«Да, о Кирилле Дороше, — писал Стибель. — Он был тяжело ранен с самолета в рыбачьих избах Лисьей, — это недалеко от того места, где он выкинул номер, когда на лошади мы возвращались с Вами с переднего края. После госпиталя Кирилла демобилизовали. Он как будто работал секретарем райкома в Челябинске. Бывают же и в мирное время фиртюклясы!.. В 1951 году я был в Челябинске, а о Кирилле узнал в поезде, после отъезда из Челябинска.
Желаю Вам успехов в Вашей работе, а для морячков выкройте толику времени».
Значит, Дорош после демобилизации так и остался жить в Челябинске!
Я написал письмо в Челябинский обком партии с просьбой сообщить мне адрес К. Дороша. Ответа долго не было. Тогда я написал Стибелю в Архангельск с надеждой, что, может быть, он знает более точные сведения о Дороше. Но Стибель, оказывается, переехал в другой город, и письмо мое вернулось назад.
Я позвонил поэту Всеволоду Азарову, давно связанному с моряками-балтийцами, рассказал ему о своей беде и попросил помочь мне найти кого-нибудь из 3-й морбригады: не сыщется ли адрес Дороша здесь, в Ленинграде?..
Азаров ответил мне через день:
П Георгий Холопов
Адреса Дороша среди моряков никто не знает. Но кое-кто из знакомых мне дал телефон и адрес члена совета ветеранов. Может быть, он чем-нибудь будет тебе полезен?
. — Кто же это?
Фамилия его Ратнер. Слыхал ты про такого?.. Правда, говорят, он воевал в третьей морбригаде очень короткое время и многого, наверное, не знает.
Ратнера? — спросил я. У меня даже перехватило дыхание.
Ну да, Ратнера. Звать его Владимир Семенович.
Ты не ошибаешься — Ратнера?
Именно Ратнера! У меня записан его адрес и телефон. Возьми карандаш... Ленинград, Чайковского, тринадцать, квартира один.
«Невероятно, — подумал я, — каждый день прохожу мимо этого дома, когда иду в редакцию — она находится тут же, за углом».
Записав адрес и телефон Ратнера, я спросил:
Как же он оказался жив? Ведь он умер от ран в ноябре или в декабре сорок первого года? ..
Кто — Ратнер? .. Значит — воскрес! А может быть, это совсем и не он, позвони ему и узнай.
Я повесил трубку и долго ходил сам не свой.
Позвонить Ратнеру я решился только на другой день.
Да, это я, — ответил на мой вопрос Владимир Семенович, когда я спросил, не он ли командовал ротой на правом берегу, в устье Свири, осенью 1941 года.
Вечером же я был в гостях у Ратнера.
Признать в Ратнере того лейтенанта с усиками, которого я видел летом 1941 года на Тулоксе, было невозможно. Передо мной сидел пожилой человек с седой головой, недавно перенесший одновременно инфаркт сердца и легкого. На пенсии Ратнер Вот уже третий год.
Беседу с Ратнером я начинаю с вопроса о последнем бое, когда его тяжело ранило.
Помню ли я этот бой? Помню. Но до определенного момента. Дорош дрался слева от меня. Мы уже изгнали немцев со второй линии траншей в их обороне, когда к ним пришло подкрепление. Нам же неоткуда его было получить. Тылы — далеко. Тогда я приказал
своим отойти на первую линию, чтобы не попасть в окружение. Я успел разрядить в наступающих немцев весь диск автомата и почувствовал что-то липкое на бедре. В бою, в горячке, ведь на первых порах не чувствуешь ранения! Потом у меня вдруг онемела правая рука! Не опустить руку! Кто-то подбежал ко мне, оттянул руку вниз... В это время что-то липкое я почувствовал на левом плече... В глазах у меня помутнело, я их стал тереть изо всей силы, но это не помогло. Я уже ничего не видел..„ Потерял сознание и дальше ничего не помню...
Владимир Семенович достает из комода папку с разными документами, протягивает мне справку из госпиталя. Там написано, какие у него были ранения: осколочное ранение правого бедра, сквозное пулевое ранение левого бедра, пулевые ранения правого и левого плеча.
Мы долго молчим. Я спрашиваю:
Скажите, Владимир Семенович, а вы знаете, что были ранены в самый что ни на есть неподходящий момент, когда и рота Дороша, и ваши два взвода получили приказ отходить на «пятачок»?
Нет.
А вы знаете: чтобы вынести вас с поля боя, Дорош вынужден был снова контратаковать немцев?
Нет. И этого я не знаю.
Я перелистываю страницы своего фронтового дневника, читаю:
«В последнюю минуту был ранен лейтенант Рат- нер. Раненого командира до половины пути донес боец Ткач, но попал в полосу артиллерийского и минометного огня, а потом под обстрел автоматчиков. Ратнер находился в большой опасности. Чтобы спасти Ратнера и Ткача, Дорош контратаковал немцев, а в это время санинструктор, комсомолец Василий Вабик, взяв с собой четырех бойцов, под градом пуль подполз к раненому лейтенанту и вынес его с поля боя. У Ратнера было много пулевых ран, и он истекал кровью. Вабик остановил ему кровь, а потом вместе с другими ранеными повез в санчасть...»
Ратнер долго молчит, опустив голову.
Ткач, Ткач? *. Да, да, я хотя смутно, но
вспоминаю этого храброго матроса. И Бабика тоже! Он был самый молодой в роте Дороша.
Вам об этом тоже ничего не было известно?
Нет. Ничего. А вы знаете, где была на первых порах наша санитарная часть?.. В рыбацких банях на реке Лисья. Это в двенадцати — пятнадцати километрах от «пятачка» Дороша.
Знаю. Я бывал там. В поселке останавливался Киров, когда приезжал на охоту.
Совершенно верно. — Ратнер вздыхает. — Смотрите, сколько нового я узнал от вас! Спасибо, что навестили меня. Мне приходится встречаться с ветеранами морбригады, но из нашего батальона никого пока что не видно. Надо найти и Ткача, и Бабика, и если они живы, то хотя бы через двадцать семь лет поблагодарить их; может быть, нам даже удастся встретиться? .. Хотя, как вы видите, я никуда не могу выехать, вынужден сидеть в этой комнате...
Я рассказываю Ратнеру про ранение Дороша в поселке Лисья.
Да, храбрый он был человек! Храбрейший! — говорит Ратнер и чему-то улыбается. — Но озорник!
Я, кажется, напал на след Дороша. Когда найду его — сообщу.
Его давно ищут наши ветераны. Как вам удалось?
У меня есть письмо Стибеля. Помните такого?
Петра Александровича? Начальника штаба второго батальона?
Он самый! — Я достаю письмо Стибеля, где он пишет о судьбах моряков своего батальона, в том числе и о Дороше. Сам же часто болеет в последнее время, дают себя знать ранения и контузии.
Скажите, Владимир Семенович, а вы помните, когда вы пришли в сознание?
Очень смутно. Кажется, это было на катере. За мной из Нижней Свирицы приезжал Шумейко. В медсанбате мне дали стакан спирта, я выпил и снова потерял сознание. А этим воспользовались наши медики, всего искромсали. Говорят, и до и после операции был на краю смерти, никто не верил, что я останусь в живых. Тогда-то, видимо, решили в бригаде, чтб я умер.
А что было потом?
Меня эвакуировали в Вологду, потом — на Урал, Провалялся я по госпиталям около пяти месяцев. После выздоровления мне дали направление на Сталинградский фронт, там я командовал батальоном морской пехоты. Потом служил в Главном штабе Военно-Морского Флота СССР. Но об этом вам, должно быть, не так уж и интересно? ..
Нет, почему же!.. Но прежде всего меня, конечно, интересуют события на Свири. Это мне ближе, я ведь три года пробыл на Свирском участке фронта, до полного освобождения Карелии.
А вообще-то я артиллерист, — говорит Ратнер.— Участник финской войны тридцать девятого года. После войны был приписан к Кронштадту. Когда началась Отечественная, я стал командовать зенитной батареей на одном из фортов. Но вот вскоре начала формироваться третья морская бригада. Меня взяли туда командиром стрелкового взвода. В бригаду в основном шли добровольцы с кораблей и из школы оружия. Народ лихой, огневой, — да вы их сами видели в тяжелые дни лета сорок первого года.
Да, хорошо помню моряков на Тулоксе, — говорю я.
Ратнер загадочно улыбается.
А в сущности, я человек самой мирной профессии, — говорит он. — Военным ведь я стал только на финской. До этого и после Отечественной войны, вплоть до моего инфаркта — с девятьсот тридцатого по шестьдесят пятый год — был учителем в школе глухонемых. Да, да, не удивляйтесь! — Ратнер улыбается, увидев изумление на моем лице. — Что-нибудь вам говорит такая специальность, как логопед, дефектолог? .,
Воспитатель детей с дефектами речи?
Совершенно верно! — подхватывает Ратнер. — Логопедия — наука, изучающая различного рода недостатки речи, методы их предупреждения и лечения.
Ну, а как сложилась судьба Кирилла Дороша? Нашел ли я его?
Ответ из Челябинского обкома партии хотя и пришел не так скоро, но был обнадеживающим. Чтобы
найти Дороша, работникам обкома пришлось наводить справки чуть ли не во всех районах области. Правда, самого Кирилла они не нашли, но через его дядю, человека очень старого и хворого, узнали его адрес. Кирилл Дорош живет в Белоруссии, в Новогрудском районе, в Любченском поселковом Совете, в деревне Скрышево.
— Наконец-то нашел Дороша! — обрадовался я и тут же написал письмо в поселковый Совет.
Но и оттуда ответа долго не было, а когда он пришел, то глубоко опечалил меня. Сведения Стибеля о Дороше были не совсем точны.
«Да, живет в деревне Скрышево гражданин Кирилл Ефимович Дорош, — писали мне, — но не 1912, а 1897 года рождения. К тому же он в Отечественной и гражданской войнах не принимал участия. Второй фамилии Дорош Кирилла на территории Любченского поселкового Совета не имеется».
Радость моя, оказывается, была преждевременной. Найти балтийца Кирилла Дороша мне пока так и не удалось.
Но мне верится: он найдется!
Я еще услышу его голос с хрипотцой: «Кирилл Дорош идет!..»
Теберда, август 1968 г.
Венгерская повесть
1
Почему мы выбрали именно этот дом, не позвонили в соседний?.. Из-за Ференца Листа. Из раскрытой форточки неслись звуки Шестой венгерской рапсодии. Никто из нас троих не в силах был пройти мимо.