Рядом с собою я вижу возницу. У него чумацкие усы, как у настоящего обозника, широко открыты глаза и разинут рот. Видимо, он впервые оказался на поле боя в ночное время и здесь все его потрясло.
Оглохнуть по-настоящему мне пришлось через некоторое время, когда открыла огонь вся наша артиллерия, засверкали в небе огненные стрелы «катюш», летящие через наши головы.
Что же могло там произойти впереди, раз пришлось открыть такой всесокрушающий огонь?
Оказывается, с той стороны, из-за далеко проглядывающейся возвышенности, через которую переваливают наши передовые части, навстречу им устремились немецкие танки. Мощный гул моторов слышен издалека даже сквозь огонь артиллерии. Да, появление танков не сулит ничего хорошего. В особенности в ночном бою. Тут, в районе озер Балатон и Веленце, действует 6-я танковая армия СС, состоящая из отборных дивизий — таких, как «Мертвая голова» и «Адольф Гитлер».
От все нарастающего гула моторов мой сосед-обозник начинает весь дрожать. У него безумные глаза.
Та-а-а-а-анки, братцы, та-а-а-анки! — вдруг с ужасом в голосе вопит он.
Я трясу его за плечо, говорю шепотом:
Тише, отец, не паникуй.
Но на него уже орет зычный голос:
Поори-ка у меня еще разок, поори! .. Я тебя, старого черта, когда-нибудь шлепну за это! ..
Та-а-анки, братцы, та-а-а-анки. .. — уже еле слышно произносит обозник, но в голосе его все равно чувствуется ужас.
Танков, что ли, не видел? — продолжает орать зычный голос. — У нас, что ли, их нет, раззява? .. Поори-ка у меня еще разок, поори! ..
А усатый обозник, невзирая на явную угрозу, схватившись обеими руками за край телеги, в смертном страхе все равно шепчет свое: «та-а-а-ан-ки!»...
Этот ужас в его голосе, как электрический ток, словно передается лошадям, и они начинают метаться из стороны в сторону; мечутся соседние лошади; некоторые пытаются вырваться из постромок, бросаются на вспаханное поле, опрокидывая телеги... Обозники, и «мой» в том числе, кидаются к своим лошадям, набрасывая им на голову мешки из-под овса, и повисают на них всем телом. Помогают им и солдаты из рядом стоящей колонны, — где-то там, впереди, видимо, образовалась солидная пробка, все замерло на дороге. А лошади все равно тревожно ржут, перебирают ногами.
Танки действительно и у нас есть. Есть даже целая 6-я Гвардейская танковая армия! .. Только она почему-то стоит на оборонительных рубежах 26-й и 27-й армий, не принимающих пока участия в наступлении.
Но позади нас, невзирая на это, все равно раздается. .. гуд танковых моторов, лязг и скрежет гусениц. Это на рубеж атаки выходит что-то вроде танкового батальона, единственного в районе боевых действий. Батальон, конечно, не армия, не лавина, не армада, способная смять и уничтожить 6-ю немецкую танковую армию СС, но тоже сила. Правда, чисто символическая перед отборными немецкими танковыми дивизиями.
Танки пошли, танки! — раздаются вокруг ликующие голоса.
Удивительно, что лошади на этот раз не шарахаются в сторону. Они даже как-то успокаиваются, хотя танки проносятся в каких-нибудь двухстах метрах от них. Видимо, тут дело все-таки в «токах», а не в скрежете, грохоте и реве моторов.
Я поднимаюсь на телегу. Мне далеко видно окрест.
Танки сперва идут гуськом. Выйдя же на оперативный простор, на открытую местность, особенно ярко освещаемую заметно снизившимися в этой части поля десятками «люстр», свободную от пехоты, машин, артиллерии, они начинают отваливать в сторону: два вправо, два влево, пока не рассредоточиваются по всему полю, и теперь идут развернутым строем, как кони в лаве. На броне некоторых машин виднеются наши десантники. За танками бегут другие, пытаются сесть сзади. Но танки уже набрали скорость. Захватывающее зрелище!.. Счастливого похода, танкисты!
Одно за другим замолкают наши орудия, и вскоре слышно только тревожное гудение танков — наших и немецких, да где-то там, далеко, за возвышенностью, захлебывающееся кипение автоматных и пулеметных очередей.
марта я весь день мотался между старым КП полка и КП дивизии, пока мне не удалось отправить с оказией в редакцию первую корреспонденцию о начавшемся наступлении. По телефону же я получил новое срочное задание: написать о борьбе с танками, передать опыт. Опыт!
Ночевал я у танкистов головной колонны 6-й Гвардейской танковой армии, спешно перебрасываемой в район наступления.
марта я с утра догонял полки Соколова и Данилова. Правда, они продвинулись не очень далеко, но захватили село Шаркерестеш.
По ту сторону села находится канал Шарвиз. Параллельно каналу идет железная дорога. Напротив Шаркерестеша — станция Моха, а за нею — деревня Моха. В этом районе действует 3-я танковая дивизия СС «Мертвая голова».
За Шаркерестеш шел тяжелый бой. Немцы все время контратаковали танками.
Попадаю в батальон капитана Кряжевских. Мне здесь рассказывают о подвигах солдат и офицеров. И в особенности о комсорге батальона Лаврентьеве, который ночью с группой бойцов захватил станцию Моха.
Но капитана Кряжевских срочно вызывает Соколов, и я иду в роту.
Командир роты, молоденький лейтенант, тоже говорит о подвигах. О чем же ином рассказывать в эти героические дни, завершающие войну?
Подвиг — всегда деяние. И лейтенант, воодушевляясь, перечисляет боевые дела своих людей...
Про танки, про танки расскажите, лейтенант! — прошу я командира роты.
Но о танках ему как раз нечего рассказать.
Я вижу, что мне здесь не найти нужного материала для газеты, и ухожу на другой конец Шаркересте- ша, в соседний полк Данилова.
Я попадаю в роту Порубилкина. Удивительно толковый человек, лейтенант понимает меня с полуслова, говорит:
Идемте, товарищ капитан! И мне как раз надо
во второй взвод. •
Мы идем через пустырь, пересекаем дорогу, выходим на окраину села.
Смотрите, товарищ капитан!
Перед нами чистое кукурузное поле. В разных концах — с десяток подбитых немецких танков, — то обгорелых до красноты, то с развороченной башней, то с разбитыми гусеницами. Из двух крайних, видимо самых «свеженьких», еще курится дымок.
Все это, — указывает рукой Порубилкин, — работа наших артиллеристов, главным образом орудийного расчета сержанта Ивана Ткаченко.
Хорошая работа! — говорю я.
Отличная, капитан! ..
Мы углубляемся в лесок, выходим на опушку, идем мимо траншеи 2-го взвода, за которой на открытой площадке стоит противотанковое орудие. Рядом хлопочут бойцы расчета.
Ткаченко! — зовет Порубилкин.
К нам подбегает молоденький, лет двадцати сержант, Порубилкин представляет меня, говорит:
Расскажите капитану, как сегодня вы поработали. Поделись опытом. Во всех мелочах! Понял? .. А я пойду к своим, скоро вернусь.
А чего тут не понять, — улыбаясь, отвечает Ткаченко и ведет меня к орудию.
Порубилкин исчезает. Мы садимся на ящики из- под снарядов. Вокруг собираются бойцы расчета.
Опыт, опыт, технологию боя! — на всякий случай повторяю я, доставая зелененькую записную книжку.
Еще не остывший от поединка с немецкими танками, полный энтузиазма, Ткаченко с удовольствием рассказывает :
Прежде всего, товарищ капитан, танк надо остановить. Стреляю по ходовой части. Вторая задача: заклинить башню! .. В это время обычно зажигаешь танк. Если стоишь на открытой позиции — не выдавать себя раньше времени, дождаться, когда танк подойдет близко, чтобы выстрел получился наверняка. Работа быстрая и чистая! .. Утром мы стояли на открытой позиции. В атаку пошло десять танков. Шесть танков перевалили через большак, направились в нашу сторону. Я ударил по первому танку. В гусеницу! Второй снаряд дал перелет, а третьим — танк зажег, попал в борт. Остальные пять танков подожгли другие расчеты нашей батареи. Взяли в плен тридцать четыре автоматчика. Во время стрельбы волновался очень. И сколько радости было потом! .. — Ткаченко переводит дыхание. — В полдень снова появились танки. Вылезли откуда-то вон из-за того пригорка. Открыли огонь по нашей позиции. Один из них, крайний справа, идет прямо на нашу пушку. Беру второй ориентир на упреждение. И рукой держу спусковой рычаг. Но когда танк подошел совсем близко, я зацепил рукавом за щиток, выстрела не получилось. Быстро повернул хобот вправо — правильные на правилах! — и подбил танк! .. Снаряд угодил прямо в ленивец. А другой танк, «пантеру», я подбил в ходовую часть. Вот сейчас мы пойдем, и я вам покажу их...
В разговор вступают бойцы расчета. Один говорит:
Главное — хладнокровие, товарищ капитан. Свое дело надо выполнять как обычную работу, не спеша. Будь их хоть тысяча танков! Иначе все наши старания пойдут насмарку!..
Тут же его дополняет второй из расчета:
И еще немца надо подпускать как можно ближе к своей пушечке! Это первая заповедь у нашего брата, артиллериста. На крайний случай всегда имеется в запасе противотанковая граната.
Дополняет третий:
Он тебя всегда достанет! У него прямой выстрел на тысячу пятьсот метров, а у нашей пушечки — шестьсот. Ближе надо приманивать фашиста! На двести — триста метров! Тогда, считай, — дело твое в шляпе, тут уж не смажешь! ..
Снова вступает в разговор первый из расчета...
Я с интересом слушаю, задаю вопросы, подробно записываю весь их рассказ. Удивительно «густо» рассказывают, никакой болтовни, говорят только о деле. (Эта записная книжка хранится у меня до сих пор. По-прежнему я получаю удовольствие, перечитывая торопливые записи двадцатипятилетней давности; поражают своей конкретностью, сжатостью, деловитостью рассказы артиллеристов.)
Потом я спрашиваю у Ткаченко, откуда он родом.
С Кубани, товарищ капитан. Из станицы Отрадно-Ольгинской, — отвечает он. — Дом вот наш немцы пожгли, все разграбили. ..
Но тут появляется лейтенант Порубилкин.
Не замучили вас наши герои? А то начнут рассказывать — не остановишь. Идемте, капитан!
Ткаченко начинает протестовать, говорит: