У меня есть наган, спасибо, — благодарю я его и хлопаю по кобуре.
Ничего не говоря, Чеков срывается с места и бежит в лесок.
Золотой парень, правда, а? — спрашивает Порубилкин, присаживаясь на край ящика. — Видели бы вы эту траншею с убитыми фрицами!.. Более страшной картины не встречал даже в Сталинграде. — Он подкидывает в руке «железный крест», а потом забрасывает его далеко в кусты.
Чеков летит обратно. В руках у него парабеллум и мешочек с чем-то тяжелым. Догадываюсь: патроны.
Вытащив парабеллум из черного жесткого футляра и полюбовавшись им, я все же отказываюсь от «трофея». Но в наш спор вмешивается Порубилкин, очень советует взять парабеллум, говорит, что наган сильно уступает ему.
Так какого же черта тогда я ношу его? — спрашиваю я, расстегивая пояс.
Отдайте кому-нибудь, товарищ капитан! Нацепите парабеллум! Знаете, как бьет! — не унимается
Чеков. — Я нашим командирам всем наганы поменял на такую «пушку». Не нахвалятся!
Наган — личное оружие, и никто его с меня не спишет. Я поступаю так: наган нацепляю на брючный пояс с левой стороны, а парабеллум — поверх шинели, справа. Рассовываю по карманам патроны. Они сильно оттягивают карманы. Да и парабеллум весит порядочно, это тебе не наган.
Порубилкин смотрит на часы:
— Пятнадцать сорок девять! .. До атаки осталось одиннадцать минут, товарищ капитан...
На другой день я вернулся с берега Балатона в Берхиду. Зашел на КП полка Соколова. Хотя здесь все уже было свернуто, — полк готовился к выступлению, — мне дали в руку свечу и повели в тихий уголок подвала. За столом кого-то из оперативников я и написал очерк «Сергей Чеков». Соколов поручил своим связистам быстро доставить его в дивизию, а оттуда — в редакцию.
Вечером, в приказе Верховного, который своим державным голосом читал по радио Левитан, сообщались радостные для всех нас вести: в ходе наступления войска 3-го Украинского фронта овладели городами Се- кешфехервар, Мор, Зирез, Веспрем, Эньинг, а также заняли более 350 других населенных пунктов.
Очерк о Чекове, одном из героев фронта, появился в газете на другой день. Он как нельзя более был кстати.
Поздно вечером полк Соколова выступил в поход.
А утром, вместе с приехавшим из редакции Мишей Паниным, мы поехали в сторону Веспрема. Мне очень хотелось написать о самом Порубилкине, этом замечательном командире роты. К тому же подобное задание привез для меня Панин. Но ни полка Данилова, ни самого Порубилкина в громадном потоке войск и техники, двинувшемся вперед после взятия Секешфехервара, мне найти не удалось.
Через три дня после нашей встречи на станции Папкеси Владимир Порубилкин был убит за рекой Раба.
О нем через двадцать четыре года в своих воспоминаниях, напечатанных в журнале «Звезда», рассказал его друг, бывший начальник штаба 1-го батальона А. Корольченко, ныне полковник Советской Армии.
Я позволю себе привести небольшую выдержку из этих воспоминаний, раз мне самому не удалось написать о Порубилкине.
Полковник Корольченко пишет:
«От Господского Двора маршрут тянется на запад. Ищу на карте населенный пункт Кенез... Вот он, за рекой Раба. Приметное, с церковью, село. Рядом полустертые следы карандаша: «28 марта. Пору бил кин»...
Я наблюдал атаку... По едва уловимым признакам, по тому, как некоторые замедляли бег и падали, было понятно, что и на этот раз атака захлебывается. И вдруг над полем выросла высокая фигура. Я сразу узнал Володю.
Он бежал, догоняя солдат, и что-то кричал. Развевались полы шинели, в правой руке сверкнул пистолет. Вот он догнал цепь. И солдаты, те, что были вблизи, ускорили бег. Группа эта вырвалась вперед. И цепь теперь напоминала косяк перелетных птиц, в голове которого летел опытный вожак. В воздухе взлетело «ура!». Цепь безудержно накатывалась на позиции врага...
Враг был смят. А у далекого венгерского селения навсегда остался лежать Володя Порубилкин...
Много на карте мест безрадостных. Но то место для меня самое печальное...»
5
Рано утром 1 апреля мы с Володей Семановым выезжаем из города Папа, где редакция остановилась на день или на два. Едем догонять передовые части.
Останавливаемся в Целгеледе. Оттуда наш путь лежит в Сомбатхей.
Всюду — следы жестоких боев. Многое разрушено с воздуха. Через Сомбатхей ни пройти, ни проехать. На улицы выплеснуто содержимое продовольственных складов. Видимо, немцы в последнюю минуту пытались вывезти склады, да было уже поздно, пришлось все бросить. Валяются мешки с сахаром, мукой, яичным
порошком и другим добром. Много вина — в бочках и в бутылках.
На выезде из города нас у шлагбаума останавливает усатый боец с флажком в руке. Типичный возница! Мы лезем за удостоверениями, а он нам предлагает «перекусить». Что ж — в самый раз. С утра ничего не ели. Да и шоферу надо отдохнуть, он все время за рулем.
Вылезаем из «виллиса».
У шлагбаума за фанерной пристроечкой сооружено что-то вроде кухни. В небольших порциях здесь имеется все. Боец сует флажок за пояс, зажигает керосиночку и готовит яичницу... человек на десять. Пододвигает к нам ящик вина «Сюркебарат» («Серый монах»).
Столько добра пропадает! — сокрушается усач, качая головой. — Где наши трофейные команды? Что смотрит АХЧ? .. Раз вы корреспонденты, пропечатайте про них!
Уплетая яичницу за обе щеки, Володя спрашивает:
По своей инициативе, отец, соорудил эту кухню или кто тебе посоветовал?.. Разумная штука!
По своей, по своей, ребята. На «гражданочке» поваром работал. Привычка — кормить людей. Когда человек хорошо поест, ему и работать, и воевать веселее.
Мы тепло прощаемся с этим добрым человеком и, вместо того чтобы час-другой побыть в Сомбатхее, едем в Кёсег. Дальше наш путь лежит в сторону Шопрони, почти вдоль границы с Австрией.
Близость границы чувствуется хотя бы уже по тому, что венгры целыми дивизиями переходят на нашу сторону. Понимают: нет смысла воевать за немецкие интересы да еще на австрийской земле. Их отпускают по домам. Идут они нескончаемой колонной. Впереди — командиры и знаменосцы.
Вдоль дороги тянутся табуны скота, перехваченные нашими частями.
Вскоре сквозь облако пыли мы видим отроги Восточных Альп. Австрия!
Еще идут бои западнее и юго-западнее Балатона, а многие дивизии «девятки» уже перешагнули австрийскую границу. В авангарде, как всегда, Блажевич, 99-я дивизия.
По всей границе гитлеровцы создали мощную оборону. Здесь всюду — противотанковые рвы, баррикады, надолбы, зарытые танки. Но противнику не пришлось ими воспользоваться.
Пересекаем австрийскую границу. Въезжаем в первую деревню. Она пустынна. Но из каждого окна выглядывает что-то белое: полотенце, наволочка... вплоть до бюстгальтеров. Австрия «капитулирует», точно мы с нею воюем.
Но не так легко капитулируют гитлеровские войска. Они всюду дерутся, как обреченные. Это хорошо видно по разнесенным огнем нашей артиллерии очагам сопротивления, по подожженным отступающими частями складам.
«Виллис» резво бежит по дороге, минуя одну деревню за другой, обгоняя нашу пехоту и боевую технику.
Резко граничит Австрия с Венгрией. Здесь все другое! Немецкого образца деревни напоминают казармы, дома стоят, оградившись от улицы высокими каменными заборами.
Поздно ночью въезжаем в какую-то большую деревню. Спрашиваем у наших солдат название деревни. Говорят: «Какие-то Дорфы».
Входим с Семановым в дом, у порога которого валяется оторванная дверь. Усталые до предела, нащупываем в темноте лежаки и сразу падаем спать.
Утром нас будит шофер. Он поступил благоразумнее, спал в машине. Мы же.. . в каком-то хлеву. Здесь все перевернуто, перерыто, но главное — изгажено. К тому же вспороты подушки, на всем лежит толстый слой пуха и пера.
Как ужаленные, мы выскакиваем на улицу.
Оказывается, ночевали в Оберпюлендорфе. «Знаменитое» место. Здесь у гитлеровцев был крупный пропагандистский центр — с типографией, различными редакциями, большими складами антисоветской литературы на многих языках. Теперь понятно, почему в окрестных деревнях нет ни одной души: воображаю, какие ужасы немцы рассказывали о наших войсках.
Через несколько дней в этой деревне на короткое время остановится редакция армейской газеты «В решающий бой».
А пока «виллис» вырывается из деревни и мы едем в сторону Винер-Нойштадта, крупного промышленного города и железнодорожного узла в Австрии.
Нам казалось, что в Винер-Нойштадт мы попадем в самый разгар боевых действий, а приехали к шапочному разбору. Город взят! Об этом мы и сами стали догадываться, встретив в пути две большие колонны пленных гитлеровцев. Среди них много раненых.
Въезжаем в город. Много горящих зданий. Чувствуется, что здесь особенно хорошо действовала наша артиллерия. Прямой наводкой разнесены огневые точки врага, в груды металла превращены самоходные пушки и бронетранспортеры.
Из первых же бесед узнаем, что город взят полком Бондаренко. Поддерживал его двумя батальонами полк Соколова, — третьим батальоном Соколов овладел небольшим городком Бад-Фишау.
Хотя никто не упоминает полк Данилова, но мы встречаем нашего старого знакомого комбата Матохи- на, — его батальон тоже дрался на улицах Винер-Нойштадта. А в целом взятие города — заслуга всей дивизии Блажевича.
Едем смотреть трофеи, о них нам прожужжали уши. Особенную ценность, конечно, представляют заводы: авиационный, выпускающий «мессершмитты», и локомотивный. Захвачено много самолетов и моторов. Двадцать самолетов и больше ста авиационных пушек захвачено в Бад-Фишау.
Потом едем смотреть трофеи на станции. Здесь стоят эшелоны с оружием и продовольствием, много паровозов на линии и в депо, на открытых платформах — танки, пушки, самоходки, автомашины.
В городе также захвачено много складов с различными военными материалами, хотя кое-что гитлеровцы успели поджечь и взорвать.
Уже к вечеру возвращаемся в центр города. На перепаханной авиацией площади Адольфа Гитлера встречаем генерала Блажевича в окружении штабных офицеров.