— Хум, хм! Вон что! — сказал Древобородый, мрачно глядя на Гимли. — Гном с топором! Хум! Я хорошо отношусь к эльфам, но вы просите слишком много! Что за странная дружба!
— Может, и странная, — согласился Леголас, — но пока Гимли жив, я не приду в Фангорн один. Его топор предназначен не для деревьев, а для оркских шей, О Фангорн, хозяин леса Фангорн! Сорок два орка зарубил он в битве.
— Ху! Это более приятная новость! — обрадовался Древобородый. — Ну, ну, пусть все идет своим чередом, незачем торопить события. А сейчас мы должны на некоторое время расстаться. День на исходе, однако Гэндальф говорит, что вы должны уйти до наступления ночи, а повелитель Марки хочет поскорее вернуться в свой дом.
— Да, мы должны идти, и сейчас же, — подтвердил Гэндальф. — Боюсь, нам придется забрать у вас хранителей ворот. Но вы отлично справитесь и без них.
— Может, и справлюсь, — сказал Древобородый, — но мне будет их не хватать. Мы так быстро подружились, что мне показалось, будто я стал торопыгой — а может, впал в детство. Но ведь они первая новость, какую я увидел под солнцем и луной за много-много лет. Я их не забуду. Я внес их имена в длинный список. И энты будут их помнить:
Энты рождены из земли, стары как горы,
Они шагают широко и пьют воду.
Голодны, как охотники, хоббиты-дети,
Смешливый народ, маленькие люди.
— Они останутся нашими друзьями, пока будут обновляться листья. Прощайте! Но если узнаете в вашей приятной земле, в Шире, новости, пошлите мне весточку! Вы знаете, о чем я: что-нибудь об энтинках. Приходите сами, если сможете.
— Придем! — хором пообещали Мерри и Пиппин и торопливо отвернулись. Древобородый некоторое время молча смотрел на них, задумчиво покачивая головой. Потом обернулся к Гэндальфу.
— Значит, Саруман не уйдет? — сказал он. — Я так и думал. Его сердце прогнило, как у черного хуорна. И все же будь я побежден, а все мои деревья уничтожены, и я не вышел бы, покуда оставалась бы хоть одна темная нора, чтобы прятаться.
— Да. Но ведь вы не замышляли заполонить весь мир своими деревьями и задушить всякую иную жизнь, — сказал Гэндальф. — Саруман остается лелеять свою ненависть и плести новые сети, какие удастся. У него Ключ от Ортанка. Но нельзя позволить ему сбежать.
— Конечно, нет! Энты за этим присмотрят, — сказал Древобородый. — Саруман не сможет ступить за пределы башни без моего позволения. Энты будут караулить его.
— Прекрасно! — согласился Гэндальф. — На это я и рассчитывал. Теперь я могу заняться другими делами, сняв с себя эту заботу. Но будьте бдительны! Вода сошла. Боюсь, что теперь недостаточно будет просто расставить часовых вокруг башни. Я не сомневаюсь, что под Ортанком прорыты глубокие подземные ходы и что Саруман надеется вскорости выбраться незамеченным. Если вы не против, прошу вас вновь пустить воду и проделывать это, покуда Исенгард не превратится в непроточный пруд или пока вы не найдете стоки. Когда все подземные проходы будут затоплены, а выходы перекрыты, Саруману поневоле придется сидеть в башне и смотреть из окна.
— Предоставьте это энтам! — сказал Древобородый. — Мы обыщем всю долину с начала до конца и заглянем под каждый камешек. Здесь вновь поселятся деревья — старые деревья, дикие деревья. Мы назовем этот лес Сторожевым. Ни одна белка не проберется сюда без моего ведома. Положитесь на энтов. Пройдет семижды столько времени, сколько он мучил нас, прежде чем мы устанем сторожить Сарумана.
Глава ХIПалантир
Солнце спускалось за длинный западный отрог гор, когда Гэндальф с товарищами и король со своими всадниками выехали из Исенгарда. Гэндальф посадил себе за спину Мерри, а Арагорн – Пиппина. Два королевских воина поскакали вперед по долине и быстро скрылись из вида. Остальные ехали не торопясь.
Энты, словно ряд изваяний, торжествено стояли у ворот, воздев длинные руки, но не издавая ни звука. Проехав немного по петляющей дороге, Мерри и Пиппин оглянулись. Небо еще светилось, но через Исенгард протянулись длинные тени, серые развалины погрузились во тьму. Теперь там стоял один лишь Древобородый, издали похожий на большой пень. Хоббиты вспомнили свою первую встречу с ним на залитом солнцем уступе, далеко отсюда, на краю леса Фангорн.
Они подъехали к столбу с Белой Рукой. Столб стоял, как стоял, но резная рука была сброшена и разбита на мелкие куски. Прямо посреди дороги лежал длинный указательный палец, в сумерках белый. Красный ноготь на нем медленно чернел.
— Энты ничего не упускают из вида! — сказал Гэндальф.
Они проехали мимо, и на долину опустился вечер.
— Мы будем ехать всю ночь, Гэндальф? — спросил Мерри спустя некоторое время. — Не знаю, как вы чувствуете себя, когда за вами по пятам таскается мелкий сброд. Но сброд устал и с радостью перестал бы таскаться и лег полежать.
— Значит, ты слышал? — спросил Гэндальф. — Не терзайся. Будь благодарен, что эти слова уже не были нацелены в тебя. Саруман положил на вас глаз. Если это успокоит твою гордость, могу сказать, что сейчас вы с Пиппином занимаете его больше всех нас. Кто вы, как оказались здесь и почему, что знаете, попадали ли в плен и, если так, каким образом спаслись, коль скоро все орки погибли, – именно эти маленькие загадки тревожат сейчас великий ум Сарумана. Его насмешка лестна, Мериадок... если считать честью, что он задумался о вас.
— Спасибо! — ответил Мерри. — Но куда большая честь – таскаться по пятам за вами, Гэндальф. Прежде всего потому, что это дает возможность переспрашивать. Мы будем ехать всю ночь?
Гэндальф засмеялся. — Неукротимый хоббит! Каждому Чародею следовало бы опекать одного-двух хоббитов, дабы растолковывать им смысл слов и исправлять их промахи. Прошу прощения. Однако я не оставил без внимания даже такой простой вопрос. Мы будем ехать несколько часов, не торопясь, пока не окажемся в конце долины. Завтра поедем быстрее.
Вначале, когда мы только прибыли сюда, мы думали прямо из Исенгарда направиться через равнины в королевский дворец в Эдорасе. Поездка заняла бы несколько дней. Но потом мы изменили план. Вперед, к Пропасти Хельма, высланы гонцы – предупредить, что завтра король возвращается. Оттуда он со множеством воинов поедет по горным тропам в Дунхарроу. Отныне мы будем ехать не таясь лишь по двое или по трое, не более, будь то днем или ночью.
— Совсем не помогать или помогать вдвойне – вот ваш обычай! — сказал Мерри. — Боюсь, дальше нынешнего ночного привала я не загадывал. Где Пропасть Хельма и что это такое? Я ничего не знаю об этой стране.
— Тогда, если хотите понять, что происходит, вам нужно кое-что узнать. Но не сейчас и не от меня: мне нужно подумать о более важных вещах, а их слишком много.
— Хорошо, у костра на привале я возьмусь за Странника: он не такой раздражительный. Но к чему вся эта таинственность? Я думал, мы выиграли битву!
— Да, мы победили, но это лишь первая победа, и она еще более усугубила опасность. Между Исенгардом и Мордором существовала некая связь, которую я пока не установил. Не знаю точно, как они обменивались новостями, но они это делали. Я думаю, Око Барад-Дура нетерпеливо озирает долину Колдуна и Рохан. Чем меньше он увидит, тем лучше.
Дорога тянулась медленно, спускаясь извилистой лентой по долине. Исен тек в своем каменистом русле, то отдаляясь, то приближаясь. С гор спустилась ночь. Туман бесследно рассеялся. Подул холодный ветер. Заметно округлившаяся луна заливала небо на востоке бледным холодным светом. Горные отроги справа постепенно превратились в голые холмы. Перед всадниками открылась широкая серая равнина.
Наконец они остановились и свернули от большой дороги в душистые зеленые травы нагорья. Проехав на запад около мили, всадники очутились в небольшой лощине. На юге она переходила в склон круглого Дол-Барана, последнего холма северной гряды, с зеленым подножием и вересковой вершиной. Края поляны заросли прошлогодним папоротником, в гуще которого кое-где пробивались из душистой земли весенние, туго скрученные листья. Низкие склоны заросли густым терновником; под ним примерно за два часа до полуночи и расположились лагерем путники. Они развели костер в углублении меж корней большого куста боярышника, высокого, как дерево, кривого от старости, но крепкого и здорового. На каждой его веточке набухли почки.
Решили дежурить по двое. После ужина все, кроме часовых, завернулись в плащи и одеяла и уснули. Хоббиты легли отдельно, в уголке, на охапке старого папоротника. Мерри одолевал сон, но Пиппину, как ни странно, не спалось. Он вертелся и копошился, а папоротник под ним трещал и шуршал,.
— В чем дело? — рассердился Мерри. — Ты что, улегся на муравейник?
— Нет, — ответил Пиппин, — но мне почему-то неудобно. Интересно, давно это я не спал в постели?
Мерри зевнул. — Посчитай на пальцах, — сказал он. — Но нужно знать, давно ли мы вышли из Лориена.
— Ах, это! — сказал Пиппин. — Я имел в виду настоящую постель в спальне.
— Ну, тогда из Ривенделла, — пробормотал Мерри. — А вот я сегодня готов уснуть где угодно.
— Тебе повезло, Мерри, — тихонько произнес Пиппин после долгого молчания. — Ты ехал с Гэндальфом.
— Ну так что же?
— Ты узнал от него какие-нибудь новости или хоть что-нибудь?
— Да, и немало. Больше, чем обычно. Но все это или большую часть ты слышал. Ты ехал близко, а мы говорили, не таясь. Но ты можешь поехать с ним завтра, если думаешь, что узнаешь от него больше, – и если он захочет ехать с тобой.
— Правда? Здорово! Но он ведь очень скрытный, правда? Совсем не изменился.
— Изменился, да еще как! — сказал Мерри, отчасти просыпаясь и начиная гадать, что беспокоит его товарища. — То ли подрос, то ли что. Я думаю, он может быть и добрей и строже, и веселее и торжественней, чем раньше. Он изменился, но мы еще не знаем насколько. Вспомни-ка, чем закончилось с Саруманом! Ты не забыл, что когда-то Саруман стоял над Гэндальфом и был Главой Совета, что бы это ни означало? Он был Саруманом Белым. А теперь Гэндальф – Белый. Саруман пришел по его приказу и лишился жезла, а потом его просто отослали, и он ушел!