Итальянец смешался.
– Я видел её только издалека, – сказал он, – но все повсюду это разглашают.
Какое-то время они шли к воротам молча. Купец взял
Дудича под руку, как если бы не хотел его отпустить, а он очень хотел продолжить разговор.
– С того времени, как я в Кракове, – сказал он через мгновение, – я постоянно сталкиваюсь с недомолвками и намёками, которых я толком не понимаю. И не удивительно, потому что я чужак, и вижу, что у вас на дворе нелегко всё понять, и тому, кто хочет приблизиться к людям, ступать должен осторожно. Не разделяются ли двор и страна на два лагеря?
Дудич, который не любил об этом много распространяться, в знак подтверждения только кивнул головой.
Купец улыбнулся.
– А вы, сударь, к какому лагерю себя относите?
– Я? Я? – ответил Петрек и задумался. – Сказать по правде, мне это трудно определить. Я придворный его величества старого короля, имел намерение вписаться на двор молодого, а у старой королевы я тоже не хуже записан.
И после минутного раздумья он добавил наивно:
– Прежде всего я держусь с самим собой.
Ему это казалось остроумным и он улыбнулся, довольный собой, глядя в глаза купцу, который одобрил это.
– Вы правы, это безопасней всего, – сказал он. – Если не ошибаюсь, – прибавил венецианец после маленькой паузы, – признайтесь, эта вчерашняя очень красивая итальянка, что сидела так гордо и ни с кем не соизволила разговаривать, вам нравится, не правда ли?
Дудич не отрицал, он гордился этим.
– Похожа на королеву, не правда ли? Такую пани посадить дома, было бы чем гордиться.
– Но я слышал, – прервал купец, – что молодой король якобы тоже к ней рекомендовался.
Петреку совсем не было досадно в этом признаться. Он рассмеялся.
– Ну и что? – спросил он. – Молодой король женится на красивой и молодой королеве, поэтому ему придётся распрощаться с итальянкой. На это я и рассчитываю.
Купец принял это признание с сочувствием.
– Можно вас будет поздравить, – ответил он. – Я видел её вчера, внимательно пригляделся: красива, молода, исполна очарования, а король всё-таки о ней и её муже будет, наверное, помнить.
– Это разумеется, – сказал Дудич, – хотя я на это мало рассчитываю. Меня хватит на удовлетворение всевозможных её фантазий, лишь бы руки добиться.
– Думаете, что у вас теперь это получится без труда? – спросил весьма любопытный итальянец.
Петрек начал дивно крутить головой.
– Но, но! – сказал он не спеша. – Это не так легко, как кажется… Итальянка высоко смотрит… и хуже того, она нужна старой королеве, поэтому она так просто её не отпустит.
– Нужна? А на что? – допрашивал итальянец.
Тем временем они шли к городу. Дудич был в таком расположении, что вопрошающий мог легко из него всё вытянуть.
– Между нами говоря, – сказал Петрек с важным выражением лица, как будто раскрыл великую государственную тайну, – королева Бона – женщина чрезвычайно хитрая и упрямая, когда что однажды решит; она не выносит молодой жены короля, которую ей силой навязали. Поэтому поддерживает любовницу, чтобы не подпускать сына к жене. – А разве старый король это разрешает? – говорил итальянец.
– Наверняка не рад бы, но разве старик справится? – сказал Дудич. – Он и его помощники идут простой дорогой, а королева окольными путями и напрямик; скорее она, чем они, достегнет цели.
– Стало быть, ваше дело обстоит плохо! – вздохнул итальянец.
Дудич вторил ему вздохом.
– Я не отчаиваюсь, – сказал он, – не отчаиваюсь.
– Что вы думаете?
– Я ещё ничего не решил, – сказал Дудич. – Я простой человек, особенной хитростью не похвалюсь. У меня с собой только две вещи: упрямство и немного денег.
– Обе не следует презирать, – ответил итальянец. – С
ними можно далеко зайти. Но, – добросил он, – очевидная вещь, что раз дела так обстоят, вы должны держаться со старым королём. Он и его друзья могут помочь вам.
– Так и я думаю, – прервал Петрек, – однако пусть Бог меня убережёт разрывать отношения со старой королевой и ставить её против себя. Такого червяка, как я, она бы сразу раздавила.
Необычайно любезный венецианский купец в ту минуту, когда они дошли до рынка, оглядел дома.
– Я тут живу у Монтелупе, – сказал он, – потому что меня гостеприимно приняли. Не хотите ли на минутку зайти ко мне?
Дудич поклонился, а купец ввёл его в комнату, которую занимал на первом этаже. Там на пороге их сразу встретила служанка, одетая по-итальянски, скромно, но по-пански; и по этому постоялому двору можно было понять, что итальянец, хотя простой купец, должно быть, был очень зажиточным. Только удивительное дело, в его жилище ничто не выдавало сословия, к которому принадлежал. На столе лежали книги, в углу стояло красивое оружие, вокруг видно было богатство. Но так как в то время много торговцев занимало в обществе высокие должности, это Дудича не удивило.
Они сели, по кивку подали им отличное вино, изысканные сладости, да и дорожные принадлежности выглядели очень броско. Когда слуги удалились, купец начал заново прерванный разговор.
– Я желаю вам успеха, – сказал он, – и лишь бы сумели взяться за дело, я думаю, что выйдете победителем из этого предпиятия.
Дудич усмехнулся.
– Из влиятельных лиц при старом короле, – сказал он, – я хорошо знаю пана Северина Бонера, я знаком с паном Дециушем и другими. Как только любовница короля будет обременять и мешать, думаю, что мне помогут с браком.
– А она? – спросил итальянец.
– Она? – рассмеялся Петрек. – Сейчас не хочет на меня смотреть, потому что ей кажется, что останется с молодым королём. Позже ум должен появиться… никто лучше меня ей не попадётся, это несомненно.
Венецианец всё время слушал с заинтересованностью.
– Гм! – сказал он. – Вы – люди севера, у вас тут всё идёт иначе, медленно и несмело. У нас на юге, кто хочет так же, как вы, жениться и горячо любит, вместо того чтобы долго ждать, устраивает её похищение. Потом, если это королю на руку, заботились бы о вас, и всё закончилось бы гладко и быстро.
Дудич покачал головой.
– Ещё не время, плод не созрел, – сказал он. – Старому королю любовница не достаточно досадила, он мало о ней заботится. Надо ждать, пока он не почувствует, что она мешает и отбирает у молодой королевы сердце мужа.
– Но не давайте себя оттолкнуть и отговорить, – прервал венецианец, – а то у вас похитит её кто-нибудь другой. – Нечего опасаться, – прибавил Дудич. – Я вам говорил, я упрямый. Тем временем стараюсь получить итальянку подарками.
– Принимает она их?
– Я смог почти силой навязать, – усмехнулся Дудич, – но они, правда, были такие, что и принцессе было бы жаль их отталкивать, стоили тоже немало.
– Не жалейте на это, – сказал итальянец, – окупится позже.
Спустя немного времени купец снова приступил к допросу:
– Что запланировано на завтра?
– Завтра все будут преподносить подарки молодой королеве, – сказал Дудич, – ну… и наконец молодые соединятся. Сегодня правильно дали молодой королеве отдохнуть, потому что вчера она показалась страшно уставшей.
– Но она не болела? – спросил итальянец, беспокойно уставившись на Петрека.
– Я не слышал об этом, – ответил Дудич. – Она мне, правда, кажется нежной и слабой, а перед ней ещё дней двадцать этих праздников, на которых она прилично утомится. Хоть на турниры она сможет смотреть из галереи, а потом раздавать награды. Вечером от танца не сможет отделаться.
– И вы полагаете, что это продлится около двадцати дней? – спросил итальянец.
– Так говорят, – подтвердил Дудич.
Потом начался общий разговор о лицах, входящих во двор, о которых венецианец пожелал получить информацию. Он удивил простодушного Петрка тем, что, недавно приехав в Польшу, казалось, уже знал здесь значительную часть людей не только по имени, но по связям и положению. Тем не менее он усердно спрашивал, а Дудич был рад стараться, потому что верно повторял ему тот vox populi, который всё-таки чаще всего метко, хотя некрасиво, оценивает человека.
У него самого не было суждений о людях и характерах, но слушал и принимал то, что говорили другие.
Беседа за одним и вторым кубками вина протянулся допоздна, и Дудич ещё сидел там, когда владелец дома, богатый, важный Монтелупе, которого он знал издалека, вошёл навестить гостя. Обхождение с итальянцем этого сильного и занимающего в купечестве высокое положение Монтелупе дало Петреку пищу для размышления. Поскольку он относился к итальянцу как бы к вышестоящей особе, которой было важно угодить, с большим уважением.
Из этого Дудич сделал вывод, что его новый друг, по крайней мере, был очень богат, но из всего разговора нельзя было угадать, ни чем торговал, ни какие здесь имел дела; прямо же спрашивать об этом Петрек не осмеливался, и, видя, что наступает ночь, с ним попрошался.
Всё, что было у него на сердце и в памяти, он так выложил Монтелупе, что по выходу из его дома, сам почувствовал, что был чересчур открыт и болтлив.
Но иностранец не мог его предать.
Он вернулся в замок довольно грустный. На первый взгляд там всё отдыхало. В коридорах и галерях было тихо, но в окнах всюду мелькал свет и, если прислушаться, везде можно было уловить звук голосов.
Дудич спешил уже в свою комнатку при буфетной с мыслями об отдыхе, потому что завтра было много дел, когда, проходя через одну дверь, ведущую в покои королевы Боны, он столкнулся в ней с Замехской.
Она шла быстро и обошла бы его; видно, у неё не было желания с ним разговаривать, когда Дудич, который давно её не видел, а хотел быть ближе к ней, поздоровался.
– Я сто лет не мог перемолвиться с вашей милостью словом! – сказал он.
– Потому что сейчас не время для свободной беседы, – ответила охмистрина кисло. – Оставь меня в покое. – Минуточку! – умолял Дудич, таща её в её комнату.
– Чего хочешь?
– Не догадываешься, моя пани? – воскликнул влюблённый. – Сладко хоть поговорить о ней!