Советы добиваются заключения мирного договора, чтобы иметь возможность официально расположиться в этих трех государствах и отсюда начать готовить красное наступление на Европу». Поняла? — спросил он, бросив лист на стол.
— Любой дурак поймет, а вот поверит ли?
— Поверит, — убежденно ответил он. — Газетный опыт говорит, если раз, другой, третий бить в одну точку, обыватель поверит во что угодно. Вот, к примеру, мой удар номер два... — Он взял со стола другой лист и прочитал: — «Из Риги нам сообщают: за последнее время усилилось проникновение в Латвию через границу советских тайных эмиссаров. Они доставляют в заранее приготовленные места оружие, коммунистическую литературу, листовки и типографские шрифты». Чувствуешь, какой заход с другой стороны? А вот что на закусочку. Слушай: «Компетентные английские круги с тревогой наблюдают активные происки красных Советов в прибалтийском крае. Тайные агенты Кремля действуют в Риге, Каунасе и Ревеле. Их главная цель ясна — устройство революции, экспроприация собственности, то есть все то, что столкнуло несчастную Россию в бездну небывалых бедствий».
— И ты все это придумал сам? — удивилась Юла.
— Черт подсказывал, — рассмеялся он.
— Ну, раз дело дошло до чертей, надо кончать, — поднялась Юла и погасила настольную лампу: — Спать! Не добивайся, чтобы я начала ревновать тебя к мадам Политике. Пошли...
Ляхницкий быстро понял, что на таких сенсациях они долго не продержатся, пытался говорить об этом с компаньоном, да куда там, тот и слушать не хотел... Эстонский министр внутренних дел Хеллат, который был давним агентом польской разведки и сильно помог рождению бюллетеня, тоже начал высказывать опасения, что сенсации бюллетеня могут возбудить у обывателя мысль о бессилии властей: ведь получается, что большевистские агенты бесцеремонно действуют в стране.
Ляхницкий не знал, что предпринять, тем более что бюллетень был выгодным делом и для него. Он мог бы доложить о своих сомнениях шефу, полковнику Богуславскому, и попросить совета, но тот попросту приказал закрыть бюллетень — последнее время полковник отзывался обо всей этой затее неодобрительно. В конце концов редактор решил, что все должна спасти вербовка Дружиловского.
Был воскресный вечер. Дождавшись, когда выпуск бюллетеня поступил в киоски, Ляхницкий направился в редакцию, рассчитывая остаться там с Дружиловским наедине. Резкий ветер с моря швырял ему в лицо мокрый снег, слепил глаза. Сквозь снежную пелену уютно светились окна — конечно же, все уважающие себя люди в такую погоду сидят дома. Впрочем, Ляхницкий свою холостяцкую квартиру не любил и вечерком предпочитал пойти в ресторан или в гости, у него было даже расписание — когда к кому. Сегодня он пошел бы к хозяину типографии, в этом доме всегда великолепная еда. Вместо этого ему надо заниматься вербовкой своего компаньона.
Возле отеля «Палас» Ляхницкий подошел к газетному киоску — сегодня первый раз бюллетень выпущен в воскресенье. Продажа шла довольно бойко. Но сейчас это не обрадовало — тем труднее будет разговаривать с Дружиловским: раздувшаяся уверенность компаньона становилась непереносимой...
Дружиловского он застал в прекрасном настроении.
— Сегодня мы даем две тысячи сверх тиража! Я открыл вам Клондайк! — закричал он, увидев в дверях Ляхницкого.
— Прекрасно, прекрасно, — рассеянно ответил редактор, снимая и отряхивая серое ворсистое пальто и садясь в кресло по другую сторону стола.
— Чего это вы такой кислый? — насмешливо спросил Дружиловский, поглаживая усики. — Опять будете петь, что снижается тираж вашей газеты. Бухгалтер сказал мне, что ваш убыток по газете в четыре раза перекрывается прибылью от бюллетеня.
Ляхницкий молчал, решая, как начать разговор. Не любил он заниматься этим делом, всегда оно проходило как-то тяжело, туго. Еще не было случая, чтобы кто-то согласился стать агентом из возвышенных политических убеждений, всегда надо было прибегать к сильнодействующим средствам: деньги и страх. Пугать он не умел, сам был не из храбрых, а его денежные посулы не выглядели убедительными, он сам получал далеко не то, что ему когда-то было обещано полковником Богуславским...