Решкин взял банку у Никодимова и положил мальчику на колени. Сказал по-отечески:
Бери, бери! Сегодня мы обойдемся и без консервов.
Мальчик, хотя и не понимал по-русски, но догадался, что говорит этот усатый советский солдат. Он растерянно стал озираться по сторонам, потом что-то крикнул по-венгерски, поднял банку над головой, показал матери. Женщина вновь заплакала. На этот раз, видимо, от радости.
Скинул с плеча вещевой мешок сидящий позади нас молоденький солдат, достал буханку хлеба, полоснул по ней финским ножом и протянул половину мальчику.
Мальчик вопросительно посмотрел на Решкина.
Бери, — сказал Решкин, — бери, раз дают.
Развязал свой мешок другой солдат. Он протянул
мальчику два больших куска рафинада.
Женщина у рекламной тумбы что-то крикнула своему Дюрке. Но и без объяснений мальчика мы поняли, что она велела ему поблагодарить русских солдат.
А благодарить было рано.
Еще один из разведчиков протянул мальчику плитку шоколада, другой — кусок колбасы.
Мальчик отказывался, благодарил и всем низко кланялся.
Ну-ну, чего там, — сказал Решкин и поправил съехавшую на его глаза кепку. — Бери, раз дают.
Вдруг Володя Семанов, отвернувшись от меня, судорожным движением полез в карман шинели, вытащил старухин сверток, тоже сунул мальчику в руки.
Молодец, Володя! Я только хотел тебе сказать. .. — расчувствовавшись не меньше его, проговорил я. Но тут же ахнул про себя: что мы скажем грозной старухе? .. Съели сладости? .. Потеряли? . . Если бы я только знал все последствия Володиного поступка! . •
«Конечно, сверток можно было и не отдавать мальчику, — подумал я, — его и так одарили сверх меры.
Но в этом душевном порыве нужно и наше участие, тем более что рядом с нами лежит еще туго набитый мешок с продуктами, пусть даже чужой...»
Но размышлять на эту тему мне долго не пришлось, потому что по набережной пробежали связисты, распутывая на ходу катушки с проводом, по ним застрочил немецкий пулемет с будайского берега. А потом из-за углового дома появились наши артиллеристы. Под пулями врага они выкатили две пушки и в каком-то сумасшедшем темпе раз двадцать прямой наводкой ударили по целям на той стороне Дуная.
Не дожидаясь окончания поединка, Решкин сказал:
— Подъем, братцы! — И первый встал, опершись на свою увесистую палку.
Вместе со всеми встал и мальчик. Он подходил к каждому и, грустно улыбаясь, с каким-то виноватым видом, пряча глаза, протягивал свою худенькую, посиневшую от холода руку.
Решкин нагрузил мальчика подарками своих разведчиков, но подарков было так много, что они вываливались у него из рук. Тогда на помощь пришел Никодимов. Он проводил мальчика до рекламной тумбы.
А мы, вместо того чтобы идти к переправе, у которой виднелась громадная очередь — тысячи солдат, сотни танков, пушек, машин и даже телег, и хвост очереди доходил чуть ли не до моста Эржебет, — повернули за Решкиным обратно к мосту Франца-Иосифа. Теперь Решкина не страшили ни стремительный ледоход, ни водовороты у взорванного моста. Он торопился попасть в Буду.
Мы спустились на нижнюю набережную. (После войны на этом месте откроют матросский ресторан. Летом здесь будет совсем весело, когда на берегу расставят столики под тентами.) Разведчики Решкина выволокли из-под проезжей части моста все лодки, наладили три из них, и мы поплыли по Дунаю. Ширина его в этом месте метров 300—400. Это была самая страшная в моей жизни переправа через реку. Думаю, что и у других тоже.
Вернулись мы из Будапешта поздно вечером, на попутной военной машине, продрогшие и голодные. Нас в доме ждали с тревогой. Потому все несказанно были рады, увидев нас живыми и невредимыми. Старуха на радостях даже приготовила нам яичницу сверх ужина. Как премию! Всеми наша поездка в Буду оценивалась как подвиг. Прибежали поздравить нас с благополучным возвращением и Паолина с Марикой.
Они видели Юлию! — то и дело причитала Эржебет, пододвигая нам то одно, то другое блюдо.
Мы рассказали, какими нашли ее сестру и детей в бункере дома, где они прятались. Дом полуразрушен, полуразрушена и квартира, хотя она менее пострадала, чем соседние квартиры на этаже. Рассказали, как мы помогли сестре Юлии перенести вещи из бункера, немного прибрать комнаты и обосноваться в них. Бои в этом районе утихли и, надо надеяться, больше не возобновятся.
Но весь этот вечер был испорчен старухой! Она вдруг спросила:
А почему Юлия перечислила в письме все продукты и ни слова не пишет о сладостях? .. Не ответила и на мою записку? ..
~ Ну, наверное, забыла написать в спешке, — раздраженно ответила ей Эржебет.
Нет, она не могла забыть! — Старуха подозрительно посмотрела на меня и Володю.
Володя решил сострить: .
А мы съели сладости!
А записку? .. Где записка? .. Тоже съели? . .
Никакой записки там не было, — ответил Володя, все более ожесточаясь.
Как не было?! — взорвалась старуха.
А вот так и не было! ..
Тогда мне пришлось вмешаться в этот спор и рассказать про мальчика Дюрку, которому Володя отдал сверток со сладостями.
Старуха пришла в страшное негодование. Я думал, что ее хватит удар.
Мои сладости отдали какому-то мальчишке? .« Да черт с ним, с этим мальчишкой! .. Мало ли голодных мальчиков в Будапеште! ,. Разве для этого я дала вам сладости! .. Там были конфеты, там был сахар! •« Вы знаете им цену в Будапеште? ..
Мама, мама! — пытались успокоить ее Шандор и Эржебет, готовые от стыда провалиться сквозь землю.
Но успокоить старуху было не так просто! Она не считалась ни с сыном, ни с невесткой, ни с нами.
Я возьми да и скажи:
Завтра, мама, вам в троекратном размере будут и сахар, и конфеты!
Старуха расхохоталась:
Это обещает «Капитан Будет-будет»!.. Ждать мне три года! ..
Она отшвырнула ногой стул и ушла.
Мы все некоторое время просидели молча, подавленные случившимся, а потом пожелали друг другу доброй ночи.
Но когда Семанов погасил свет, раздался тихий смешок Панина:
Ну как, попало вам? ..
Да, чертова старуха испортила всем настроение, — с негодованием проговорил Володя. — Не съехать ли нам с квартиры? .. Я лично больше не могу видеть нашу «маму».
Пожалуй, Володя прав, — согласился я. — Давайте с утра походим по городу, поищем другую квартиру.
Нет, этого мы не можем сделать, — сказал Миша.
Почему? — спросил я.
А потому, что обидим и Шандора, и Эржебет, Что подумают соседи? .. Русские сбежали из дома Шандора, значит им не сладко пришлось там. Начнутся суды и пересуды.
Так что же нам делать? .. И дальше терпеть старуху? — в гневе спросил Семанов.
Тише! .. Да, терпеть! — уже спокойнее проговорил Миша. — Теперь уж недолго. Не сегодня-завтра будет покончено с «будайским котлом» и наша армия двинется вперед. Не вечно же нам сидеть в резерве? Нашей армии уготована особая задача.
Ты, может быть, хочешь сказать, что мы еще с удовольствием будем вспоминать эту чертову старуху? — спросил Володя.
— А кто ее знает. — Миша рассмеялся.
Уйти из дома мы, конечно, не ушли, но стали приходить намного позже обычного. Чтобы не слыть «Капитаном Будет-будет», а тем более «Ладно-ладно», я слетал в Кишкунфеледыхазу и привез кое-какие продукты. А через несколько дней и Володя, и я уехали в части 4-й Гвардейской армии, которая вела тяжелые бои с немцами на правом берегу Дуная.
Когда мы вернулись, в доме был порядок и покой. Старухи не было. Старуха уехала на неделю погостить к сестре в Дебрецен.
То-то радости было в доме!
Снова вечерами мы собирались после ужина в кабинете, снова проходили занятия в нашем «университете». Но теперь в нем больше и чаще звучали стихи, чем музыка.
Эржебет знакомила нас с поэзией Венгрии.
Если мы как-то еще были знакомы с творчеством Шандора Петефи и Йожефа Аттилы, то Ади, например, был для нас открытием, не говоря уже об Араня.
Даже в подстрочном приблизительном переводе стихи всех этих выдающихся революционных поэтов Венгрии звучали превосходно. Это была мужественная, гражданская поэзия.
Музыка и поэзия привели нас к истории Венгрии. История эта была многовековой, героической. Похозяйничали тут и римляне, и гунны, и германские племена, и турки. Особенно долго длилось владычество турок, захвативших Венгрию в середине XVI столетия. Целых полтора века! Это был самый мрачный период истории Венгрии, преданной баши-бузуками огню и мечу.
Для более глубокого изучения Венгрии, ее культуры нам не хватало одного — знания венгерского языка. Ту же самую трудность в изучении нашей страны испытывала и Эржебет, хотя у нее в семье немного понимали по-русски. Этим они были обязаны «Старшине Ладно-ладно», который прожил у них больше месяца. Судя по рассказам, это был славный малый, к тому же хороший шахматист. «Ладно-ладно» он говорил не только старухе, но и своим бойцам, которые с утра пораньше уже наведывались к нему.
Мы стали изучать венгерский, Эржебет — русский. К ней потом подключился и Шандор. Через некоторое время на «огонек» стали приходить и Паолина с Марикой. Руководил уроками Миша Панин, в молодости он несколько лет преподавал русский в школе.
А мы в свою очередь прилежно учились венгерскому у Эржебет. В помощь ей Шандор принес из Управы венгерско-немецкий и венгерско-русский словари. Мы даже завели себе тетрадки и «словники»: записывали и заучивали главным образом те слова и выражения, которые могли бы нам понадобиться в повседневном обиходе. Венгерский — необыкновенно трудный язык, непохожий на большинство европейских. Он относится к семье угро-финских языков; хотя, как говорила Эржебет, связь между венгерским и финским оборвалась так давно, что уже почти ничего не осталось общего.
Из нас троих лучше всех венгерский усваивал я. Может быть, это объяснялось тем, что в венгерском языке много турецких слов. А я в детстве жил в Баку, в первых двух классах изучал арабский, а потом семь лет — азербайджанский, который во многом схож с турецким.