За четыре с половиной года Рэндольф очень хорошо изучил Марию и стал источником обширной информации о ней. Его еженедельные (а иногда и ежедневные) отчеты лорду Сесилу поистине бесценны, однако мы должны четко понимать, что его роль при дворе — это роль тайного соглядатая. Он был верным союзником королевы Англии, а в период учебы в Париже учеником Джорджа Бьюкенена — не только блестящего знатока классической литературы и поэта, но также кальвиниста, республиканца и впоследствии недоброжелателя Марии.
Лорд Сесил всячески использовал своего агента при шотландском королевском дворе, через Рэндольфа тайно переправляя людей и мешки неучтенных золотых монет в Шотландию во время мятежа 1559–1560 гг. Известно, что эти операции Рэндольф проводил под псевдонимом Барнаби. Затем, когда его официально направили в Шотландию, где он помогал мятежным лордам и обеспечивал их связь с Сесилом, он оказался самым подходящим человеком для миссии тайного наблюдателя, поскольку уже знал лорда Джеймса и Нокса, с которыми встречался, будучи в Париже. Он очень быстро понял основные противоречия между политическим прагматизмом и религиозными убеждениями, наблюдавшиеся среди шотландских лордов, и почти не скрывал собственных симпатий в отношении протестантской позиции Нокса.
В качестве постоянного посла в Шотландии Рэндольф пользовался всеми установленными дипломатическим протоколом привилегиями. Он получил разрешение и присоединился ко двору Марии во время путешествия королевы из Стирлинга в Перт, из Перта в Данди и из Данди через реку Тей на пароме в Файф. После недельного пребывания в Сент-Эндрюсе Мария вернулась в Холирудский дворец. Первая поездка королевы по стране была признана успешной. Она вступила во владение страной, несмотря на колкости кальвинистов. Это был изящный и очень выверенный ход, однако успех ее политики определила более убедительная причина.
Союз с лордом Джеймсом начал приносить плоды. Через четыре дня после торжественного въезда в Эдинбург Мария огласила состав Тайного совета. В нем были представлены все партии аристократов, в том числе такие земельные магнаты, как Аргайл, Шательро и граф Хантли. Семь из двенадцати членов совета исповедовали протестантство. В малый кабинет Марии получили назначение такие «тяжеловесы», как лорд Джеймс и его сподвижники, лорд Мейтланд и граф Мортон. Именно им было поручено руководство советом из двадцати четырех лордов после свержения матери королевы Марии. Они перепрыгнули религиозную пропасть и навели мосты к королеве еще до ее отъезда из Франции, и именно им суждено сыграть решающую роль в бурных событиях во время ее правления.
Когда Мария вернулась на родину, самой большой сложностью стала передача власти. В 1559–1560 гг. Реформация сопровождалась внутренней раздробленностью, и монархия неожиданно стала очень уязвимой. После того как Марию де Гиз лишили регентства, правительство Шотландии перестало быть правительством королевы и превратилось в правительство лордов — до такой степени, что клерк Сесила, отправляя в архив письма из Шотландии, снабжал их пометкой «Письма из Шотландских Штатов». Слово «Штаты» имело явный республиканский оттенок, и совет из двадцати четырех лордов фактически был квазиреспубликанским институтом.
На плечи Марии ложилась тяжелая задача по восстановлению престижа монархии в стране. Она неспроста выбрала лорда Джеймса своим главным советником, сохранив преемственность и одновременно подчинив его самого и его друзей своей власти — в качестве министров и слуг короны. По большей части это их устраивало, потому что привилегированные отношения с Марией позволяли им сохранить личную власть, одновременно защищая фракционные интересы, и в то же время обезопасить себя от возможных обвинений в участии в мятеже против регента.
Наступило время, когда все ходили по острию ножа. Но успех Марии на этом не закончился. За две недели до того, как она отплыла из Кале, лорды осознали, что королева возвращается домой и их роли меняются — из почти независимых хозяев страны они превратились в слуг женщины-правителя. И что еще немаловажно, при таком положении дел требовалось изменить отношение к англичанам: все понимали, что Мария никогда не согласится ратифицировать Эдинбургское соглашение.
Лорд Сесил заблокировал первую попытку Мейтланда найти выход из тупика относительно Эдинбургского договора, и в частности его последней статьи. Когда Мария вернулась в Эдинбург по морю, а не по суше через Англию, лорды надеялись, что вопрос о договоре отпадет сам собой. Но когда посол Рэндольф показал им письмо от лорда Сесила с требованием принять его первоначальные условия, лорд Джеймс и его союзники запаниковали. Они поняли, что сделали все возможное, чтобы изменить противоположные позиции Марии и Сесила, но потерпели неудачу. Теперь же «они должны были позаботиться о себе, поскольку опасность для них была весьма велика».
Однако еще оставалось время для совершения последнего усилия. Лорд Джеймс рискнул попытать счастья с королевой Елизаветой, а Мейтланд — с лордом Сесилом. Их действия походили на согласованную кампанию: оба отправили тщательно составленные письма в надежде повлиять и изменить политику Англии.
Королеве Елизавете лорд Джеймс написал подобострастное и чрезвычайно чувствительное письмо, выразив сожаление, что Мария «вбила себе в голову, что заинтересована в правах» на английский престол. И эта ошибка оказалась роковой, продолжал лорд Джеймс, ее причиной послужили дурные советы семьи Гизов. Но время не стоит на месте и, если бы удалось найти некий «средний путь», в этом случае «мы могли бы получить вечное умиротворение». Он вновь призывал пойти по пути компромисса: в обмен на отказ от немедленных претензий на трон Марию следовало «заманить» признанием ее наследницей Елизаветы. Если английская королева согласится, он попробует добиться «некоторого смягчения» от королевы шотландской.
Лорд Сесил однажды уже отверг эту идею, но тогда Мария была во Франции. Теперь же она на пути домой, и вопрос не терпит отлагательств. Причину должен был объяснить Мейтланд — Мария, утверждал он, способна разделять и властвовать, и ее прибытие изменит отношения с подданными, многие из которых объединятся вокруг молодой и энергичной королевы, одной улыбки или суровости во взгляде которой достаточно, чтобы очаровать их. Католическая вера вряд ли послужит для нее препятствием, поскольку протестантство еще не пустило глубоких корней в стране. Молодую королеву безоговорочно поддерживали католики, и ей будет легко завоевать любовь многих протестантов. Лорды не готовы сражаться. Слишком многие из них либо «непостоянны», либо «алчны» — первыми легко манипулировать, а вторых можно подкупить. Главное опасение, высказываемое Мейтландом, состояло в том, что Мария будет проводить католическую политику. Она была «врагом религии», и ее возвращение «обязательно станет причиной ужасных трагедий».
Отправка этих писем была тщательно скоординирована. Мейтланд формулировал проблему, лорд Джеймс предлагал ее решение. Именно в этом свете следует рассматривать политику Марии, поскольку по прибытии в страну она выбрала «средний путь», предложенный лордом Джеймсом. Выслушав его совет, она тут же отправила Мейтланда в Лондон, чтобы заменить Эдинбургский договор новым, в котором поддерживалась бы «дружба» с Англией, но на условиях, не унизительных для королевы Шотландии и монархии.
В стремлении пересмотреть пункты договора династические претензии Марии послужили разменной монетой. Отказавшись от немедленных прав на трон и признав Елизавету единственной законной королевой Англии, в обмен на это королева Шотландии могла получить признание ее наследницей английского трона. Это был очень выгодный обмен. Династические претензии, обоснованные в католическом мире, но не имеющие смысла без поддержки папы римского и короля Испании Филиппа II, обменивались на нечто более ощутимое. Кто знает, сколько суждено прожить Елизавете? В результате, утверждал торжествующий Мейтланд, который разрабатывал детали соглашения, Мария получит «вечный мир» с Англией.
На аудиенции в Лондоне Мейтланд высказался более чем прямо. «Полагаю, — отважно признался он Елизавете, — что договор настолько невыгоден Ее Величеству [королеве Шотландии], что она никогда не утвердит его». «Он составлен, — продолжал Мейтланд, — в такой форме, что Ее Величество не считает своим долгом его выполнять». Мейтланд лицемерно указал, поскольку сам играл ведущую роль в подписании Эдинбургского договора, что в договоре предполагалось, что Мария сама уполномочена вести переговоры, тогда как с ней в тот момент даже не посоветовались. Этот аргумент должен был подействовать на Елизавету, которая никогда не одобряла тайных действий лорда Сесила в отношении договора.
В первую очередь Елизавета всегда стремилась защищать саму идею монархии, и теперь она вынуждена была уступить. Елизавета явно согласилась на продолжение развития отношений между Англией и Шотландией, сказав, что, если Мария назначит делегатов для пересмотра договора, она последует ее примеру. Затем небходимо организовать встречу, повестка которой будет подготовлена обоими государственными секретарями — лордом Мейтландом и лордом Сесилом. Решение королевы было настоящим прорывом. Елизавета предложила договориться, несмотря на твердое убеждение Сесила, что сначала Мария должна ратифицировать исходный договор. Это было подтверждением правильности политики «среднего пути» и выбора Марией лорда Джеймса в качестве своего главного советника.
Когда Мария вернулась в Шотландию, ей было всего восемнадцать, и она столкнулась с последствиями решений, принятых другими людьми в ее отсутствие. Ей требовались советники, которым она могла бы доверять и которые доказали свою способность управлять лордами. Заключив союз с лордом Джеймсом, королева получала возможность подчинить свободолюбивых лордов своей власти, а сохранение религиозного status quo позволяло добиться завидного уровня стабильности в обществе. Другими словами, она получала передышку, пока лучше не узнает страну, которой была рождена править. Но самое главное — она так и не ратифицировала унизительный Эдинбургский договор и сохранила свое королевское достоинство. Поправки, предложенные лордом Джеймсом и Мейтландом, позволяли завершить и полностью закрыть Эдинбургский договор, сведя его до уровня эпизода.