Но если дю Крок сожалел о недостатках Дарнли, то приступ, случившийся с Марией в Джедборо, привел ее к мысли о примирении совсем иного рода. Заглянув в лицо смерти, она решила, что в случае ее кончины «заботу о нашем сыне и его защиту» следует вверить Елизавете, которая должна относиться к принцу Джеймсу как к собственному ребенку. Теперь уже стало очевидным, что Елизавета не намерена выходить замуж, и в этом случае именно такой необычный жест позволял Марии наилучшим образом защитить жизнь и династические права сына в Шотландии и Англии. Она знала, что, несмотря на прошлое соперничество, Елизавета всегда будет уважать идеал монархии и ставить права престолонаследия выше религиозных разногласий. В Англии Джеймса воспитают в протестантской вере, и в этом случае его права на трон в обеих странах будут неоспоримыми.
В Англию было отправлено послание, и Елизавета ответила. Ее письмо, переданное через Роберта Мелвилла, не сохранилось, но 18 ноября, на последнем этапе поездки по Ист-Лотиану, Мария цитировала его. Она написала письмо английскому Тайному совету, выражая благодарность за «добрые предложения», полученные от «дражайшей сестры», которые она намеревалась незамедлительно принять.
Сделанное под влиянием момента предложение Марии назначить Елизавету «защитником» сына было мастерским ходом. Оно было достаточно лестным, чтобы понравиться английской королеве, и в то же время в достаточной степени туманным, чтобы не представлять прямой угрозы шотландским лордам, поскольку «защитник» — это нечто иное, чем «наместник» или «регент», о которых шла речь в ее завещании. Кроме того, оно оставляло Дарнли не у дел. Результатом была перспектива укрепления родственных связей между двумя королевами Британских островов. Эти связи всегда присутствовали в их риторике, но до сих пор значили очень мало. Как однажды воскликнула сама Мария, все это просто пустые слова! Последний жест позволял ей убедительно играть роль «родной сестры» или «дочери» Елизаветы. И теперь она отдавала своего сына под «защиту» королевы Англии. Мария не умерла в Джедборо, но это не значит, что она не могла надеяться извлечь пользу из внезапного потепления в их отношениях. После того как кузина ответила «добрыми предложениями», открывался путь к новому раунду дипломатических переговоров, в котором Мария надеялась добиться признания своих прав как наследницы английского престола.
Елизавета же хотела компромисса. Теперь она сама приняла решение, без вмешательства Сесила. Сесил уже некоторое время уговаривал ее выйти замуж за эрцгерцога Карла, и после перерыва продолжительностью в три с половиной года вновь был созван английский парламент. После жарких дебатов и закулисных соглашений парламент обратился к ней с просьбой выйти замуж и тем самым уладить вопрос о престолонаследии, как это сделала Мария. Тщетно. Получая советы из Лондона от Роберта Мелвилла, Мария точно знала, когда и как разыгрывать свои карты.
Елизавете очень не нравилось давление, которое на нее оказывали советники. Свой гнев она обратила сначала на делегацию лордов, а затем на комиссию обеих палат парламента — за обсуждение вопросов, которые она считала личными. «Добрые предложения» Марии были сформулированы вскоре после кризиса, вызванного дебатами в парламенте. В раздражительной записке — возможно, ее читал только Сесил — Елизавета возмущалась «непристойным поведением» тех, кто посмел уговаривать ее. Она приняла решение самостоятельно, обращаясь к Марии как королева к королеве.
Условия Елизаветы были чрезвычайно просты. Она отзовет требование подписать первоначальный Эдинбургский договор. Вместо него составят «новый договор о вечной дружбе». В нем по-прежнему будет провозглашен мир между двумя королевствами, но без условий, унизительных для чести Марии. «Мы желаем, — писала Елизавета, — чтобы в договоре было подтверждено только то, что непосредственно принадлежит нам и нашим детям, исключив в упомянутом договоре все, что может нанести ущерб ее положению как следующего наследника после нас и наших детей, и все это может быть гарантировано ей новым договором между нами».
Елизавета соглашалась признать права Марии как престолонаследника. В обмен она хотела, чтобы эти права были строго определены и ограничены. Если Елизавета выйдет замуж и родит детей, права Марии аннулируются. Для того чтобы навсегда избавиться от попытки узурпации власти, следует подписать «соглашение» или «обоюдные обязательства». Они будут включать взаимные гарантии: каждая сторона признает другую законной королевой и не будет предпринимать попыток нанести ущерб другой. Как объясняла Елизавета, «такой образ действий позволит избежать соперничества и разногласий между нами, и является единственным способом скрепления дружбы».
Для английской королевы эти условия были явно выгодными. Они означали, что Мария ратифицирует Эдинбургский договор — если не по форме, то по сути, что позволит уладить разногласия последних пяти лет и гарантировать безопасность Елизавете. Но Марию это предложение тоже устраивало. Вероятно, она даже торжествовала. И действительно, уступки практически совпадали (на что она без стеснения указала) с теми, что предлагали «средний путь» пять лет назад. На таких условиях Мария подписала бы договор в любой момент со времени возвращения из Франции. И вот теперь речь идет именно о них — и это главное. Однако Мария видела и подводные камни. На пути к утверждению ее династических прав оставалось одно препятствие — завещание Генриха VIII. В завещании из числа наследников исключались Стюарты и прямо указывалось, что если Елизавета умрет бездетной, то английский трон унаследуют дети младшей сестры Генриха VIII, Марии, герцогини Саффолк.
Мария обратилась за советом к Роберту Мелвиллу. Она понимала, что ее козырь — организовать судебное рассмотрение завещания Генриха VIII, подлинность которого оспаривалась. Согласно третьему закону о престолонаследии, принятому в 1544 г., парламент предоставлял Генриху право определить наследников престола посредством «завещания, подписанного королем собственноручно». Сомнения вызывала именно «подпись». Под завещанием действительно стояла подпись, но не собственноручная подпись короля, а оттиск печати, которую использовал Генрих в последние месяцы своего правления. Эта процедура позволяла избавить короля, становившегося все более раздражительным, от необходимости подписывать официальные документы. Но завещание было не обычным документом, а уникальным, и по закону о престолонаследии король должен был подписать его лично. Поэтому аргументы Марии были вполне обоснованными. В государственном архиве и сегодня указывается, что завещание Генриха VIII скреплено «печатью». Поэтому утверждение Марии, что подписи свидетелей и факсимиле были «поддельны», то есть поставлены уже после смерти короля, вполне правдоподобно, хотя и недоказуемо. Елизавета тоже не отвергала это предположение. Она не слишком прислушивалась к последней воле отца, предпочитая Марию оставшимся сестрам Грей, каждая из которых тайно вышла замуж.
3 января 1567 г. Мария написала Елизавете, что согласна принять предложение «дражайшей сестры» при условии судебного рассмотрения завещания Генриха VIII. Поскольку было известно, что Елизавета готова распустить парламент — и действительно распустила его 2 января, — с судебным следствием необходимо было поторопиться. После еще одного обмена письмами обо всем удалось договориться. Именно о таком соглашении всегда мечтала Мария. 8 февраля она приказала Мелвиллу возвращаться в Лондон. Чувствовала она себя гораздо лучше, а перспектива нового договора наполняла ее радостью и счастьем.
Затем, в два часа ночи 10 февраля, когда Мелвилл все еще собирался в дорогу, был убит Дарнли. Как только весть об этом достигла Лондона, о примирении Марии с Елизаветой можно было забыть. 19 февраля Мелвилл прибыл в Лондон, но Сесил отказался пустить его в свой дом. Переговоры между Марией и Елизаветой прервались. Ни о каком судебном пересмотре завещания Генриха VIII уже не могло быть и речи.
Осень и зима 1566/67 гг. прошли под знаком примирения, и внезапное убийство короля Шотландии и двух его личных слуг стало настоящим шоком. Перспектива династического согласия между двумя британскими королевами сама по себе не может служить доказательством того, что Мария не играла никакой роли в убийстве и не знала о нем. Однако такая перспектива делает ее участие маловероятным. Косвенными же уликами ничего доказать нельзя. Тем не менее они создают, и достаточно убедительно, новый контекст для повторного расследования убийства Дарнли, вынуждая еще раз обдумать факты первого британского «порохового заговора».
18Заговор и контрзаговор
В убийстве Дарнли присутствуют три отдельных элемента: заговор, преступление и прикрытие. При рассмотрении этого загадочного убийства очень интересно анализировать массу противоречивых свидетельств, которые его окружают. Здесь мы имеем дело с огромным количеством обвинений и опровержений, с многочисленными действующими лицами драмы. В спорах, продолжающихся больше четырехсот лет, никто не смог дать удовлетворительного объяснения, что случилось той ночью и почему. По-прежнему подвергаются сомнению основные факты: кто убил Дарнли, где именно он умер, почему было решено убить его с помощью взрыва пороха в доме, где он жил, но его, по всей видимости, задушили в соседнем саду после того, как он в два часа ночи перебрался через стену.
Поскольку беспристрастных отчетов в то время быть не могло, все рассказы о смерти Дарнли носят в определенной степени гипотетический характер. Кроме того, непонятны три составляющих уравнения: кто, где и почему. Факты об убийстве, исследованные впоследствии теми, кто хотел перевести стрелки на других, еще больше затуманиваются фактами о заговоре и о самом преступлении. Чтобы обеспечить прикрытие, факты смешивали с вымыслом, в результате чего появлялись новые версии, каждая со своей внутренней логикой. Эти версии не являются правдивыми описаниями событий, однако они важны для нас, поскольку указывают на мотивы тех, кто пытался скрыть свои действия или переложить вину на других. В конечном счете истории о смерти Дарнли стали жить собственной жизнью.