Инструкции для епископа Данблейна были составлены иначе, предлагая аргументы, которые с большей вероятностью могли быть приняты французами. Мария точно так же оправдывала свой брак политическими мотивами, но главное внимание уделяла характеру Босуэлла и его роли как защитника королевы:
Во-первых, Вы должны извиниться перед королем, королевой-матерью, нашим дядей и другими нашими друзьями за то, что о заключении нашего брака они узнали от других, а не получили от нас извещение о нашем намерении; извинение должно опираться главным образом на правдивую историю и рассказ о герцоге Оркнейском, о его поведении и действиях в отношении нас до того, как мы согласились взять его в мужья…
Мария начала издалека. Она обратилась к началу карьеры Босуэлла и его роли как защитника ее матери:
Начиная с юности, когда он наследовал титул сразу же после смерти отца, который был одним из первых лордов королевства и обладал превосходной репутацией по причине знатности и древности своего рода и высоких должностей, которые он занимал по праву наследства, когда королева, наша мать[48], была регентом нашего государства, он честно служил на благо нам с такой верностью и искренностью, что когда вскоре большинство дворян, почти все города, и следовательно, в некотором смысле все королевство подняло мятеж против ее власти под знаменем веры, он не колебался в своей верности нам.
Мария с ненужными подробностями описывает, как Босуэлл украл первую партию денег, отправленную Сесилом для помощи мятежным лордам конгрегации. Затем она переходит к его службе после ее возвращения в Шотландию шесть лет назад, умолчав о многочисленных проступках и ссорах с Мореем и Арраном, но подчеркнув его верность и изобретательность:
После нашего возвращения в Шотландию он отдавал все свои силы укреплению нашей власти и подавлению дерзости мятежных подданных, населяющих графства к востоку от границы с Англией, и за короткое время добился их успокоения…
Но поскольку добродетель всегда вызывает зависть, а эта страна особенно склонна к раздорам, другим[49] не нравились его деяния. Они зашли так далеко в своих нелестных отзывах о нем и ложном истолковании его поступков, чтобы лишить его нашей благосклонности, что в конце концов — под предлогом, придуманным его недоброжелателями, для удовлетворения тех, кто не желал его возвышения, и дабы предотвратить продолжение противостояния, что могло бы навлечь беды на все королевство, — мы были вынуждены заключить его в тюрьму.
После побега… он направился во Францию и оставался там до тех пор, пока два года назад те самые люди, которые были источниками его несчастий, не забыли своего долга по отношению к нам, взявшись за оружие[50] и открыто выступив против нас.
Затем Мария обращается к действиям Босуэлла во время «загонного рейда»:
В каковое время по нашему распоряжению он был призван домой и немедленно восстановлен в своей должности лейтенант-генерала. В его руках наша власть настолько укрепилась, что внезапно все бунтовщики были вынуждены бежать из королевства и оставаться в Англии, пока часть из них[51], проявив покорность и смирение, не примирилась с нами.
Шаг за шагом Мария подбиралась к недавним событиям. Она отметила, что пропустит заговор с целью убийства Риццио, поскольку ее дядя, кардинал Лотарингский, уже полностью информирован о тех событиях. Однако она не может не упомянуть о роли Босуэлла в ее дерзком ночном побеге из Холирудского дворца:
Тем не менее достойно упоминания, с какой ловкостью он [Босуэлл] ускользнул из рук тех, кто тогда держал нас в плену, и как внезапно благодаря его предусмотрительности не только мы были избавлены от тюрьмы[52], но также рассеяна вся банда заговорщиков, и мы восстановили свою власть. Да, мы должны признаться, что услуга, оказанная в то время, настолько ценна для нас, что мы ее никогда не забудем. С тех пор он действовал с таким старанием во всем, что касается нас, что мы не могли желать большей верности и подобающего поведения, чем всегда находили в нем.
Затем Мария попыталась объяснить свое поведение после убийства Дарнли. Становится совершенно очевидно, что она вышла замуж за Босуэлла в спешке, а его поведение было недостойным. Ни отвага и храбрость, ни непоколебимая верность не оправдывали сомнительные методы ухаживания.
В последнее время, после смерти короля, нашего супруга, когда его честолюбие стало расти, мы нашли его действия несколько странными. Вследствие того, что наши отношения зашли так далеко, что мы должны истолковывать все в его пользу, тем не менее мы были в высшей степени оскорблены. Во-первых, его предположением, что мы не можем в должной мере вознаградить его за службу, если не отдадим себя ему [посредством брака]. Во-вторых, его махинациями и тайными интригами, а в конечном счете прямыми попытками силой подчинить нас своей власти, из страха, что он не добьется своей цели.
Теперь, оглядываясь назад, Мария честно описывает характер Босуэлла:
Его поведение в этом деле может служит примером, как искусно люди, поставив перед собой великую цель, умеют скрывать свои планы, пока не осуществят задуманного. Мы полагали, что его верность нам и готовность выполнить все наши распоряжения происходят лишь из признания долга как нашего подданного по рождению, без всякого тайного умысла. Это подвигло нас думать о нем лучше, считая, что таково должно быть наше отношение к дворянину, пожелавшему служить нам, и не предполагая, что это поощрит его или придаст смелости искать исключительных милостей из наших рук.
Мария настаивала, что ничего не знала о «договоре таверны Эйнсли», пока Босуэлл втайне не заключил его. Она утверждала, что он получил подписи лордов обманом, сделав вид, что она уже одобрила договор и таким образом согласилась выйти за него:
Тем временем он продолжал тайно общаться с лордами, чтобы сделать их своими друзьями и добиться их согласия на осуществление его намерений. И он своими методами добился того, что, прежде чем мы узнали об этом и прежде чем все наши сословия собрались в парламенте, он получил их собственноручные подписи под документом, в котором они не только выражали согласие на наш брак с ним, но также обязались поддерживать его всеми средствами и быть врагами всякого, кто попытается воспрепятствовать ему. Этот бонд он заключил, дав им понять, что заручился нашим согласием.
Получив в свое распоряжение «договор таверны Эйнсли», Босуэлл стал намекать на возможный брак с Марией, однако она отвергла его предложение:
Получив означенный договор, он начал постепенно раскрывать свои намерения в отношении нас и проверять, можно ли смиренным прошением добиться нашего расположения. Но обнаружив, что наш ответ не соответствует его желанию и рассмотрев все резоны, которые обычно используют люди, чтобы принять решение в подобных делах… он решил не упускать счастливого случая.
Мария отрицала, что ее похищение на мосту через Алмонд было тайным сговором. Она ничего не знала, пока ее не захватили:
Он не бездействовал, а через четыре дня воспользовался возможностью, выпавшей по причине того, что мы тайно направлялись в Стирлинг, чтобы увидеться с принцем, нашим дражайшим сыном, и на обратном пути поджидал нас вместе с большим отрядом и со всем почтением препроводил в Данбар.
Легко представить, как мы восприняли подобное поведение, и особенно с его стороны, поскольку из всех наших подданных мы меньше всего сомневались в нем.
Мария утверждала, что была удивлена и шокирована похищением. По прибытии в Данбар она отчитала Босуэлла за недостойное поведение, однако он начал ухаживать за ней и добился своего:
Там мы укоряли его за неблагодарность, указав, какую честь мы ему оказывали, всегда уважая его, какое расположение всегда проявляли, а также всеми прочими способами увещевали его отпустить нас.
Несмотря на то что мы считали его поступок грубым, его ответ и его слова были кроткими: он будет уважать нас, служить нам и ни в коем случае не хотел нас обидеть. Он попросил прощения за свою дерзость… а затем рассказал нам о своей жизни, сетуя на то, что его врагами стали люди, которых он ничем не обидел, о том, как их злоба всегда преследует его, хотя это несправедливо, о том, какие бедствия они навлекли на него, в том числе в связи с гнусным насилием, совершенным в отношении короля, нашего покойного мужа.
Затем Босуэлл предъявил свой козырь — «договор таверны Эйнсли»:
А когда он увидел, что мы намерены отвергнуть все его просьбы и предложения, то показал нам, чего он добился от всей знати и что они обещали ему, собственноручно подписав договор…
В конечном счете, когда мы увидели, что нет никакой надежды избавиться от него, и что ни один человек в Шотландии не предпринимает усилий для нашего освобождения, и что, судя по их подписям и молчанию, он победил всех, мы были вынуждены умерить свое недовольство и задуматься над его предложениями. А затем [мы] согласились рассмотреть услуги, которые он оказывал нам в прошлом, его предложение быть нам верным и впредь, а также нежелание нашего народа получить иностранца, не знакомого с их законами и обычаями, и то обстоятельство, что нам не позволят долго оставаться незамужней…
Рассказ Марии о двенадцатидневном пребывании в Данбаре глубоко неискренен. Она понимала, что поступает дурно, вступая в любовную связь с женатым человеком, а ее оправдание, что никто не попытался ее вызволить, опровергается тем, что сама Мария не делала попыток сбежать, даже когда Босуэлл направился в Эдинбург, чтобы уговорить свою жену, леди Джин Гордон, подать заявление о разводе.