Помогает этому и однообразная дорога. Вот уж двадцать километров все одна и та же гать, сосны, колючая проволока, протянутая в одну нитку по обеим сторонам, фанерные щитки с надписью: «Внимание, мины!»
Если я и не засыпаю, то только потому, что впереди, в ста метрах, едет телега. В ней, лицом ко мне, сидят два солдата. Они курят, и синий махорочный дым все время струится над ними. Говорят они о чем-то веселом и то и дело раскатисто хохочут.
Я завидую сидящим в телеге, хотя телега у них тарахтит немилосердно. Им все же удобнее ехать, чем мне на тощей, дрожащей кляче.
Нудный дождичек идет не переставая, и меня вскоре начинает знобить. Сидящим же в телеге — все нипочем. Им весело, они что-то поочередно рассказывают друг другу, и все хохочут, хохочут.
Но солдатам, видимо, все же надоедает тарахтенье телеги на гати, они вскоре сворачивают с лесного тракта и, переехав запретную проволоку, низко свисающую над землей, едут проселочной дорогой. Телега их скрывается за деревьями.
Я и в этом случае завидую солдатам: по мягкой проселочной дороге куда приятнее ехать, чем по гати.
Оказавшись в тишине и в одиночестве, я чуть ли не засыпаю и от тихого шелеста дождя, и от мерного перестука копыт. Может быть, потому мне таким сильным кажется взрыв, вдруг раздавшийся впереди? Мой жалкий конь шарахается в сторону, сбросив меня в канаву, и с удивительной прытью несется обратно по дороге.
Я вылезаю из канавы и бегу к месту взрыва на проселочной дороге. Там зияет широкая воронка от противотанковой мины.
Я долго смотрю по сторонам. Ни телеги, ни людей, ни лошади.
Только потом, оглядевшись вокруг, я вижу на одной из сосен изрешеченную осколками плащ-палатку, и метров за сто, на другой — покачивающееся на ветке колесо.
А мелкий осенний дождичек идет не переставая.
«Милый варвар»
Немцы ушли на другой берег, разобрали настил на мосту, и теперь, словно позвоночник ихтиозавра, из воды торчали концы свай, скрепленных поверх широкими лежнями.
Все попытки наших саперов восстановить мост ни к чему не привели. У них не было и понтонов для наводки переправы. Берег обстреливался вражеской артиллерией, прочесывался огнем автоматчиков. Укрывались саперы за пригорком перед мостом, где они прорыли траншею в виде подковы...
После долгих раздумий командир роты, пожилой инженер из запаса в звании техника-лейтенанта, принял план восстановления моста, предложенный сержантом Разводовым, показавшийся ему хотя и тяжелым по выполнению, но наиболее разумным, и отправил сержанта на день в тыл.
Разводов был исполнительным командиром отделения — и только. Ничем особенным он не проявил себя
за месяцы войны. Сапер как сапер. До войны, говорят, Разводов в колхозе плотничал, рубил избы. Если чем и был он известен в роте, так это своей варварски тягучей речью: о чем бы сержант ни рассказывал, слушать его всегда было пыткой. И солдаты шутя его называли — «милый варвар».
Командир роты не любил Разводова, редко с ним разговаривал. К тому же у него в последнее время побаливало сердце, и он оберегал себя от лишних волнений.
На другой день, к обеду, сержант вернулся из тыла. Вместе с ездившими с ним саперами он ползком добрался до изрытого траншеями пригорка перед мостом. На поляне над картой лежал командир роты.
Ваше приказание выполнено, товарищ техник- лейтенант. Привезли сто бревен. Подтоварник, но крупный. .. — шепотом произнес подползший Разводов и по-приятельски подмигнул...
Командир роты, человек строгих правил и иронического склада ума, впервые как-то внимательно взглянул на сержанта, на его грубоватое, скуластое лицо с глубоко сидящими зелеными глазами, и сказал:
Вижу, вижу по вашим лицам, что съездили не зря.
Вроде бы... как это сказать? .. Вроде бы и ничего съездили, — после долгого раздумья ответил Разводов. — Значит, мы прежде всего заехали на станцию. .. на эту... ну, как она называется? — обернулся он к рядом лежащим на траве саперам. — На букву «эн» начинается...
Саперы стали вспоминать. Наконец вспомнили: Надеждино!
Вот-вот, — обрадовался Разводов. — Первым делом мы, конечно, стали искать коменданта... Не помню только фамилии... Как будто бы в ней было что- то заводское... такое...
Слушая сержанта и наблюдая за ним, командир роты стал багроветь.
А Разводов морщил лоб, щелкал пальцами и никак не мог вспомнить фамилию коменданта! Саперы знали по опыту, что пока он не вспомнит, то и рассказывать дальше не будет, а потому все поспешили ему
на помощь — и те, кто ездил за бревнами, и те, кто, высунувшись сейчас из траншеи, слушал сержанта...
Слесарев? .. Токарев? .. Стамескин? .. Верстаков? .. — И еще десяток разных фамилий, как в «Лошадиной фамилии» Чехова, выкрикивалось со всех сторон. И наконец: — Вагранкин? ..
Вот-вот, Вагранкин! — невозмутимо подтвердил Разводов. — Посоветовал мне комендант заехать за бревнами на соседнюю станцию, говорит, там большой лесной склад... на станцию из четырех букв... Ну, как она называется? ..
Переглянувшись и тяжело вздохнув, саперы начали подсказывать ему сотню названий из четырех букв, хотя и фамилии и названия станций не имели никакого отношения к тому, что Разводов хотел добавить к своему плану восстановления моста.
К черту! — в ярости вскочил на ноги техник- лейтенант. — Хватит с меня этой пытки! ..
С того берега раздалась автоматная очередь, ударил снайпер. Но пули, к счастью, миновали командира роты. Упав на траву, он погрозил сержанту кулаком:
Ты понимаешь, у меня не железное сердце! ..
Пожав в недоумении плечами, Разводов стал отползать от пригорка. За ним, сдерживая смех, поползли саперы...
А вечером сержант Разводов снова пришел к пригорку перед мостом. На этот раз он с напарником нес на плече бревно. За ним молчаливой вереницей осторожно ступали в темноте саперы его отделения. Началась подготовка к восстановлению моста.
Когда все сто бревен были сложены на поляне за скатом пригорка, Разводов и трое его товарищей саперов легли на землю на расстоянии двух шагов друг от друга. Четверо других саперов подняли бревно и медленно опустили им... на шею.
У Разводова сразу же прилила кровь к лицу, поплыли огненные круги перед глазами, перехватило дыхание, и он прижался лбом к холодной земле: ему бревно положили толстым концом — комлем. ..
Ну? .. Кто там замешкался? .. — раздался рядом голос командира роты.
Разводов оперся на локти — и не столько силой шейных мышц, сколько всей мощью своих широких и
крепких плеч, на которых он перетаскивал не одну тысячу бревен, когда рубил избы в колхозе, — приподнял давящее на затылок бревно и отбросил его назад на "спину. Ему сразу же стало легко, и он с жадностью хватил широко раскрытым ртом сырой вечерний воздух. Потом, закинув голову, придерживая плечами сползающее на затылок бревно, он пополз вперед, вынужденный в таком неестественно распластанном виде все время глядеть в черное небо с далекими и спокойно мерцающими звездами.
Загребая руками и ногами, а больше ногами, саперы перевалили через пригорок, спустились в ложбину, неся на шее шестиметровое бревно. То и дело кто-нибудь из них не выдерживал его тяжести, опускал голову и тогда бороздил землю подбородком.
Но вот саперы достигли спуска к реке. Разводов постучал по бревну. Все четверо одновременно опустили головы. Бревно само скатилось сверху на лежни моста.
Внизу притаившиеся в воде за сваями солдаты подхватили бревно баграми и, передавая друг другу, покатили его дальше по лежням.
Немцы открыли сильный огонь по всему берегу. Потом река засветилась от ракет и зажженных домов на той стороне. Немцам ответили наши артиллерийские и минометные батареи.
А сержант Разводов и его саперы молча делали свое дело. Через каждые десять минут по мосту грохотало бревно. Откинув голову, саперы ползком возвращались назад, высоко неся окровавленные подбородки.
Среди ночи к пригорку перед мостом подошли танки.
Последние десять бревен накатывались на лежни моста уже на рассвете. Теперь немецкие снайперы и автоматчики вели прицельный огонь, а не просто стреляли на звук. Пули их то и дело щелкали по каскам ползущих саперов. Четверо было убито, двенадцать ранено.
Когда танки с двух сторон вышли из-за пригорка, у ползущего с последним бревном сержанта Разводова вдруг сорвалась каска с головы, и тут немецкий снайпер и его сразил насмерть...
— Сержант, сержант! — закричал командир роты, схватившись за больное сердце. Танки уже приближались к мосту. В следующее мгновение командир роты вскочил на ноги, бросился к убитому сержанту, приподнял конец бревна, сунул голову под него и, часто-часто загребая ногами, пополз к спуску. _
Бревно покатилось на мост, а по технику-лейтенанту из запаса — с трех сторон ударили три снайпера. ..
Ведя на ходу огонь из пушек, танки уже неслись по пляшущим бревнам на вражеский берег.
Цигарка
Я сидел в землянке командира полка, когда вошел майор, новый помощник начальника штаба, прибывший недавно из Москвы, и, загадочно улыбаясь, положил перед полковником коробку табака «Золотое руно».
Имею честь знать, товарищ полковник, что вы курильщик особой статьи, — начал он своим скрипучим голосом. — Сам-то я не курю, здоровье не позволяет, но эту коробку захватил на всякий случай, думаю — подарю кому-нибудь на фронте...
Полковник вынул трубку изо рта, поблагодарил майора за столь ценный подарок, спросил, как он устроился, не нуждается ли в его помощи и, услышав в ответ, что тот еще не успел «сориентироваться в обстановке», усмехнулся в свои пышные богатырские усы. Потом, повертев коробку в руках, он сунул ее в ящик стола, где у него хранились разных сортов табаки — от уральского самосада «дергач» до трубочного «Капитанский», — присланные друзьями или купленные в ларьке Военторга.