А я страдал, чувствуя свою беспомощность. Страдает же, как думают, только слабый человек. Депутация это почувствовала и стала более настойчива в своих напоминаниях.
Старички вначале приглядывались ко мне: что это ва странный капитан? Ходит по улицам, все что-то пишет в свою записную книжку, иногда фотографирует своим роскошным трофейным «роллейфлексом», — к тому же последней, четвертой модели! — какую-то чепуху: детишек, купающихся у самого берега, уличное кафе, похоронную процессию, какие-то неказистые домики прошлых веков... Потом, поверив, что я военный корреспондент, недоумевали: почему, когда все несутся к Праге, к Златой Праге, я торчу в их городке, где как будто бы нет ничего интересного?.. В то же время они почему-то решили, что корреспондент все может. Даже найти пропавшего жеребца!
Но о пропавшем жеребце я и без них все время думал, с надеждой вглядываясь в проходившие воинские части: авось встречу кого-нибудь из знакомых командиров, который серьезно отнесется к моей просьбе... Как вдруг мне подвернулся совсем незнакомый генерал! ..
Это было уже 13 мая.
На Старую площадь, с традиционной Святой Троицей посредине, въехала желтая низкобортная пятитонка. В кузове — человек пятнадцать с понуро опущенными головами. У всех белые нарукавные повязки с черной свастикой. Самого высокого, седого заставили держать над головой транспарант с портретом Адольфа Гитлера.
Охраняют всю эту фашистскую свору, не успевшую убежать с немецкими войсками (куда бежать — они сами оказались в окружении), трое партизан-студентов в шортах, с автоматами в руках. Двое сидят на борту, третий — на крыше кабины, откуда он зорко наблюдает за всем происходящим, держа автомат на коленях.
На площади — тысячная толпа. Чехи аплодируют, смеются, некоторые подходят к машине, плюют в лица изменников.
Я знаю историю каждого из них, они записаны в моем карманном блокноте, об этих гитлеровских приспешниках мне еще утром рассказал доктор Зуда.
Тот, высокий и седой, что держит портрет Адольфа Гитлера, — подполковник чешской армии Йозеф Книга. Когда немцы оккупировали Чехословакию, подполковник добровольно вступил в национал-социалистическую партию, вел подрывную работу против своих соотечественников. Два сына — эсэсовцы.
Рядом с Книгой стоит штабс-капитан чешской армии, в прошлом австрийский офицер Альбрехт. Шпион, предал много чешских патриотов.
Лысенький человечек с помятым лицом, пытающийся хорониться за Книгой, — Иоганн Грузам. Немец,
председатель местного немецкого землячества. Германизатор города. Закрыл все чешские школы, Коммерческое училище перевел за пятнадцать километров в городок Каменец. Учащиеся, юноши пятнадцати — семнадцати лет, вынуждены были каждый день ездить на занятия поездом, хотя здание училища пустовало.
Вот рядом стоят Драгон, немец, и его жена — чешка. Драгон — унтер-офицер немецкой армии. Личность бездарная, но немцы сделали его руководителем нацистской организации города — партейлейтером. Командовал он по совместительству и моторизованным отрядом.
Иногда охрана начинает отвешивать гитлеровцам подзатыльники, и это вызывает необыкновенную радость толпы, все неистово аплодируют. Будут ли их судить, расстреляют ли без суда — еще неизвестно. Но кара ждет гитлеровцев страшная. Чехи к ним беспощадны. Я тут всего нагляделся.
Вдруг на площадь въехал «виллис», за ним — еще пять машин. Первый «виллис» круто поворачивает и, хотя медленно, но уверенно рассекая толпу, подъезжает метров на двадцать к желтой пятитонке, остальные отваливают в сторону, подруливая к тротуару.
Я в это время стоял в кузове застрявшего на площади «студебеккера» какой-то проходившей части и с разных точек фотографировал ликующую толпу чехов.
Из первого «виллиса» высунулся генерал во всей парадной форме, с десятком орденов на кителе, — он сидел рядом с шофером, огляделся по сторонам, увидел меня, поманил к себе.
Я подбежал к нему.
Что здесь происходит, капитан? — спросил генерал, с тревогой глядя на желтую пятитонку со стоящим у самого борта седым человеком, держащим над головой портрет Адольфа Гитлера.
Я стал рассказывать.
Ах, вот что! — воскликнул генерал, не дослушав меня до конца; он вытащил из кобуры пистолет и, почти не целясь, дважды выстрелил.
Площадь замерла, услышав выстрелы. Я вздрогнул.
Но через какую-то секунду площадь заревела от восхищения. Чехи аплодировали, кричали «наздар», обнимали друг друга!
В кого же стрелял генерал?
Он стрелял в Адольфа Гитлера. Две пули точнехонько пробили глаза бесноватого фюрера! ..
«Такого лихого генерала мне сам бог послал!» — подумал я, и когда утихли крики и аплодисменты, обратился к генералу с просьбой... помочь мне найти пропавшего жеребца.
Генерал опять не дослушал меня до конца, обратился к адъютанту, сидевшему позади:
Селезнев, останься здесь, помоги капитану найти пропавшего жеребца. Ищите в радиусе двадцати — тридцати километров! Дальше уж ничего не найдете! В Ческе-Будеевице я вас жду до семи вечера!..
Понял, товарищ генерал! — сказал лейтенант Селезнев и вылез из «виллиса».
Где вас найти, капитан? к* спросил Селезнев.
Я буду ждать в ратуше, отсюда недалеко, — ответил я.
На этом мы договорились, и «виллисы» разлетелись по всем дорогам, идущим от Йиндржихува-Градца на запад.
А тем временем желтая пятитонка двинулась через Старую площадь в неизвестном направлении.
Народ стал расходиться, оживленно комментируя происшедшее.
«Виллисы» лейтенанта Селезнева стали подкатывать к ратуше около пяти часов. Я их ждал, окруженный депутацией чехов-старичков. Все они были расфранчены, как на праздник: в тройках, в шляпах, с тросточками в руках. Многие степенно покуривали свои трубочки. Старички ждали чуда: появления племенного жеребца.
Последний «виллис» пришел в половине шестого. Нет, никому из участников поиска не удалось найти ни казаха-десантника, ни уведенного им коня.
Я поблагодарил и лейтенанта, и его помощников за труды, и обратившись к старичкам, объяснил им «ситуацию», пообещав в будущем, когда наладится нормальная жизнь в их стране, продолжить поиски жеребца или же найти ему достойную замену.
Но старички мою речь прослушали с рассеянным вниманием, не глядя на меня. На их лицах было
написано такое разочарование!.. Видимо, они очень надеялись на приказ генерала, который я им пересказал в чересчур восторженных тонах. Такой решительный генерал! Сто лет пройдет, а здесь не забудут его двух метких выстрелов!..
«Виллисы» умчались в сторону Ческе-Будеевице, а я как потерянный пошел бродить по городу. Покружив по площади, по ближайшим улицам, я оказался на берегу озера.
Мне навстречу с решительным видом шли мои старички, ритмично взмахивая своими тросточками. Поравнявшись со мною, один из них строго спросил:
Не желает ли пан капитан посмотреть немецкий продуктовый склад?
Склад?..
Да, да, трофейный немецкий склад! ..
Я сперва к этому предложению отнесся безразлично — на что мне сдался немецкий склад? — но когда старички многозначительно намекнули, что хорошо бы продукты с этого склада раздать нуждающимся семьям, я схватился за это предложение.
Вот и будет вам компенсация за пропавшего коня! — сказал я.
Мои старички переглянулись и сделали вид, что не понимают, что означает слово «компенсация». Но мне это уже было безразлично.
Мы направились к трофейному складу. У ворот стояла чешская охрана.
Вошли внутрь склада. Депутация насчитала здесь что-то около пятидесяти мешков муки, тридцати ящиков мясных консервов, столько же ящиков сигар, мешков двадцать сахарного песка, яичного порошка и другого добра.
После богатейших венских складов мне было смешно смотреть на этот «трофей».
Значит, продукты вы предлагаете раздать семьям нуждающихся? — к чему-то спросил я. Не для того ли, чтобы как-то замедлить ход событий? Впервые все же мне приходилось принимать такое решение — распорядиться судьбой трофейного склада, — правда, для наших друзей-чехов.
Да, да, пан капитан! Списки мы обсудили в ратуше!
Мне протянули папку со списками. Минуту я перелистывал их, набираясь решимости, точно мне предстояло окунуться в ледяную воду; потом взял услужливо протянутую мне ручку, наложил резолюцию: «Продукты немецкого трофейного склада раздать нуждающимся семьям Йиндржихува-Градца по этим спискам». Поставил подпись — даже излишне разборчивую...
Утром, чуть свет, я был разбужен сильным стуком в окно.
Я вскочил, раскрыл створки. На улице в полном составе стояли мои старички-чехи. Они чем-то очень были взволнованы. Не разграбили ли ночью продуктовый склад? .. Нет, продукты со склада были розданы еще вчера вечером!..
Что же могло случиться в такую рань?
Оказывается, в городке остановился наш полковник, — полковник! — и чехи просят меня пойти к нему, убедить и его принять участие в поисках... пропавшего жеребца!
Тут-то я наконец понял, что этот пропавший жеребец сведет меня с ума, и решил немедленно уехать из Йиндржихува-Градца. К тому же я теперь знал, куда ехать. От наших армейских врачей, встреченных вечером в харчевне, мне стало известно, что редакция переезжает в город Весели-Мезимости, — это, кажется, западнее Йиндржихува-Градца на 20—30 километров.
К полковнику, разумеется, я пошел только после завтрака, часов в одиннадцать. Выслушав меня, полковник спросил:
А вы ничего умнее не могли придумать, товарищ капитан?
Вот, оказывается, какая это была глупая история с пропавшим жеребцом!
В полдень я уезжал на попутной машине, никому и ничего не сказав о своем отъезде.
Но когда «студебеккер» должен был уже тронуться с места, позади я вдруг услышал крики:
Пан капитан, пан капитан!..
Я высунулся из кабины. К машине бежали те самые старички.
Один момент, пан капитан!.. — Старички, задыхаясь, окружили «студебеккер». Они могли только произнести: —Ко-мен-дант!