И вдруг Гэндальф рассмеялся. Наваждение рассеялось, как дым.
— Саруман, Саруман! — проговорил Гэндальф, смеясь. — Вы ошиблись в выборе поприща. Вам следовало стать королевским шутом и зарабатывать свой хлеб — и колотушки, — передразнивая королевских советников. — Он помолчал, пытаясь справиться с весельем. — Понять друг друга? Боюсь, вам меня никогда не понять. Но вас, Саруман, я понимаю теперь слишком хорошо. Ваши доводы и поступки я помню лучше, чем вы полагаете. Когда я в последний раз приходил к вам, вы были тюремщиком на службе Мордора, куда должны были отправить и меня. Нет, гость, сбежавший с крыши, дважды подумает, прежде чем снова прийти через дверь. Вряд ли я поднимусь к вам. Но послушайте меня, Саруман, в последний раз! Не угодно ли вам спуститься? Исенгард оказался не столь силен, как вы воображали и рассчитывали. То же может оказаться справедливо и относительно иных ваших убеждений. Не лучше ли хоть на время оставить их? Быть может, повернуться к новому? Подумайте как следует, Саруман! Вы не спуститесь?
Тень пробежала по лицу Сарумана, он смертельно побледнел. Прежде чем он сумел справиться с собой, все увидели за маской чародея муки терзаемого сомнением разума: Саруману отчаянно не хотелось оставаться в башне, но он страшился выйти из убежища. Мгновение колдун колебался. Все затаили дыхание. Потом Саруман заговорил, и голос его звучал пронзительно и холодно. Высокомерие и ненависть брали верх.
— Не спущусь ли я? — фыркнул он. — Разве безоружные спускаются к грабителям и убийцам для бесед? Я отлично слышу вас и отсюда. Я не дурак и не верю вам, Гэндальф. Эти дикие лесные демоны не стоят открыто на моей лестнице, но я знаю, где они скрываются в ожидании вашего приказа.
— Предатели всегда недоверчивы, — устало ответил Гэндальф. — Но можете не бояться за свою шкуру. Коль скоро вы и впрямь понимаете меня, то должны знать, что я не хочу ни убить вас, ни навредить вам. К тому же в моей власти защитить вас. Я даю вам последнюю возможность. Можете оставить Ортанк, если хотите. Вам не станут чинить препятствий.
— Звучит славно, — усмехнулся Саруман. — Вполне в духе Гэндальфа Серого — этак снисходительно и ласково. Не сомневаюсь, что вы сочтете Ортанк просторным и удобным, а мой уход — своевременным. Но зачем мне уходить? И что, по-вашему, значит «не станут чинить препятствий»? Полагаю, есть условия?
— Причины для ухода вы можете увидеть из окна, — ответил Гэндальф. — А о других причины с легкостью догадаетесь. Ваши слуги истреблены или рассеяны, соседей вы превратили во врагов, а нового хозяина обманули или пытались обмануть. И когда его око обратится сюда, это будет багровое око гнева. Но коль я говорю «не станут чинить препятствий», я имею в виду именно это — ни уз, ни цепей; вы будете вольны пойти куда вздумается, Саруман, даже... даже в Мордор, если угодно. Но вначале вы отдадите мне Ключ от Ортанка и свой посох. Они будут залогом вашего разумного поведения — впоследствии я верну вам их, если заслужите.
Лицо Сарумана мертвенно побледнело и перекосилось от ярости, а в глазах вспыхнул красный огонь. Колдун свирепо рассмеялся. — Впоследствии! — воскликнул он, и его голос поднялся до вопля. — Впоследствии! Да, когда вы приберете к рукам и ключи от Барад-Дура, и венцы Семи Королей, и жезлы Пяти Колдунов, а сами вознесетесь на недосягаемую высоту, не сравнимую с вашим нынешним положением! Скромный замысел. Едва ли требующий моей помощи! У меня есть чем заняться. Не будьте глупцом. Если хотите иметь со мной дело, пока есть такая возможность, уходите — и возвращайтесь, когда образумитесь! Да не берите с собой головорезов и мелкий сброд, что таскается за вами по пятам! До свидания! — Колдун повернулся, намереваясь уйти с балкона.
— Назад, Саруман! — повелительно сказал Гэндальф. К общему удивлению, Саруман повернулся и, словно против воли, медленно подошел к железным перилам и облокотился на них, тяжело дыша. Лицо его исказилось и сморщилось. Скрюченные пальцы судорожно сжимали тяжелый черный посох.
— Я не давал вам позволения уйти, — строго сказал Гэндальф. — Я еще не закончил. Вы поглупели, Саруман, и все же мне жаль вас. Вы еще можете отвернуться от безумия и зла и послужить добру. Но вы выбрали другое — остаться и тщиться осуществить свои прежние планы. Оставайтесь! Но предупреждаю: вырваться отсюда будет нелегко! Даже если к вам протянутся темные руки с востока. Саруман! — воскликнул он, и его голос зазвучал властно и повелительно. — Смотри, я не Гэндальф Серый, которого ты предал. Я Гэндальф Белый, преодолевший смерть. А у тебя отныне нет цвета, и я изгоняю тебя из Совета и из ордена!
Чародей поднял руку и медленно проговорил ясным холодным голосом: — Саруман, твой посох сломан! — Послышался треск, и посох в руках Сарумана раскололся. Его верхушка упала к ногам Гэндальфа. — Прочь! — сказал Гэндальф. Саруман с воплем повергся ниц и пополз к дверям. В этот миг сверху упал тяжелый сверкающий предмет, пущенный неведомой рукой. Он отскочил от перил балкона в миг, когда Саруман оторвался от них, и, пролетев рядом с головой Гэндальфа, ударил в ступеньку, на которой тот стоял. Железные перила зазвенели и переломились. Ступенька треснула и разлетелась сверкающими осколками. Но сам предмет остался невредим. Это был хрустальный шар, темный, но сверкающий изнутри красным пламенем. Он скатился по лестнице и взял курс на глубокую лужу. Пиппин кинулся вдогонку и подхватил его.
— Мошенник! — воскликнул Эомер. Но Гэндальф не шелохнулся. — Нет, это бросил не Саруман, — сказал он, — и даже, я думаю, не по его просьбе. Шар вылетел из окна высоко вверху. Прощальный подарок мастера Змеиного Языка, как мне кажется, но плохо нацеленный.
— Быть может, он плохо прицелился оттого, что не мог решить, кого ненавидит сильнее, вас или Сарумана, — предположил Арагорн.
— Возможно, — согласился Гэндальф. — Этой парочке общество друг друга доставит мало приятного: им не миновать грызни. И поделом! Если Змеиный Язык когда-нибудь выйдет из Ортанка живым, это будет непомерно щедрая награда.
Эй, сынок, дай-ка сюда! Я не просил тебя хватать его, — воскликнул он, резко оборачиваясь: Пиппин медленно поднимался по ступеням, словно нес тяжелый груз. Гэндальф торопливо спустился навстречу хоббиту, забрал у него темный шар и закутал в плащ. — Я позабочусь об этом, — сказал он. — Не думаю, чтобы Саруман хотел выбросить эту вещь.
— Но у него может найтись что-нибудь другое, — заметил Гимли. — Если разговор окончен, то пойдемте отсюда, пока нас не забросали камнями.
— Разговор окончен, — согласился Гэндальф. — Идемте.
Они повернули от дверей Ортанка и сошли вниз. Всадники приветствовали короля радостными криками, а Гэндальфу салютовали. Чары Сарумана были разрушены: все видели, как он явился по приказу Гэндальфа и по его же соизволению униженно уполз.
— Ну, с этим покончено, — сказал Гэндальф. — Теперь я должен увидеться с Древобородым и рассказать ему, как обстоят дела.
— Он, конечно же, догадывается? — сказал Мерри. — Разве мог разговор закончиться иначе?
— Едва ли, — ответил Гэндальф, — хотя все висело на волоске. Но у меня были причины стараться — из жалости и не только. Сперва Саруману показали, что власть его голоса слабеет. Нельзя быть сразу и тираном, и советником. Когда заговор созрел, он не может оставаться тайной. И все же Саруман угодил в ловушку и попытался опутать свои жертвы по одной, пока остальные слушали. Потом я предоставил Саруману последнюю прекрасную возможность — отказаться и от Мордора, и от собственных замыслов и, помогая нам, загладить свою вину. Он знает, что нам нужно. И мог бы принести большую пользу. Но Саруман предпочел отказаться и сохранить за собой Ортанк. Он не хочет слушать, хочет только приказывать и распоряжаться. Он живет теперь в ужасе перед тенью Мордора, но все еще надеется обуздать бурю. Несчастный глупец! Он погибнет, если могущественный Восток потянется к Исенгарду. Мы не можем разрушить Ортанк извне, но Саурон... кто знает, на что он способен?
— А если Саурон не победит? Что вы сделаете с Саруманом? — спросил Пиппин.
— Я? Ничего! — ответил Гэндальф. — Я ничего с ним не сделаю. Мне не нужна власть. Что станет с Саруманом? Не знаю. Мне горько, что в этой башне гниет столько хорошего. Но наши дела пока идут неплохо. Повороты судьбы непредсказуемы! Нередко ненависть сама себя разит. Думаю, даже если бы мы вошли в Ортанк, то вряд ли нашли бы что-нибудь ценнее шара, брошенного в нас Змеиным Языком.
Из открытого окна в вышине донесся пронзительный вопль, внезапно оборвавшийся.
— Кажется, Саруман согласен со мной, — усмехнулся Гэндальф. — Идемте! Оставим их.
Они вернулись к развалинам ворот. И не успели пройти под аркой, как из тени меж грудами камней вышли стоявшие там Древобородый и еще дюжина энтов. Арагорн, Гимли и Леголас с удивлением воззрились на них.
— Вот три моих товарища, Древобородый, — сказал Гэндальф. — Я рассказывал о них, но вы еще не знакомы. — И он представил их одного за другим.
Старый энт смотрел на них долго и внимательно и переговорил с каждым. В последнюю очередь он обратился к Леголасу. — Значит, вы пришли из Мерквуда, мой славный эльф? Когда-то это был очень большой лес!
— Он по-прежнему велик, — сказал Леголас. — Но не настолько, чтобы мы, его обитатели, утомились от вида новых деревьев. Я бы очень хотел побывать в лесу Фангорн. Я прошел только по его опушке, но мне очень не хотелось уходить от него.
Глаза Древобородого довольно блеснули. — Надеюсь, ваше желание осуществится раньше, чем эти холмы состарятся, — сказал он.
— Я приду, если судьбе будет угодно, — пообещал Леголас. — Я договорился со своим другом, что если все кончится хорошо, мы с ним вместе посетим Фангорн — с вашего позволения.
— Любого эльфа, пришедшего с вами, ждет радушный прием, — сказал Древобородый.
— Друг, о котором я говорю, не эльф, — уточнил Леголас. — Я вот о нем — о Гимли, сыне Глойна. — Гимли низко поклонился, и топор, выскользнув у него из-за пояса, лязгнул о землю.