— Крылатый Посланец! — воскликнул Леголас. — У Сарн-Гебира я стрелял в него из лука Галадриели и сбил его на землю. Он вселил в нас страх. Что это за чудище?
— Тот, кого нельзя убить стрелой, — ответил Гэндальф. — Вы убили лишь его скакуна. Доброе дело, но Всадник вскоре вновь оказался в седле, ибо он назгул, один из Девяти, которые сейчас ездят на крылатых конях. Вскоре ужас перед ними одолеет последние армии наших друзей, затмив от них солнце. Но им еще не позволено пересечь Реку, а Саруман не знает о новом обличье, которое приняли Духи Кольца. Его мысли устремлены к Кольцу. Участвовало ли оно в битве? Было ли найдено? Что если оно попадет к Теодену, повелителю Марки, и тот прознает о его могуществе? Вот в чем видит опасность Саруман, и посему он спешно вернулся в Исенгард, чтобы удвоить и утроить силы, брошенные против Рохана. Но под боком у него все время существует другая опасность, которой он не видит за своими свирепыми мыслями. Он забыл о Древобородом.
— Теперь вы снова говорите сам с собой, — заметил Арагорн с улыбкой. — Я не знаю Древобородого. И хотя я отчасти разгадал двойное предательство Сарумана, но не вижу, что толку ему было приводить хоббитов в Фангорн – разве что он хотел отвлечь нас долгим и бесполезным преследованием.
— Подождите минуту! — вскричал Гимли. — Я хочу вначале кое-что узнать. Кого мы видели прошлой ночью, Гэндальф, – вас или Сарумана?
— Определенно не меня, — ответил Гэндальф. — Поэтому я могу предположить, что вы видели Сарумана. Очевидно, мы так похожи, что твое желание пробить дыру в моей шляпе вполне извинительно.
— Славно, славно! — сказал Гимли. — Я рад, что это были не вы.
Гэндальф снова засмеялся. — Да, мой добрый гном, хорошо, когда тебя узнают и понимают правильно. Кому и знать, как не мне! Но, конечно, я не виню тебя за столь «любезный» прием. Да и как бы я мог, коль сам столько раз советовал своим друзьям не доверять и себе, имея дело с Врагом. Будь благословен, Гимли, сын Глойна! Может, однажды ты увидишь нас с Саруманом рядом и тогда поймешь разницу.
— Но хоббиты! — вмешался Леголас. — Мы так далеко зашли, разыскивая их, а вы, по-видимому, знаете, где они. Где они сейчас?
— С Древобородым и с энтами, — ответил Гэндальф.
— С энтами! — воскликнул Арагорн. — Значит, есть истина в древних преданиях о жителях лесной чащи, о великанах, пасущих стада деревьев? Стало быть, энты еще живут на земле? Я думал, они лишь воспоминание о древних днях, если не вымысел роханцев.
— Вымысел роханцев! — воскликнул Леголас. — Нет, каждый эльф в Диких землях хоть раз да спел песню о древних онодримах и их неизбывном горе. Но даже среди нас они лишь воспоминание. Если бы я встретил живого энта, тогда я и впрямь почувствовал бы себя молодым! Но Древобородый – это лишь перевод на вестрон названия «Фангорн», а вы говорите о нем как о живом существе. Кто такой Древобородый?
— А! теперь вы захотели узнать слишком много, — нахмурился Гэндальф. — То малое, что мне известно из его долгой неторопливой истории, составило бы рассказ, на который у нас сейчас нет времени. Древобородый – это Фангорн, страж леса; он старейший из энтов, старейшее живое существо, которое еще ходит под солнцем по Средиземью. И я от души надеюсь, Леголас, что вы встретитесь с ним. Мерри и Пиппину повезло: они встретили его здесь, на том самом месте, где мы сидим. Он пришел сюда два дня назад и отнес их в свое жилище, далеко к подножию гор. Он часто приходит сюда, особенно когда на душе у него беспокойно и слухи из внешнего мира тревожат его. Я видел четыре дня назад, как он шел среди деревьев, и мне кажется, он заметил меня, потому что остановился; но я не заговорил с ним, так как был занят своими мыслями и устал от борьбы с Оком Мордора. Он тоже промолчал и не окликнул меня.
— Может, он тоже решил, что вы Саруман, — предположил Гимли. — Но вы говорите о нем, как о друге. Я думал, Фангорн опасен.
— Опасен! — воскликнул Гэндальф. — И я опасен, очень опасен, опаснее всего, с чем вы до сих пор встречались. Опаснее только предстать перед троном Повелителя Тьмы. И Арагорн опасен, и Леголас. И в тебе кроется немалая опасность, Гимли, сын Глойна. Ты опасен по-своему. Конечно, лес Фангорна опасен – и не только для тех, кто приходит в него с топором. И сам Фангорн тоже опасен, но тем не менее мудр и добр. Однако теперь его долго копившийся гнев выплеснулся наружу, и весь лес им пропитан. Приход хоббитов и принесенные ими новости переполнили чашу: вскоре гнев Фангорна разольется, как паводок, и захлестнет Сарумана и топоры Исенгарда. Вот-вот случится то, чего не бывало с Древних Дней: энты проснутся и поймут, что сильны.
— Что же они сделают? — изумился Леголас.
— Не знаю, — ответил Гэндальф, — вряд ли они сами это знают. — Он замолчал и задумался, склонив голову.
Остальные смотрели на него. Солнечный блик, пробившийся сквозь бегущие облака, упал на сложенные на коленях руки Гэндальфа, теперь повернутые ладонями кверху, и те, казалось, наполнились светом, как чаша водой. Наконец Гэндальф поднял голову и пристально взглянул прямо на солнце.
— Утро на исходе. Скоро пора будет идти.
— Мы идем за своими друзьями и повидаться с Древобородым? — спросил Арагорн.
— Нет, — ответил Гэндальф. — Вам придется избрать иную дорогу. Я произнес слова надежды. Но только надежды. Надежда – еще не победа. На нас и на наших друзей надвигается война, война, в которой лишь Кольцо может дать нам уверенность в победе. Я полон печали и страха: многое сгинет и многое пропадет. Я Гэндальф, Гэндальф Белый, но Черный может оказаться сильнее.
Он встал и стал смотреть на восток, загораживая рукой глаза, как будто видел вдали то, что никто из них не должен был видеть. Потом покачал головой. — Нет, — сказал он мягко, — оно ушло туда, где нам его не достать. Будем довольны и этим. Мы избавлены от искушения использовать Кольцо. Нам предстоит идти навстречу опасностям, от которых почти невозможно спастись, но эта смертельная опасность миновала.
Он обернулся. — Вперед, Арагорн, сын Араторна! Не жалейте о выборе, сделанном в Эмин-Муиле, не говорите, будто искали впустую. Вопреки сомнениям, вы избрали верный путь, и ваше справедливое решение вознаграждено. Ибо мы встретились вовремя, хотя могли бы встретиться слишком поздно. Но поиски ваших товарищей завершены. Ваш новый поход означен данным вами словом. Вы должны пойти в Эдорас и отыскать Теодена в его чертоге. Ибо вы нужны там. Андуриль должен засверкать в битве, которой уже недолго ждать. В Рохане идет война, но, что еще хуже, с Теоденом не все ладно.
— Значит, мы больше не увидим веселых молодых хоббитов? — опечалился Леголас.
— Я так не сказал, — ответил Гэндальф. — Как знать? Имейте терпение. Идите туда, куда должны, и не теряйте надежды! В Эдорас! Я тоже иду туда.
— Это долгий путь для пешего, молодого или старого, — заметил Арагорн. — Боюсь, битва закончится задолго до того, как я приду туда.
— Посмотрим, посмотрим, — покачал головой Гэндальф. — Так вы идете со мной?
— Да, выступим вместе, — ответил Арагорн. — Но я не сомневаюсь, что вы, если захотите, явитесь в Эдорас раньше меня. — Он встал и посмотрел на Гэндальфа. Остальные молча наблюдали за этим противостоянием. Серая фигура человека, Арагорна, сына Араторна, была высока и крепка, как камень, рука его лежала на рукояти меча, он казался королем, который вышел из морских туманов на населенные чернью берега. Перед ним стоял старец, весь в белом, озаренный внутренним светом, согбенный бременем лет, но обладающий властью сильнее могущества королей.
— Разве я не прав, Гэндальф? — спросил Арагорн. — Вы можете прийти куда захотите быстрее меня. И вот что я еще скажу: вы наш предводитель и наше знамя. У Повелителя Тьмы есть Девять слуг. Но у нас есть один, сильнее этих Девяти, – Белый Всадник. Он прошел через огонь и бездну, и враги убоятся его. Мы пойдем туда, куда он поведет нас!
— Да, мы оба последуем за вами, — согласился Леголас. — Но сперва, Гэндальф, мне очень хочется услышать, что случилось с вами в Мории. Неужели вы не расскажете нам? Неужели не задержитесь даже ради того, чтобы рассказать друзьям, как спаслись?
— Я и так излишне задержался, — ответил Гэндальф. — Времени мало. Но даже будь у меня в запасе целый год, я не рассказал бы вам всего.
— Тогда расскажите, что хотите и сколько позволяет время, — настаивал Гимли. — Ну же, Гэндальф, расскажите, как вы боролись с Балрогом!
— Не упоминайте его! — сказал Гэндальф. По его лицу прошла тень боли; он молчал и казался древним, как сама смерть. — Я долго падал, — медленно заговорил он наконец, словно воспоминания давались ему с трудом. — Я долго падал, и он падал со мной. Его огонь бушевал вокруг и опалил меня. Потом мы упали в глубокую воду, и все вокруг покрылось мраком. Вода была холодной, как прикосновение смерти: она едва не заморозила мое сердце.
— Глубока пропасть, перекрытая мостом Дюрина, и никем не измерена, — прибавил Гимли.
— Но за пределами света и знания у нее есть дно. Туда я в конце концов и попал, к самому основанию камня. Балрог все еще был со мной. Огонь его погас, но он превратился в покрытое слизью существо, силой превосходящее удава.
Мы боролись глубоко под землей, где не ведом ход времени. Вновь и вновь он бросался на меня, и вновь и вновь разил я его, пока наконец он не скрылся в темных переходах. Эти переходы сделаны не народом Дюрина, Гимли, сын Глойна. Глубоко, глубоко – глубже самых глубоких шахт гномов – землю точат безымянные существа. Даже Саурон не знает их. Они старше. Я долго блуждал там, но не стану рассказывать об этом, дабы не омрачить сияние дня. В этом отчаянном положении моей единственной надеждой стал мой противник, и я преследовал его, идя за ним по пятам. Он и привел меня снова к тайным ходам Кхазад-Дума – слишком хорошо он их знал. Мы поднимались, пока не достигли подножия Бесконечной Лестницы.
— Она давно затеряна, — вставил Гимли. — Многие говорят, что она существует лишь в легендах, а другие утверждают, будто она разрушена.