— Как Старый лес на Севере, да? — спросил Мерри.
— Да, да, вроде того, но много хуже. Я не сомневаюсь, что на северные земли легла тень Великой Тьмы. А здесь у нас есть долины, где Тьма никогда не бывала, и деревья там старше меня. Мы делаем, что можем. Мы отгоняем чужеземцев и сорвиголов, а еще учим и воспитываем, ходим и сеем.
Мы, старые энты, – пастухи деревьев. Нас осталось мало. Говорят, овцы делаются похожи на своих пастухов, а пастухи – на овец, но медленно, и никто из них не живет долго. Между энтами и деревьями сходство возникает быстрее и более близкое, и они бок о бок идут через века. Ибо энты больше походят на эльфов: они меньше заняты собой, чем люди, и лучше проникают в суть вещей. И однако энты больше похожи на людей, они переменчивее эльфов и быстрее меняют окраску, так сказать.
Некоторые из моих родичей теперь очень похожи на деревья, и нужно что-то очень важное, чтобы разбудить их. И говорят они лишь шепотом. Но некоторые из моих деревьев научились сгибать ветви, а многие – разговаривать со мной. Конечно, это эльфы первые взялись будить деревья, учить их говорить и сами учиться языку деревьев. Они очень хотели говорить со всеми, древние эльфы. Но потом пришла Великая Тьма, и они уплыли за Море или убежали в далекие долины и спрятались там, и сложили песни о днях, которые больше не вернутся. Никогда. Да, да, когда-то давно отсюда до гор Луне стоял сплошной лес, а это была лишь восточная его оконечность.
Какие это были дни! Было время, когда я мог целый день ходить и петь и слышал только эхо собственного голоса в холмах. И леса были подобны лесам Лотлориена, только гуще, сильнее, моложе. А благоухание! Я целыми неделями только и делал, что вдыхал эти ароматы.
Древобородый замолчал. Он шел широким шагом, но его огромные ноги ступали беззвучно. Потом он вновь что-то забормотал, и постепенно бормотание перешло в песню. Вскоре хоббиты начали разбирать слова.
По ивовым лугам Тасаринана я бродил весной.
Ах! Картины и ароматы нан-тасарионской весны!
И я говорил, что это хорошо.
Я бродил летом в вязовых лесах Оссирианда!
Ах! Свет и музыка лета у семи рек Оссира!
И я думал, что это лучше всего.
К берегам Нельдорета я пришел осенью.
Ах! Золотое и багряное сияние листьев
Осенью в Таур-на-Нельдоре!
Это превосходило мои желания!
К сосновым лесам на нагорьях Дортониона я поднялся зимой.
Ах! Ветер, белизна и чернеть ветвей в зимнем Ород-на-Тоне!
Голос мой поднимался и пел в небе.
А теперь все эти земли погребены.
Я пошел в Амбарон, в Таураморну, в Алдаломе.
В мою собственную землю, в страну Фангорн,
Где корни длинны,
А годы лежат толще листьев
В Тауреморналомё.
Он умолк и зашагал дальше, и во всем лесу не было слышно ни звука.
День завершался, и стволы деревьев окутала тьма. Наконец хоббиты с трудом разглядели впереди крутой темный подъем: они подошли к подножию гор, к зеленому основанию высокого Метедраса. Рожденный высоко в горах из чистых ключей, прыгая с уступа на уступ, им навстречу шумно бежал по склону юный Энтвош. Справа от ручья тянулся длинный косогор, покрытый серой в сумерках травой. Здесь не росли деревья, и ничто не загораживало небо; в разрывах между облаками уже сверкали звезды.
Древобородый поднимался по склону, не сбавляя шага. Вдруг хоббиты увидели впереди широкий проем. По сторонам от него, как живые столбы, стояли два больших дерева, но ворот не было, лишь перекрещенные и переплетенные сучья. Когда старый энт приблизился, деревья подняли ветви, и их кроны затрепетали и зашелестели – это были вечнозеленые деревья, и их листья, темные и глянцевые, поблескивали в сумерках. За деревьями открылась широкая ровная площадка, напоминающая пол огромного зала, врезанного в бок холма. По обеим сторонам на пятьдесят футов с лишним мало-помалу поднимались скалы, а вдоль каждой стены стояли ряды деревьев, которые были тем выше, чем дальше от входа.
На дальнем краю вставала отвесная скальная стена, но у подножия она неглубоко прогибалась, образуя что-то вроде ниши с полукруглым сводом – единственным в зале, если не считать ветвей деревьев, которые в его глубине осеняли всю площадку, оставляя лишь широкий открытый проход в середине. Маленький ручеек, сбегая со скал, со звоном падал вдоль отвесной кручи и серебристыми каплями проливался перед нишей, образуя что-то вроде тонкого полога. Вода собиралась в каменной чаше среди деревьев и, переливаясь через край, текла вдоль открытой дорожки к выходу из зала, чтобы присоединиться к Энтвошу в его путешествии по лесу.
— Хм! Вот мы и пришли! — обрадовался Древобородый, нарушая долгое молчание. — Я принес вас сюда за семь тысяч энтских шагов, но сколько это будет в мерах вашей земли, не знаю. Как бы ни было, мы у подножия Последней горы. Часть названия этого места на вашем языке звучала бы как Родниковый зал. Я люблю его. Мы останемся здесь на ночь. — Он поставил хоббитов на траву между рядами деревьев и повел их к большой арке. Теперь хоббиты заметили, что Древобородый при ходьбе почти не сгибал колен, но шаг у него был чрезвычайно широкий. Вначале он ставил на землю большие пальцы (они действительно были большими и очень широкими), а потом уже всю ступню.
На миг Древобородый остановился под дождем из падающих капель и глубоко вдохнул, потом рассмеялся и прошел внутрь. Там стоял большой стол, но стульев не было. В глубине ниши уже сгустилась тьма. Древобородый поднял два больших кувшина и поставил их на стол. Казалось, они были полны воды, но великан подержал над ними руки, и кувшины тотчас засветились – один золотым, другой насыщенным зеленым светом. Это свечение рассеяло полутьму, точно сквозь полог молодых ветвей пробилось летнее солнце. Оглянувшись, хоббиты заметили, что деревья во дворе тоже засветились, вначале слабо, но быстро разгораясь, пока каждый лист не налился сиянием, золотым, зеленым или медно-красным, а стволы не стали походить на колонны, высеченные из светящегося камня.
— Ну, ну, теперь можно еще поговорить, — сказал Древобородый. — Я думаю, вы хотите пить. А может, и устали. Выпейте это! — Великан отошел в глубину ниши, и хоббиты увидели там несколько высоких каменных кувшинов с тяжелыми крышками. Древобородый снял одну из крышек и большим ковшом наполнил три чашки, одну очень большую и две поменьше.
— Это дом энта, — сказал он, — и, боюсь, в нем нет сидений. Но вы можете сидеть на столе. — Подхватив хоббитов, он усадил их на огромную каменную плиту в шести футах над землей. Там они и сидели, покачивая ногами и прихлебывая питье.
Оно очень напоминало воду – ту, что они пили из Энтвоша у границ леса, – и все же в нем присутствовал какой-то аромат или привкус, не поддающийся описанию: он был слабым, но напомнил хоббитам запах далекого леса, принесенный прохладным ночным ветром. Вскоре сказалось действие напитка: от пальцев ног по всему телу медленно разлились живость и бодрость – до самых корней волос. И впрямь, хоббиты почувствовали, как волосы у них на голове поднялись и зашевелились, пошли в рост, закудрявились и легли волнами. Что же касается Древобородого, то вначале он опустил ноги в бассейн за аркой, потом одним длинным медленным глотком осушил большую чашу. Хоббитам показалось, что он припал к ней навсегда.
Наконец энт поставил чашу. — Ах-ха!— вздохнул он. — Хм, хум, нам теперь легче будет разговаривать. Вы можете сидеть на полу, а я лягу – это не позволит напитку ударить в голову и усыпить меня.
Справа в нише стояло большое ложе на низких, всего пару футов высотой, ножках, устланное толстым слоем сухой травы и папоротника. Древобородый (едва заметно согнувшись посередине) очень медленно опускался на эту кровать, пока не улегся во весь рост, заложив руки под голову. Он устремил взгляд на потолок, где мелькали светлые пятна, словно листва трепетала на солнце. Мерри и Пиппин сели рядом с энтом на подушки из травы.
— Теперь рассказывайте свою историю, но не торопитесь!— сказал Древобородый.
Хоббиты взялись описывать свои приключения, начав с выхода из Хоббитона. Рассказывали они не очень связно, ибо то и дело перебивали друг друга, и Древобородый часто останавливал рассказчика и возвращался к какому-нибудь более раннему событию или забегал вперед, расспрашивая, что было дальше. О Кольце и о том, зачем и куда они шли, хоббиты умолчали – а Древобородый не спрашивал.
Энта безмерно интересовало все: Черные Всадники, Эльронд, Ривенделл и Старый лес, Том Бомбадил, подземелья Мории, Лотлориен и Галадриель. Он снова и снова заставлял хоббитов описывать Шир и сделал странное заключение: — Вы там ни разу не видели... хм... энтов? Ну, не энтов, а энтинок?
— Энтинок? — переспросил Пиппин. — А они похожи на вас?
— Да, хм... Ну... Нет. Я теперь уж и не знаю, — задумчиво сказал Древобородый, — но мне кажется, что им понравилась бы ваша страна, вот я и спросил.
Особенно интересовался Древобородый всем, что касалось Гэндальфа, а также дел Сарумана. Хоббиты очень жалели, что мало знают о них и помнят лишь сбивчивый рассказ Сэма о том, что Гэндальф говорил на Совете. Но они совершенно точно вспомнили, что Углук со своим отрядом пришел из Исенгарда и говорил о Сарумане как о своем хозяине.
— Хм, хум! — воскликнул Древобородый, когда их рассказ наконец подошел к битве орков и всадников Рохана. — Ну, ну! Целая охапка новостей. Вы не сказали мне всего, но я не сомневаюсь, что вы выполняли желание Гэндальфа. Затевается что-то очень крупное, это ясно, и, может быть, в свое время, я узнаю что – а может, и нет. Но, клянусь корнем и ветвями, вот уж чудеса! Появляется маленький народец, которого нет в старых списках, и смотрите-ка – забытые Девять Всадников начинают охотиться за ним, Гэндальф берет его в великое путешествие, Галадриель принимает в Карас-Галадоне, а орки преследуют по всем Диким землям. Точно хоббитов подхватил ураган. Надеюсь, они уцелеют!