Поставив кастрюли, он вдруг увидел, что делает Сэм. Голлум пронзительно вскрикнул; казалось, он одновременно испугался и рассердился. — Ах! Ссс... Нет! — воскликнул он. — Нет! Глупые хоббиты, дурачины, да, дурачины! Нельзя!
— Что нельзя? — удивленно поинтересовался Сэм.
— Нельзззя разжигать эти отвратительные красссные языки, — шипел Голлум. — Огонь, огонь! Опассность, да, опассность! Он обжигает, он убивает. И приведет врагов. Да, приведет.
— Вряд ли, — возразил Сэм. — С чего бы? Разве что ты бросишь туда сырой травы и задымишь всю округу. А и приведет, так приведет. Как бы ни было, я собираюсь рискнуть. Хочу потушить этих кролей.
— Потушить кроликов! — в отчаянии взвыл Голлум. — Испортить прекрасное мясо, которое принес Смеагол, бедный, голодный Смеагол! И для чего? Для чего, глупый хоббит? Они молодые, нежные, вкусные. Ешь их, ешь! — Он схватил ближайшего кролика, уже освежеванного и лежавшего у огня.
— Ну, ну! — прикрикнул Сэм. — Каждому свое. Тебе не лезет в глотку наш хлеб, а мне сырые кроли. Раз ты отдал мне кролей, они мои, понятно? И я могу приготовить их, если захочу. А я хочу. И нечего подглядывать за мной. Иди поймай другого кролика и ешь его так, как тебе нравится, – где-нибудь подальше от меня. Тогда ты не будешь видеть огонь, а я не буду видеть тебя, и мы оба будем довольны. Я прослежу, чтоб костер не дымил, если это тебя беспокоит.
Голлум, ворча, отполз в папоротники. Сэм занялся кастрюлями. — Что нужно хоббиту к крольчатине? — спросил он вслух. — Травки и корешки, особенно картохи, – ну и, само собой, хлеб. Похоже, травы здесь можно раздобыть.
— Голлум! — негромко позвал он. — Где два раза, там и третий. Мне нужны травы. — Голлум высунул голову из папоротника, но смотрел он недружелюбно. — Несколько лавровых листков и понемножку чабреца и шалфея, – пока вода не закипела, — сказал Сэм.
— Нет! — сказал Голлум. — Смеаголу это не нравится. И Смеагол не любит пахучих листьев. Он не ест траву и корни, нет, сокровище мое, не ест, пока не начнет умирать с голоду или не заболеет, бедный Смеагол.
— Смеагол на своей шкуре испробует горячую воду, когда она закипит, если не будет делать то, о чем его просят, — рявкнул Сэм. — Сэм клянется в этом головой, да, сокровище мое. Да я заставил бы Смеагола искать репу, морковь и картошку, будь подходящий сезон. Ручаюсь, тут растет дичком немало добра. Много бы я отдал за полдюжины картошек!
— Смеагол не пойдет, о нет, сокровище мое, не сейчассс, — шепелявил Голлум. — Он боитсся, он очень устал, а хоббит нехороший, совсем гадкий. Смеагол не станет рыться и искать корешки, морковку и... картохи. Что такое картохи, сокровище мое, что это за картохи?
— Кар-тош-ка, — отчеканил Сэм. — Радость Деда и на редкость славная начинка для пустого живота. Но ты все равно не найдешь, так что и искать нечего. Будь умницей, Смеагол, – принеси мне травы, и я буду лучше думать о тебе. Больше того, если ты исправишься, да навсегда, я когда-нибудь наварю для тебя картох. Да, и угощу жареной рыбой и цыплятами, приготовленными С. Гэмджи. Тогда уж ты не откажешься.
— Нет, нет, мы откажемся! Портить хорошую рыбу, жечь ее! Дай мне рыбы сейчас и забери свою противную картошку.
— Ох, ты безнадежен, — сказал Сэм. — Иди спать!
В конце концов Сэму самому пришлось искать то, что требовалось, но он не хотел уходить далеко и терять из вида место, где спал хозяин. Некоторое время Сэм сидел, раздумывая, и подкладывал ветви в костер, пока не закипела вода. День разгорался, становилось тепло, с травы и листьев исчезла роса. Вскоре порезанные на куски кролики лежали в кастрюлях с пучками травы. Время шло, Сэма неодолимо клонило в сон. Он тушил кроликов около часа, время от времени тыкая в них вилкой и пробуя похлебку.
Решив, что все готово, он снял кастрюли с огня и осторожно подошел к Фродо. Когда он остановился возле хозяина, тот приоткрыл глаза и очнулся от видений – неповторимого мирного сна.
— Привет, Сэм, — сказал он. — Не спишь? Что-нибудь случилось? Который час?
— Пару часов как рассвело, — ответил Сэм, — по часам Шира что-нибудь около половины восьмого. Но все в порядке. Хотя не хватает бульона, лука и картошки. Я тут сготовил вам жаркое с подливкой, мастер Фродо. Вам пойдет на пользу. Ешьте прямо из своей кружки или из кастрюли, когда немного остынет. Я не захватил ни мисок, ни тарелок.
Фродо зевнул и потянулся. — Тебе надо было отдохнуть, Сэм, — сказал он. — К тому же опасно разжигать здесь костер. Но я действительно голоден. Гмм! Я и отсюда чувствую запах! Что ты приготовил?
— Подарок от Смеагола, — ответил Сэм, — пару молодых кролей. Хотя, мне кажется, Голлум уже жалеет о них. Но, к сожалению, приправ нет, лишь немного травы.
Сэм и его хозяин уселись под папоротниками и съели жаркое из кастрюль, поочередно пользуясь старой вилкой и ложкой. Они позволили себе по полкусочка эльфийского дорожного хлеба. Получился настоящий пир.
— Эй! Голлум! — позвал Сэм и негромко свистнул. — Иди сюда! Еще не поздно передумать. У нас немного осталось, попробуй тушеного кроля, если хочешь. — Ответа не последовало.
— Ну ладно, небось, пошел поискать чего-нибудь для себя. Что ж, доедим сами, — сказал Сэм.
— А потом ты должен будешь немного поспать, — заметил Фродо.
— Глядите сами не засните, пока я буду дремать, мастер Фродо. Я ему не больно-то верю. В нем все еще много от Вонючки – плохого Голлума, если вы меня понимаете, – и он опять набирает силу. Но, думаю, теперь он сперва попытается задушить меня. Мы пришлись друг дружке не по душе, и он очень недоволен Сэмом, о нет, сокровище мое, страшшно недоволен.
Друзья закончили трапезу, и Сэм отправился к ручью мыть посуду. Когда он выпрямился, чтобы идти обратно, взгляд его упал на верхнюю часть склона. В этот миг солнце вышло из тумана, а может, темной тени или дымки, затянувшей весь восток, и озарило золотыми лучами деревья и окрестные поляны. И Сэм заметил тонкую спираль голубовато-серого дыма, ясно видную на солнце: она поднималась из зарослей наверху. Он с испугом понял, что это дымит его костерок, который он не потрудился погасить.
— Так не пойдет! Никогда бы не подумал, что он будет так дымить! — пробормотал Сэм и поспешил обратно. Неожиданно он остановился и прислушался. Что это было, свист? Или крик незнакомой птицы? Если свист, то он доносился не с той стороны, где остался Фродо. Вот опять, но с другого места! Сэм со всех ног бросился вверх по склону.
И обнаружил, что маленькая головешка на краю костра, сгорев до конца, подожгла папоротник, а от вспыхнувшего папоротника затлела трава. Сэм торопливо затоптал костер, разбросал пепел и уложил дерн обратно в яму. Потом он подполз к Фродо.
— Вы слышали свист и другой свист, ответный? — спросил он. — Пару минут назад. Надеюсь, это была птица, но не похоже, скорее кто-то подражал птичьему свисту. И боюсь, мой костер все же немножко дымил. Если из-за меня у нас будут неприятности, я этого себе никогда не прощу. Да и возможности такой у меня, может, уже не будет!
— Тшш! — прошептал Фродо. — Мне кажется, я слышу голоса.
Хоббиты увязали свои котомки, подготовились к бегству и глубже забрались в папоротники. Там они притаились, прислушиваясь.
Сомнений не было: они слышали голоса. Голоса звучали тихо и приглушенно, но близко и все больше приближались. Потом вдруг один голос прозвучал ясно и совсем рядом.
— Здесь! Дым шел отсюда! Они где-то тут. Наверняка в папоротниках. Мы возьмем их, как кроликов в силках. Потом посмотрим, кто это.
— Да, и выпытаем, что им известно! — добавил второй голос.
И из папоротника с разных сторон одновременно вышли четверо людей. Поскольку дольше скрываться или бежать было невозможно, Фродо и Сэм вскочили на ноги, прижались спина к спине и обнажили маленькие мечи.
Если они удивились увиденному, то их противники удивились еще больше. В папоротниках стояло четверо высоких людей. Двое держали в руках копья с широкими сверкающими наконечниками. У двоих были большие, почти в рост человека, луки и большие колчаны, полные длинных стрел с зеленым оперением. У каждого висел у пояса меч. Все были одеты в зеленое и коричневое различных оттенков, словно чтобы ходить по полянам Итилиена незамеченными. Зеленые перчатки скрывали руки, а лица прятались в капюшонах и были вымазаны зеленью – выделялись лишь зоркие, яркие глаза. Фродо сразу вспомнил о Боромире: эти люди походили на него статью, выправкой и манерой говорить.
— Мы нашли не то, что искали, — сказал один. — Но что мы нашли?
— Не орков, — ответил другой, отпуская рукоять меча, за которую он схватился, увидев блеск Жала в руке Фродо.
— Эльфов? — с сомнением спросил третий.
— Нет! Не эльфов, — сказал четвертый, самый высокий и, по-видимому, главный. — Теперь в Итилиене нет эльфов. К тому же эльфы, по слухам, на диво прекрасны.
— А мы, значит, нет, так я вас понимаю, — хмыкнул Сэм. — Покорно благодарю. Когда закончите нас обсуждать, то, может быть, скажете, кто вы такие и почему мешаете отдыхать двум усталым путникам?
Высокий человек в зеленом угрюмо рассмеялся. — Я Фарамир, воевода из Гондора, — сказал он. — Но в этой земле не бывает путников – только слуги Башни Тьмы или Белой Башни.
— Мы ни те, ни другие, — сказал Фродо. — Мы путники, что бы ни утверждал военачальник Фарамир.
— Тогда поскорее расскажите о себе и о своем деле, — приказал Фарамир. — Нам недосуг, и тут не место для загадок и переговоров. Ну! Где третий?
— Третий?
— Да, тот крадущийся молодчик, которого мы видели внизу у озера. Сидит, сунув нос в воду. Он показался нам подозрительным. Я решил, что это какая-то тварь, выведенная орками, чтобы шпионить. Но он ускользнул от нас, как лиса.
— Не знаю, где он, — сказал Фродо. — Это лишь случайный попутчик, встреченный в дороге, и я за него не отвечаю. Если встретите его, пощадите. Приведите или отошлите его к нам. Это уродливое жалкое существо, но мне оно не безразлично. Что же касается нас, мы хоббиты из Шира, что лежит далеко на северо-западе, за многими реками. Меня зовут Фродо, сын Дрого, а со мной Сэмвайс, сын Хэмфаста, достойный хоббит у меня на службе. Мы пришли издалека – из Ривенделла, или Имладриса, как называют его некоторые... — При этих словах Фарамир насторожился и стал слушать внимательнее. — Нас было девять. Одного мы потеряли в Мории, с остальными расстались у Парт-Галена, над Рауросом: среди них было двое моих сородичей, один гном, один эльф и двое людей, Арагорн и Боромир, который говорил, что пришел из южного города Минас-Тирита.