— Мне понятно, как наживаетесь вы, но вот как богатеют ваши офицеры? .. Они что — снабжают вас сигаретами или тушонкой?
Да нет же! — Мистер Патерсон рассмеялся и покачал головой. — Простите меня, но вы очень наивный человек. Вы, русские, никакого понятия не имеете о бизнесе.
Это, пожалуй, справедливо, — сказал я.
Вам следует поучиться у нас, кэптэн!.. Представьте себе, кэптэн, что я договариваюсь с каким-нибудь нашим офицером. Он долго ходит и выбирает себе квартиру. По уговору — самую лучшую, аристократическую, с дорогой, хорошей мебелью. А дня через три я прихожу к нему и скупаю все находящееся в квартире. ..
То есть принадлежащее не ему, а хозяевам квартиры?
Вы угадали, кэптэн!.. С того дня, как там поселился американский офицер, хозяевам уже ничего не принадлежит. По закону войны!
Что же вы делаете с мебелью и другими ценностями, мистер Патерсон?
Мои ребята упаковывают их и отправляют в Америку.
Недурно придумано, — сказал я. — И ваш офицер потом остается жить в пустой квартире?
Ну зачем же! — простонал мистер Патерсон.
Он переезжает на другую квартиру? И там повторяется то же самое? ..
Не ответив, мистер Патерсон взял шляпу, сунул под мышку словари. Потом тяжело вздохнул:
Жаль, что не удалось совершить с вами сделку! .. Может быть, все же согласитесь? .. Я могу заплатить австрийскими шиллингами, мадьярскими пен- го... Нет? .. Хорошо, хорошо!.. Я никогда не отчаиваюсь, кэптэн. Не удалось договориться с вами, удастся с другими. Не так ли? Порекомендуйте мне кого-нибудь другого из вашей зоны.
Мне хотелось встать, взять за шиворот этого наглого дельца и вышвырнуть его с лестницы.
Послушайте, мистер Патерсон,— сказал я, сдерживая улыбку. — Я вам дам адрес...
Американец схватил меня за руку.
Богатая квартира?.. Картины? Ковры? Хрусталь? ..
Там одних персидских ковров больше десятка, много картин французских мастеров...
Будьте любезны — напишите записку.
Записки вам не понадобится. Вам достаточно будет подняться наверх, к хозяину дома Бернгарду Шмидту... У старика, кроме картин и ковров, хранится неповторимая коллекция подтяжек Франца-Иосифа...
Подтяжек? — расхохотался американец.
Да, да, не смейтесь, неповторимая коллекция подтяжек Франца-Иосифа, — с самым серьезным видом сказал я.
Императора? .. Франца-Иосифа?.. О да, да! Слыхал, слыхал! — На мгновение американец задумался, не зная, как ему реагировать на это предложение. Потом хлопнул рукой по роялю: — Это должно быть чертовски интересно — подтяжки знаменитого императора!..
Выхватив из кармана перо, он набросал в записной книжке адрес и, поблагодарив меня, исчез за дверью.
Когда его «джип» на бешеной скорости промчался по улице, фрау Мариана зашла ко мне, настежь раскрыла окна и дверь на веранду, сказала недовольно:
Уж мне эти янки! Даже в приличном доме они курят свои вонючие сигары. Что ему нужно было от вас, капитэн?
Я помедлил с ответом, потом в двух словах рассказал ей и о предложении американца насчет коллекции часов и о подтяжках Франца-Иосифа...
Иоганн! — Смеясь, фрау Мариана вышла на веранду. — Ты знаешь, что сейчас мне рассказал наш капитэн?..
Старый часовщик внимательно выслушал жену, потом сказал:
Если этот американец или кто-либо другой из них придет еще к нам делать свой бизнес, скажи им, что это вишневое дерево посажено самим Александрром Македонским. Да, да, Александром Македонским! ..
Но мне не было смешно. Я думал о будущем Европы. Не скупят ли американцы вместе с коллекциями часов и подтяжек — судьбы народов?
Салют
Их было трое отважных партизан: мясник Владислав Вомасек, столяр Ярослав Макса и студент Ян Церган. Когда наши войска уже были поблизости от Йиндржихува-Градца, эти три молодых чеха первыми выбежали с национальными флагами на Старую площадь, чтобы встретить советских солдат.
Но тут уходящие из города немецкие фашисты схватили трех партизан и расстреляли у Святой Троицы.
Через час в город вошли наши войска. Это было девятого мая 1945 года, в день Победы, когда уже отгремели последние выстрелы в Европе.
Наши войска шли дальше через этот город, я же остался на похороны отважных чешских партизан.
Хоронили их на другой день. На похороны вышли все жители города.
Отпевали партизан в костеле под торжественную «Чешская земля, прекрасная земля».
Потом похоронная процессия, растянувшаяся на километр, направилась на кладбище. Впереди шли де- еочки в нарядных белых национальных платьях. За ними — почтенные старики города в черном, в котелках и с тросточками. Шли они в своеобразном строю, в шахматном порядке, чтобы не мешать друг другу, ритмично взмахивая тросточками. Это придавало процессии особую строгость и торжественность.
Уже за городом навстречу процессии из-за леса показался наш стрелковый полк. Солдаты брели усталые, запыленные, неся на плечах станковые пулеметы и противотанковые ружья. Но узнав, что хоронят чешских партизан, они положили тяжелую ношу на землю,
4 Георгий Холопов
Я спросил Франтишека, молодого и расторопного хозяина харчевни, участника местного Сопротивления, кто этот богатырь.
— Мясник Ярослав Недорост, — певучим говорком с удовольствием ответил Франтишек. — Четыре года он пробыл на немецкой каторге. Сегодня вернулся домой. Чудак — не верит, что вышел на свободу! — Франтишек присел рядом со мною. — Правда, с такими, как Недорост, немцы знаете какие придумывали фокусы? — Он перешел на шепот. — Раз в месяц они открывали ворота рудника, убирали охрану и говорили всем: вы свободны, можете уходить куда хотите. Даже снимали с них кандалы! .. Первое время, знаете, находились такие чудаки, верили немцам, уходили. Но недалеко за рудником за ними начинали гнаться охранники, у каждого овчарка. В такую историю однажды попал и Ярослав. Можно попросить, он расскажет. Только, знаете, крепкие руки его спасли — не зря он мясник! — одной овчарке он разорвал пасть, другую задушил. ..
Официанты принесли на подносах с полсотни кружек пива, и мы с чешскими партизанами выпили за счастливое возвращение Ярослава Недороста.
Недорост по-русски говорил ничуть не хуже Франтишека (все эти четыре года он работал на рудниках вместе с русскими военнопленными) и стал нам рассказывать про фашистскую каторгу. Там работало двадцать тысяч пленников. Среди них были и французы, и поляки, и итальянцы. За две недели до дня Победы фашисты отделили около трех тысяч славян и расстреляли их. Он чудом скрылся с группой русских. . .
В харчевне вдруг прервалась музыка. По радио передавали первые приказы городских властей. В одном из них грозно приказывалось всем гитлеровцам и профашистским элементам немедленно выйти на уборку улиц и площадей. Дальше следовал длинный поименный список.
Когда радио замолкло, музыканты грянули что-то очень веселое. Публика зааплодировала. Многие пошли танцевать.
Мы пили пиво, мясник задумчиво перебирал звенья кандалов и рассказывал о пережитом. Да, поверить,
что наступила свобода после всего того, что он испытал, было нелегко.
Вдруг Недорост бросил кандалы на стол, подошел к окну. Я встал, полюбопытствовал — что привлекло его внимание?
По площади, с метлой е руке, ругаясь и кому-то грозя кулаком, шел разъяренный господин в сопровождении двух автоматчиков.
Карел Мюллер! — зажав бороду в кулак, прошептал Недорост. — Вот, товарищ капитан, этой собаке я по ошибке завернул мясо в антифашистскую листовку. Он и послал меня на каторгу...
Автоматчики, по всей вероятности студенты, участники Сопротивления, остановились недалеко от окон харчевни и приказали бывшему «отцу города» мести эту часть площади: еще утром вся площадь была занята нашей кавалерией. И он стал мести — с яростью, широкими, сильными взмахами метлы.
Автоматчики отошли в сторону и с нескрываемым восторгом наблюдали за Карелом Мюллером. Иногда они нет-нет да и бросали взгляды на окна харчевни.
Мне показалось, что уборку площади они затеяли специально для Ярослава Недороста. В этом я еще больше уверился, когда к Недоросту подошел Франтишек и, положив руку ему на плечо, ласково спросил:
Ну, а теперь как, Ярослав? .. Веришь, что пришла свобода?
Мюллера заставили мести! .. Теперь — верю! .. — Недорост рассмеялся, скинул с себя полосатую куртку, сразу ставшую ненавистной ему, бросил ее на подоконник и, закатывая рукава, вернулся за стол. — Франтишек! — крикнул он. — Еще по кружке пива на брата! Потом рассчитаюсь! .. — На радостях он с такой силой ударил кулаком по столу, что все находящееся на нем задребезжало и подпрыгнуло.
Браво, Ярослав! Наконец-то! — закричали партизаны, и на стол полетели и чешские кроны, и немецкие марки — на пиво.
И я внес свою долю — пачку венгерских пенго и австрийских шиллингов.
Мальчик в пионерском галстуке
Я видел, как освобождали узников из венской тюрьмы. Незабываемы минуты, когда из широко раскрытых тюремных ворот выходили изможденные, голодные, обросшие бородой австрийские патриоты, чешские, французские и греческие партизаны и со слезами радости на глазах обнимали наших советских солдат и офицеров. Стоило пройти через все страдания войны, чтобы видеть эту картину неповторимого человеческого счастья.
Я видел освобождение узников и из другой тюрьмы — фашистской Германии, хотя и находился в эти дни под Прагой. У этой тюрьмы были тысячи ворот, и после падения Берлина миллионы людей хлынули из них на дороги, ведущие через Чехословакию, Венгрию, Австрию во все концы Европы. По иным дорогам невозможно было ни пройти, ни проехать. День и ночь двигался огромный людской поток. Шли в одиночку, группами, большими и малыми колоннами. Ехали верхом, на телегах, в стареньких и диковинных автомашинах, в автобусах, на мотоциклах и велосипедах. Но чаще шли колоннами, со знаменами, транспарантами, с песнями. Песни звенели круглосуточно и на многих языках. То была особая радость: после четырехлетнего пребывания в рабстве люди возвращались домой, на родину.