Но пруд и быстрая вода ручья
Прекрасны и прохладны, как всегда.
Теперь же только пожелаю я...
— Ха, ха! Чего же мы хотим? — спросил он, искоса поглядывая на хоббитов. — Мы скажем вам, — прохрипел он, — он давно догадался, Бэггинс, догадался. — Глаза его сверкнули, и их блеск в темноте пришелся Сэму не по душе.
Без воздуха живет она
И, как могила, холодна,
Не пьет, хотя в воде сидит,
В броне, хотя и не звенит.
Ей остров кажется горой,
Ей ветром кажется фонтан,
Ей суша кажется чужой,
Ее стихия – океан.
Теперь же только пожелаю я
Рыбешку скушать около пруда.
Эти слова окончательно убедили Сэма в том, что следует поскорее решить проблему, которая не давала ему покоя с той минуты, как он понял, что хозяин собирается сделать Голлума проводником: проблему еды. Сэму не приходило в голову, что этот вопрос может занимать хозяина, но он полагал, что Голлум – другое дело. Действительно, чем питался Голлум в своих долгих одиноких странствиях? «Не больно-то сытно, — подумал Сэм. — Он кажется совсем заморенным. Не будет рыбы, так он, чего доброго, вздумает попробовать, каковы на вкус хоббиты – если застанет нас спящими. Нет, не выйдет: с Сэмом Гэмджи точно не выйдет».
Они долго и с трудом пробирались по длинному извивающемуся ущелью – так, во всяком случае, казалось усталым ногам Фродо и Сэма. Ущелье повернуло на восток и постепенно становилось шире и мельче. Наконец небо наверху посветлело: близилось утро. Голлум, до этих пор не проявлявший никаких признаков усталости, взглянул наверх и остановился.
— Скоро день, — прошептал он, как будто день был хищником, который мог услышать и прыгнуть на него. — Смеагол останется здесь, и Желтая Рожа меня не увидит.
— Мы были бы рады увидеть солнце, — сказал Фродо, — но тоже останемся здесь: мы слишком устали, чтобы идти дальше.
— Неразумно радоваться Желтой Роже, — проговорил Голлум, — она предательница. Славные умные хоббиты останутся со Смеаголом. Кругом орки и прочие гадкие твари, очень зоркие. Оставайтесь и прячьтесь со мной!
Втроем они устроились на отдых у подножия каменистой стены ущелья. Теперь она была ненамного выше человеческого роста, а у ее подножия вперед выдавались широкие и плоские сухие каменные карнизы; по канавке под другой стеной бежал ручей. Фродо и Сэм сбросили с плеч мешки и присели на один из выступов, давая отдых спинам. Голлум плескался и барахтался в ручье.
— Надо бы перекусить, — сказал Фродо. — Хочешь есть, Смеагол? Еды у нас мало, но мы поделимся с тобой.
При слове «есть» в бледных глазах Голлума вспыхнул зеленоватый свет, и хоббитам показалось, что они, и без того выпученные, вот-вот выскочат из орбит на этом изможденном лице. На миг Голлум впал в прежнюю манеру разговора. — Мы голодны, мы умираем с-с голоду, да, сокровище мое, — сказал он. — Что это они едят? Может, у них е-с-с-с-ть рыба? — Высунувшийся из-за острых желтых зубов язык облизнул бесцветные губы.
— Нет, рыбы у нас нет, — ответил Фродо. — У нас есть только это, — он показал кусок лембаса, — и вода, если только эта вода пригодна для питья.
— Да, да, хоро-ш-ш-ш-ая вода, — сказал Голлум. — Пить, пить, пока можно! Но что это у них, сокровище мое? Это съедобно? Это вкусно?
Фродо отломил кусочек от завернутого в лист хлебца и на обертке протянул его Голлуму. Тот понюхал лист, и лицо его перекосилось: на нем появились гримаса отвращения и тень прежней злобы. — Смеагол чует! — фыркнул он. — Листья из страны эльфов, ха! Они воняют. Смеагол взбирался там на деревья и потом не мог отмыть запах с рук, с моих славных рук. — Выбросив лист, Голлум взял лембас и откусил уголок. Он сплюнул и захлебнулся кашлем.
— Ах, нет! — плевался он. — Вы хотите удавить бедного Смеагола. Пыль и зола, он не может это есть. Но Смеаголу все равно. Славные хоббиты! Смеагол обещал. Он умрет с голоду. Он не может есть хоббичью еду. Умрет с голоду. Бедный тощий Смеагол!
— Извини, — сказал Фродо, — но, боюсь, я ничем не могу тебе помочь. Я считаю, что эта еда пошла бы тебе на пользу, если бы ты попробовал. Но, возможно, ты пока еще не можешь попробовать.
Хоббиты молча жевали свой лембас. Сэм подумал, что эльфийские хлебцы отчего-то стали вкуснее, чем раньше: поведение Голлума заставило его вновь воздать должное их вкусу. Но ему было неуютно. Каждый кусок, который хоббиты подносили ко рту, Голлум провожал глазами, точно голодный пес у стула обедающего. Только когда они поели и приготовились отдыхать, он, по-видимому, убедился, что от него не утаили лакомства, которые он мог бы съесть. Тогда он отошел на несколько шагов, сел и немного поскулил. — Послушайте! — прошептал Сэм, обращаясь к Фродо, но не слишком тихо: его мало заботило, услышит ли его слова Голлум. — Нам надо поспать, только не обоим сразу, покуда поблизости этот голодный негодяй, что бы он ни наобещал. Смеагол или Голлум, он не изменит свои привычки в два счета, попомните мои слова. Спите, мастер Фродо, а я вас разбужу, когда почувствую, что глаза слипаются. Будем спать по очереди, пока он тут крутится.
— Возможно, ты и прав, Сэм, — громко ответил ему Фродо. — Он изменился, но я пока не знаю, как именно и насколько глубоко. Хотя, если серьезно, я думаю, что опасаться нечего – пока. Впрочем, посторожи, если хочешь. Дай мне два часа, не больше, а потом разбуди.
Фродо так устал, что едва успел договорить, как голова его упала на грудь и он уснул. Голлум, казалось, больше не боялся. Он свернулся клубком и тоже быстро уснул. Вскоре послышалось его тихое дыхание, свист воздуха, проходящего сквозь стиснутые зубы. Лежал он неподвижно, как камень. Через некоторое время, опасаясь, что уснет, если и дальше будет прислушиваться к дыханию своих спутников, Сэм встал и тихонько притронулся к Голлуму. Руки Голлума разжались и задергались, но и только. Сэм наклонился и произнес над самым его ухом: «Рыба». Ответа не было, даже дыхание Голлума осталось ровным.
Сэм почесал в затылке. — Должно быть, и впрямь спит, — пробормотал он. — И будь я подобен Голлуму, он никогда бы не проснулся. — Сэм отогнал мысли о мече и веревке, отошел и уселся рядом с хозяином.
Когда он проснулся, небо над головой было тусклым, темнее, чем когда они завтракали. Сэм вскочил. В основном по ощущению бодрости и сильному чувству голода он понял, что проспал целый день, не менее девяти часов. Фродо крепко спал, лежа на боку. Голлума не было видно. В голову Сэму полезли разнообразные нелестные эпитеты в собственный адрес, почерпнутые из обширного отцовского словаря. Потом он сообразил, что хозяин был прав: пока что караулить незачем. Оба они целы и невредимы.
— Бедняга! — с сожалением сказал он. — Интересно, куда он подевался?
— Недалеко, недалеко! — послышалось наверху. Сэм поднял голову и на фоне вечернего неба увидел большую, лопоухую голову Голлума.
— Эй, ты что там делаешь? — вскричал Сэм, чьи подозрения вспыхнули с новой силой, едва он увидел этот силуэт.
— Смеагол хочет ессть, — сказал Голлум. — Он скоро придет.
— Сию минуту вернись! — закричал Сэм. — Эй! Вернись!
От Сэмова крика Фродо проснулся и сел, протирая глаза. — Привет! — сказал он. — Что-нибудь случилось? Который час?
— Не знаю, — ответил Сэм. — Солнце уже село, так мне кажется. А этот ушел. Сказал, что хочет есть.
— Не волнуйся! — сказал Фродо. — Тут уж ничем не поможешь. Но он вернется, вот увидишь. Обещание будет удерживать его до поры. И уж во всяком случае он не захочет покинуть свое сокровище.
Фродо ничуть не рассердился, узнав, что они несколько часов спали рядом с Голлумом – очень голодным и совершенно свободным Голлумом. — Не думай о нелестных прозвищах, которыми наградил бы тебя твой старик, — сказал он, — ты умаялся, а обернулось это во благо: мы оба отдохнули. Нас ведь ждет очень трудная дорога, самая трудная за все время.
— Кстати насчет еды, — сказал Сэм. — Долго ли нам еще трудиться? И что потом? Этот дорожный хлеб отлично держит на ногах, хоть сытости в нем никакой, если вы меня понимаете – во всяком случае, на мой вкус, не в обиду эльфийским пекарям будь сказано. Но есть нужно каждый день, а наши запасы, понятно, не растут. Я думаю, нам хватит его еще недели на три, да и то придется туже затянуть пояса. До сих пор мы не очень-то экономили.
— Не знаю, долго ли идти до... до конца, — сказал Фродо. — Слишком уж мы задержались в холмах. Но, Сэмвайс Гэмджи, мой славный хоббит, друг из друзей, мне кажется, нам не стоит думать о том, что будет после того, как дело будет сделано. Сделать дело – есть ли у нас надежда на это? А если и есть, кто знает, что из этого выйдет? Если Одно отправится в Огонь, когда мы будем рядом? Я спрашиваю тебя, Сэм, понадобится ли нам когда-нибудь снова хлеб? Думаю, нет. Самое большее, что мы можем, – живыми добраться до Горы Судьбы. Но, боюсь, мне и это не под силу.
Сэм молча кивнул. Он взял руку хозяина и наклонился над ней. Не поцеловал – оросил слезами. Потом отвернулся, вытер нос рукавом, встал и заходил вокруг, пытаясь насвистывать. Между попытками он приговаривал: — Где этот проклятый Голлум?
Голлум появился очень скоро, но так тихо, что хоббиты ничего не услышали, пока он не встал перед ними. Его пальцы и лицо были перемазаны черным илом. Он что-то жевал, облизываясь. Они не спросили, что он жует, да и не хотели об этом думать.
«Червей, жуков или что-нибудь скользкое из нор, — подумал Сэм. — Брр! Отвратительное существо! Бедняга!»
Голлум не проронил ни слова, пока не напился и не вымылся в ручье. Потом подошел, облизывая губы. — Теперь лучше, — сказал он. — Мы отдохнули? Готовы идти? Славные хоббиты, они прекрасно выспались. Теперь поверили Смеаголу? Очень, очень хорошо.
Новый этап путешествия очень походил на предыдущий. Они шли, ущелье становилось все мельче, а склоны его – более пологими. Дно стало менее каменистым, под ногами появилась земля, а стены мало-помалу превращались в обычные речные берега. Ущелье начало петлять. Ночь подходила к концу, но луну и звезды скрывали облака, и о приближении дня путники догадывались лишь по слабо забрезжившему серому свету.