Ты должен взять раненого, это командир роты! .. Ты не имеешь права не взять его!.. — задыхаясь, кричала Волкова шоферу.
Ну куда я его дену? — свирепо прокричал ей в ответ шофер. — У меня раненые лежат друг на друге!
Ты должен взять его, место для него найдется, ты только останови машину!.. — Волкова ухватилась рукой за борт. Это ей казалось спасением.
Но спасения не было. Шофер переключил скорость. Волкову сперва рвануло вперед, потом отбросило в сторону. Она пробежала еще несколько шагов и у самого кювета ткнулась лицом в песок, ободрав в кровь колени.
Увидев это, раненые, лежавшие поверх ящиков с боеприпасами, заколотили кулаками по кабине.
Но машина не остановилась. Мария Волкова поднялась и, тяжело хромая, со слезами на глазах вернулась к мужу. Он выглядел совсем плохо...
Но вот на дороге раздалось рокотание второй машины.
Эту я уж остановлю! — вслух сквозь слезы произнесла она и пошла навстречу машине.
Но машина, поравнявшись с нею, промчалась мимо.
Шофер! Возьми лейтенанта! Он тяжело ранен! — что было силы крикнула Волкова.
Прижав автомат к груди, она стояла посреди дороги и смотрела вслед машине: «Может быть, все же остановится?» Машина на бешеной скорости уходила все дальше и дальше. «Неужели не остановится? — Волкова закусила губу и почувствовала солоноватый привкус крови. — Неужели не остановится? ..» Надежда все еще не покидала ее. Но машина завернула и исчезла за лесом. Тогда она закинула ремень автомата на плечо и беспомощно опустила руки.
Тяжело хромая, она поплелась обратно к мужу.
В это время где-то совсем близко раздались автоматные очереди, рокотание машины, крики. На дороге показалась третья машина. Она вся была облеплена ранеными. Пар клубился из радиатора. Машина шла тихо, накренившись на один бок, и разорванная шина на заднем колесе гулко хлопала по булыжнику.
Волкова стала посреди дороги и еще издали погрозила шоферу автоматом. И, вдруг испугавшись, что и эта машина может проехать мимо, легла поперек дороги.
Машина остановилась в двух шагах от нее. Из кабины выскочил седоватый шофер, подбежал к ней, попробовал взять ее на руки, думая, что она тяжело ранена. Но она молча указала рукой на Волкова, лежавшего в кустах, поднялась, побежала за шофером, помогла ему донести мужа до машины. Шофер втащил его в кабину, уложил на сиденье и, став на подножку машины, крикнул:
Скорее садись, сестра! Позади — фашисты!
Закинув ремень автомата за плечо, Волкова побежала за машиной, ухватилась за борт кузова, ей на помощь протянулись руки раненых, но позади раздались улюлюканье, пьяные голоса, автоматные очереди. .. Оглянувшись назад, она увидела солдат в зеленых мундирах. Враги были близко. Волкова мгновенно оценила обстановку: «Если машина не остановится, ее все равно нагонят. Выход один — преградить дорогу фашистам!» Она оттолкнулась от кузова и, пригнувшись, отбежала в сторону, прыгнула в кювет. Сбросила с плеча автомат. Дала очередь по бегущим вражеским солдатам. Упали те двое, что бежали с краю дороги.
Раненые заколотили кулаками по кабине, но Мария Волкова крикнула:
Не смейте останавливать машину!
Хлопая рваной шиной, машина медленно уходила вперед. Тогда кто-то из раненых, сообразив, что задумала Волкова, размахнулся, бросил ей связку ручных гранат в траву, а кто-то другой — завернутые в кусок газеты запалы.
Волкова подобрала их, хотела вставить запал" в гранату, но у нее вдруг так сильно задрожали руки, что она сразу же отказалась от своей затеи.
Что со мной? — испуганно прошептала она и, оглянувшись, увидела, что по другую сторону дороги, ползком по траве враги окружают ее. «Их семеро, я одна...» —с отчаянием подумала она. Она никогда не верила ни в бога ни в черта — она была родом из старой потомственной рабочей семьи, — а тут вдруг горячо прошептала: «Боже, только бы не дрожали руки! Только бы не дрожали руки!» Но руки у нее дрожали. Тогда она сильно сжала кулаки и спрятала за спину. Но руки дрожали и за спиной!..
Гитлеровец, ползший крайним от всей группы, приподнялся, нацелился в нее из автомата и дал очередь. Она спрятала голову. Пули защелкали по задней стенке кювета и позади в лесу, непривычно, с двойным звуком.
Стреляют разрывными!.. — Дрожащими руками она взяла автомат, выставила его из кювета и, заслонившись диском, снова высунула голову... К чему- то ей припомнилось все, что она знала о разрывных пулях... Говорят, в полете они разрываются от соприкосновения с любым предметом, даже с пожелтевшим листиком на дереве, рана же бывает страшной...
Гитлеровец дал еще одну длинную очередь и привстал на колено. Тогда что-то воинственно закричали остальные полупьяные фашисты и одновременно открыли огонь. Гитлеровец вскочил, разбежался, сделал три больших прыжка через дорогу. Но на четвертом, когда он должен был уже оказаться в кювете, Волкова нажала на спусковой крючок. Достаточно было бы и короткой, но она дала длинную очередь. Недалеко от кювета гитлеровец упал навзничь, раскроив себе череп о булыжник.
По кювету снова ударили вражеские автоматы. Гитлеровцы поднялись с земли. Они страшно ругались. Лица их были искажены от бешенства. Растеряйся Волкова на мгновение — и участь ее сразу же была бы решена. Но она успела схватить гранату, сунула в нее запал и тут же швырнула ее через дорогу. Раздался взрыв, а вслед за ним — крики и стоны. Волкова бросила вторую гранату...
Гитлеровцы стали уходить в лес.
Мария Волкова выползла из кювета, сняла с пояса убитого гитлеровца, лежавшего на дороге, острую, как бритва, финку с рукояткой из оленьей ножки, вставила в автомат новый диск, нацепила оставшиеся гранаты себе на пояс и в мокрой от пота гимнастерке, со слипшимися на лбу волосами, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу в своих тяжелых кирзовых сапогах, так больно натиравших ей ноги, пошла в преследование.
Враги далеко не могли уйти. Это она знала хорошо. Перебегая от дерева к дереву, прячась за ними, она шла по лесу, прочесывая себе путь короткими очередями из автомата. В густых зарослях папоротника, сильно подернутого желтизной, Волкова пустила в ход две последние гранаты, которые и решили исход ее поединка с гитлеровцами, но автоматной очередью в грудь она была смертельно ранена...
Когда часа через три солдаты роты Волкова стали пробираться через лес к дороге, они в пути наткнулись на жену лейтенанта. Маша лежала недалеко от истребленных ею вражеских автоматчиков в зеленых мундирах. Солдаты перевязали ее и бережно уложили на носилки. Предельно усталые от многодневных и непрерывных боев, они молча понесли Волкову впереди колонны.
Комбат Бурлаченко
С трудом пробивались артиллеристы через заболоченный лес в район боевых действий. Они валили деревья, выкорчевывали пни, и далеко окрест разносился крик ездовых и храп измученных коней.
Во главе первой батареи шел капитан Бурлаченко. Вслед двигалась батарея Овсеенко. За ними настойчиво вел свою батарею старший лейтенант Донец.
Позади ехали повозки со снарядами, повозки с фуражом и продовольствием, походные кухни, фургоны медсанбата, и колонна, растянувшаяся на несколько километров, казалась утонувшей в испарениях, которые так густо валили от коней.
По боевую ось засосало первое орудие. На пяти парах коней не вытащить было гаубицу.
Расчеты, вперед! — командует капитан Бурлаченко и сам по колено лезет в грязь.
Бойцы берутся за колеса, за поручни лафета, за правила и под песню Мартына, волжского грузчика, связного Бурлаченко, начинают тянуть. Песенка Мартына имеет чудодейственную силу, и то, что обычно бывает трудно коням, делают люди. Но на этот раз гаубицу не вытащить.
Здесь, Николай Лексеич, и Суворов не прошел бы! — говорит Мартын, вытирая рукавом потное мясистое лицо. — Вот богом проклятые места!
Суворов прошел Альпы! — отвечает Бурлаченко, снимает с себя перепачканную грязью шинель, бросает под колеса и берется за поручень лафета. — А ну, орлы!..
Мартын запевает, артиллеристы подхватывают его песенку, дружно налегают на орудие, и оно... начинает медленно двигаться вперед.
А ты говоришь, Мартын! — Бурлаченко поднимает вдавленную в грязь шинель, встряхивает, бросает ее на ствол гаубицы и идет к следующему завязшему орудию.
Вторая гаубица тоже вытаскивается с помощью Мартына, его песенки. Веселая, задорная, нескромная, она запевается в крайнем случае. Мартын и не настаивает, чтобы ее часто пели. Пусть и совсем хоть бы не пели! Под эту песенку, как он любит вспоминать, он мог, когда работал грузчиком, катить по рельсам груженый пульмановский вагон, вдвоем тянул барку по реке и вообще творил чудеса. Человек он со странностями, Мартын. Имеет привычку величать начальство по имени и отчеству. Не будь Бурлаченко, который смело брал к себе «трудных» бойцов и воспитывал их, кто знает, как далеко у другого командира пошел бы в своих вольностях Мартын.
В полдень, пройдя половину пути, гаубицы уперлись в березовую рощу. За ней вскоре начиналось открытое топкое болото. Было приказано остановиться на отдых. Пока колонна подтягивалась, в первой батарее уже дымили костры, вокруг которых сидели бойцы и сушили свои шинели и сапоги.
Кипятить чай было некогда. Каждый выбирал посочнее березу, делал на ней надрез, под надрез прикреплял вырезанный из консервной банки «козырек», и березовый сок по козырьку стекал в прокопченный солдатский котелок. Сок называли «лимонадом»; он был приятен на вкус.
Комбат Бурлаченко с наслаждением тянул «лимонад», когда к нему во главе с Мартыном подошла группа его батарейцев. Мартын, возбужденный находкой, держал в руке бубен в разноцветных лентах.
Николай Лексеич, вот бубен нашли! — сказал Мартын и ударил в бубен.
Бурлаченко поставил котелок на землю, взял в руки бубен. Бубен был как бубен, ничего в нем не было примечательного. Но только на внутренней стороне его была нарисована обнаженная до пояса девушка и стояла надпись: «Цыганочка Аза». Бурлаченко, как взглянул на цыганочку, растерянно посмотрел на Мартына, спросил: