замуж или не объявит о своем решении никогда не вступать в брак».
Это была настоящая бомба. Елизавета отвергала все, на чем строилась англо-шотландская дружба, и высмеивала политику умиротворения, которой придерживалась Мария в отношении Елизаветы. Когда английская королева заявила о праве вето на брак Марии и назвала Дадли в качестве желаемого претендента на ее руку, никто не сомневался, что согласие будет вознаграждено признанием Марии наследницей английского престола. Теперь правила изменились, и все зависело от решения Елизаветы относительно собственного замужества, которое, скорее всего, так и не будет принято.
Мария выслушала молча, затем дала волю гневу, заявив, что Елизавета играла с ней в кошки-мышки, введя в заблуждение, заставила впустую потратить время. «Такой ответ, не содержащий ничего, — сказала она, — я считаю большой ошибкой и боюсь, что это скорее ее бесчестье, чем моя потеря». «Я была очень привязана к моей сестре, Вашей госпоже; видя, что теперь это невозможно, я не изменю доброго расположения к ней, но с этих пор уже не буду рассчитывать на нее и доверять ей».
Затем она вышла из зала и отправилась на охоту. Рэндольф пытался успокоить Морея, который «почти обезумел» от ярости. Мария, полагал он, будет действовать самостоятельно, и Шотландия окажется в опасности. И это «печалило» его больше, чем все остальное. Мейтланд, которого посетил Рэндольф, тоже расстроился, хотя, всегда рассудительный и дальновидный, он втайне надеялся, что все уладится.
Расставшись с Рэндольфом, Мария дала волю слезам. Потом посол снова попытался получить у нее аудиенцию, но королева отказала ему и удалилась в свои покои. Он вернулся к Мейтланду и Морею, убеждая их не спешить, однако они прервали его, и кто-то из них сказал: «Жребий брошен».
На следующий день Мария отправилась в дюны у Лита, где смотрела, как Дарнли с товарищами играет в «кольцо». Она подошла к Рэндольфу и «со слезами на глазах» заявила, что любит свою «сестру королеву», которой должна «подчиняться так же, как моей дорогой матери». Это был просто комплимент со стороны Марии, которая имела все основания для обиды, но ни в коем случае не новая попытка примирения, а скорее начало разрыва. Она закончила разговор просьбой выдать дипломатический паспорт Мейтланду. Мария собиралась отправить его со срочным поручением во Францию — через Англию. Рэндольф видел опасность, но не смог переубедить королеву. Никто, за исключением самой Марии, не знал цели поездки Мейтланда, но Рэндольф предполагал, что это была консультация с семьей по поводу планов замужества.
Елизавета пребывала в растерянности. Она недооценила воздействие своего письма, которое спровоцировало, как представляется, окончательный раскол по вопросу, который казался урегулированным, — между взглядами Сесила и ее собственными. Сесил всегда хотел связать вопрос о престолонаследии с религией, но Елизавета проявляла большую гибкость, разделяя политику и религию и предпочитая Марию обесчещенной леди Екатерине Грей. Но если соглашение будет иметь ненадежную основу, разница в подходах станет несущественной.
Следовало принять во внимание и другую, более близкую опасность. Возвращение Леннокса и Дарнли в Шотландию вызвало перераспределение сил между фракциями лордов. Морей, Аргайл и Шательро сделали первый шаг, подписав договор, в котором обещали взаимную поддержку и сопротивление браку Марии с католиком. Они скрыли свое недовольство под заявлениями в защиту религии, но на самом деле подозревали, что Леннокс хочет посадить на трон своего сына и тем самым лишить их власти.
Леннокс тут же начал искать союзников. Он с удивительной быстротой восстанавливал свое влияние в Шотландии. Его поддерживали графы Атолл и Кейтнесс, лорды Сетон, Рутвен, Хоум и многие другие. Первые трое были католиками, остальные — протестантами. Их объединила не религия, а честолюбие. Атолл искал возможности ослабить ведущие позиции Аргайла в горной части страны, и все вместе они стремились избавиться от Морея и захватить его земли. Леннокс и его союзники получали большую выгоду от брака Дарнли и королевы. Известно, что Дарнли уже изучал карту Шотландии, и даже вслух говорил о том, что у Морея земель больше, чем нужно.
Таким образом, письмо Елизаветы, с одной стороны, укрепило решимость Марии заключить брак, который приблизит ее к признанию наследницей английского престола, а с другой — способствовало расколу среди шотландских лордов. Все снова балансировало на острие ножа. Морей это понимал, и отверг попытки Рэндольфа поговорить с ним. «Будь ты неладен, — сказал он. — Твоя королева только и знает, что плакать и писать письма!»
31 марта Рэндольф излил душу своему другу сэру Генри Сидни. Он возложил вину на Дадли, с которым даже не был знаком, — якобы тот не проявил должного интереса к Марии. Она превратилась в женщину «совершенной красоты». В его письме внезапно проскальзывают лирические нотки. «Сколько стран, королевств, городов и деревень были уничтожены» ради удовлетворения страсти мужчин к подобным женщинам, пишет он. Однако Дадли, которому «прямо в руки» отдавали королевство и возможность возлечь с Марией, отверг и то и другое, результатом чего стало появление Дарнли.
Опасения Рэндольфа были оправданны. В первую неделю апреля отношения Марии и Дарнли можно было охарактеризовать как раннюю стадию ухаживания. Они жили в замке Стирлинг, где большую часть времени проводили вместе. Мария даже выбрала его в качестве партнера для игры в шары — они играли против Рэндольфа и Марии Битон. Искусный ход, поскольку все знали, что Рэндольф и Битон, одна из четырех Марий, были любовниками; создавалось впечатление, что в игре встретились две влюбленные пары.
Уговор был таков: независимо от победителя, выигрыш делится между женщинами. Когда Рэндольф и Битон выиграли, Дарнли преподнес Марии кольцо и дорогую брошь с двумя агатами.
Затем Дарнли заболел, и Мария сама ухаживала за ним. Она посылала ему еду со своего стола, все время навещала его, причем нередко после полуночи, и с ее стороны это был смелый поступок. Он был «очень мил», и ради удобства его поместили в королевских апартаментах замка, что считалось высочайшей честью, где он провел почти месяц. Сначала Дарнли простудился, затем его кожа покрылась язвами. Сыпь была похожа на ту, что наблюдается при кори, но «очень обильная», сопровождавшаяся «острыми приступами и болями в животе и голове». Почти наверняка это был сифилис, подхваченный в Англии.
Когда Мейтланд добрался до Лондона — предположительно по пути во Францию, — цель его поездки стала ясна. Он привез ультиматум с требованием к Елизавете согласиться на брак Марии с Дарнли. Результатом стали хаос и растерянность при английском дворе.
23 апреля раздраженная Елизавета подписала письма к Ленноксу и Дарнли, приказывая им явиться к английскому двору, но в последний момент отозвала их. Вместо этого она отправила в Эдинбург Трокмортона. Первые инструкции, врученные 24 апреля, вменяли ему в обязанность объяснить Марии, какое «неудовольствие» вызовет ее брак, но неделю спустя их заменили другими, где королеве Шотландии советовалось выйти за Дадли или выбрать другого английского дворянина. Однако только в том случае, если выбор падет на Дадли, Елизавета официально согласится признать Марию наследницей английского престола.
Сесил беспокоился. 1 мая состоялось первое из череды продолжительных заседаний Тайного совета, на которых обсуждалось, как лучше «не допустить» брака Марии с Дарнли.
После двухлетних препирательств Мария пришла к выводу, что ей нечего терять. Она уже не боялась тем или иным способом обойти Англию. Гораздо больше она опасалась сжечь мосты в отношениях с континентальной Европой. Первым делом она отправила письмо в Испанию. В ответе герцог Альба по поручению Филиппа II заверил ее, что «никакой другой союз не был бы для нее более полезен в укреплении ее прав престолонаследия и в умиротворении ее страны, чем союз с семьей Леннокс».
Затем Мария обратилась к Кастельно, пытаясь выяснить, сможет ли она заручиться поддержкой Франции — деликатная задача, если учитывать ее плохие отношения с бывшей свекровью. Но к ее удивлению, Екатерина Медичи тоже согласилась. ее ответ, в котором говорилось, что Дарнли предпочтительнее дона Карлоса или эрцгерцога Карла, поскольку подобный брак будет способствовать восстановлению «старинного союза», — в строгом смысле был non sequitur[21]. На самом деле она имела в виду, что он укрепит ее собственные позиции в переговорах с Елизаветой, которая в еще большей степени будет нуждаться в согласии с Францией, если о дружбе с Шотландией придется забыть.
Екатерина вела двойную игру. Кастельно получил указание сообщить Елизавете, что Франция не одобряет брак Марии и Дарнли, и в результате неразберихи и взаимных обид послы принялись лихорадочно курсировать между тремя столицами, пытаясь выяснить, кто что сказал, кому и когда.
Мария воспользовалась этим — у нее были развязаны руки, чтобы подавить сопротивление этому браку у себя в стране. Когда Морей, которого вызвали в комнату к больному Дарнли, отказался подписать документ в его поддержку, утверждая, что замужество королевы слишком поспешно и что он «не одобряет его», поскольку «боится, что лорд Дарнли будет врагом истинной веры», то его с позором отлучили от королевского двора.
Мария стремилась изолировать Морея. Осторожную поддержку ее брака выказывали люди разных религиозных убеждений; кроме того, в ее пользу действовали еще несколько факторов. Один из них был до чрезвычайности экстравагантным. Мейтланд влюбился в Марию Флеминг, главную из четырех Марий. Его жена умерла, и он хотел жениться на женщине, которая была на восемнадцать лет младше его. Он с трудом добился расположения Флеминг: при дворе шутили, что Мейтланд ей подходит не больше, чем кальвинист папе римскому.
Свадьбу Мейтланда отложили на два года, но, насколько было известно Рэндольфу, если Мария захочет выйти за Дарнли, то Мейтланд поддержит ее «из-за любви, которую он питает к Марии Флеминг». Ради королевы Флеминг была готова на все, а из Мейтланда она могла вить веревки. Конечно, его лояльность подвергалась серьезным испытаниям, но в конечном счете он был (по мнению английского посла) «полностью ослеплен и продвигал этот брак».